Жозеф Бальзамо. Том 1

Сойдя с мостовой, Жильбер понял, что достиг цели. Он поблагодарил горожанина, тот поблагодарил Жильбера. Мамаша попыталась его удержать, тетка намекнула, чтобы он поскорее убирался, и они расстались навеки.

Там, куда попал Жильбер, была только привилегированная публика, поэтому он без труда пробрался к высокой липе, забрался на камень, оперся на нижнюю ветку и стал ждать.

Примерно через полчаса после того, как он так устроился, ударил барабан, выстрелила пушка, и величавый колокол собора огласил воздух первым гулким звуком.

49. КОРОЛЕВСКИЕ КАРЕТЫ

Ропот и крики вдали, по мере приближения делавшиеся, однако, все торжественней и мощней, заставили Жильбера навострить уши; он почувствовал, как все его тело напряглось и задрожало, словно в ознобе.

Послышались клики: «Да здравствует король!»

В те времена это было еще в обычае.

По площади на храпящих конях в золоченой сбруе и с пурпурными попонами проскакали мушкетеры, тяжелая кавалерия и швейцарцы.

Затем показалась большая, роскошная карета.

Жильбер разглядел голубую ленту, величественно посаженную голову в шляпе. Увидел холодные проницательные глаза короля, перед которым все обнажили головы и склонились в поклоне.

Очарованный, застывший, восхищенный, трепещущий Жильбер забыл обнажить голову.

Жестокий удар вывел его из восторженного состояния, шляпа его слетела на землю.

Он кинулся к шляпе, подобрал ее, поднял голову и узнал племянника горожанина, который смотрел на него со свойственной военным пренебрежительной улыбкой.

— Это что же? — поинтересовался сержант. — Мы не снимаем шляпу перед королем?

Жильбер побледнел, взглянул на шляпу, покрытую пылью, и ответил:

— Я впервые вижу короля, сударь, и, что правда, то правда, забыл его приветствовать. Но я не знал…

— Не знал! — насупившись, возмутился солдафон.

Жильбер испугался, как бы его не прогнали с места, где он так ловко пристроился, чтобы увидеть Андреа; любовь, клокотавшая у него в сердце, пересилила гордыню.

— Простите меня, — сказал он, — я из провинции.

— А, так вы, любезнейший, прибыли в Париж, чтобы завершить образование?

— Да, сударь, — отвечал Жильбер, подавляя ярость.

— Что ж, поскольку вы пополняете свое образование, — сказал сержант, хватая за руку Жильбера, хотевшего было вновь надеть шляпу, — узнайте заодно, что дофину надобно приветствовать так же, как короля, а принцев так же, как дофину, и вообще, следует кланяться каждой карете, на которой изображена лилия. Лилии-то вам знакомы или нужно показать?

— Нет нужды, сударь, — сказал Жильбер, — я знаю, как выглядят лилии.

— И то слава Богу, — пробурчал сержант.

Королевские кареты катили мимо.

Им не было конца. Жильбер следил за ними с такой жадностью, что взгляд его казался бессмысленным. Подъезжая к воротам аббатства, экипажи один за другим останавливались; из них выходили вельможи, принадлежащие к свите; из-за этой процедуры вся вереница карет, что ехали следом, каждые пять минут останавливалась.

Во время одной из таких остановок Жильбер почувствовал, будто сердце ему пронзил пылающий огонь. Он был в каком-то ослеплении, перед глазами все расплывалось, на него напала такая нещадная дрожь, что пришлось ухватиться за ветку, чтобы не упасть.

Дело в том, что прямо перед собой, шагах в десяти, не более, в одной из карет с лилиями, которые сержант велел ему приветствовать поклоном, он заметил ослепительно сияющее лицо Андреа, одетой с головы до ног в белое, словно ангел или привидение.

Он чуть вскрикнул, но, овладев нахлынувшими чувствами, приказал сердцу не биться, а глазам — не отрываясь смотреть на ту, что казалась ему солнцем.

И это ему удалось — так хорошо юноша умел справляться с собой.

Между тем Андреа пожелала узнать, почему остановились кареты, и выглянула из дверцы; осматриваясь, она задержала взгляд своих прекрасных голубых глаз на Жильбере и узнала его.

Жильбер подозревал, что, обнаружив его, Андреа удивится, обернется к отцу, сидевшему рядом с ней в карете, и скажет, кого она увидела.

И он не ошибся: Андреа удивилась, затем обернулась и указала на Жильбера барону, который величественно восседал в королевской карете, украшенный большой красной лентой.

— Жильбер! — вскричал барон, подскочив на месте. — Он здесь? А кто же присмотрит за Маоном?

Жильбер прекрасно слышал эти слова. С преувеличенным почтением он отвесил поклон Андреа и ее отцу.

Этот поклон потребовал от него напряжения всех сил.

— И впрямь! — воскликнул барон, заметив юного философа. — Наш негодник, собственной персоной.

Он так мало ожидал увидеть Жильбера в Париже, что сперва не поверил дочери и даже собственным глазам верил с величайшим трудом.

А лицо Андреа, в которое Жильбер вглядывался с обостренным вниманием, выражало полное равнодушие — по нему лишь облачком скользнуло удивление.

Высунувшись из кареты, барон жестом подозвал Жильбера.

Жильбер хотел было подойти, но его остановил сержант.

— Вы же видите, меня зовут, — сказал юноша.

— Зовут? Кто?

— Вот из этой кареты.

Сержант проследил взглядом, куда указывал палец Жильбера, и увидел карету г-на де Таверне.

— Пропустите, сержант, — сказал барон, — я хочу сказать этому юноше всего два слова.

— Да хоть четыре, сударь, — отозвался сержант, — времени у вас предостаточно: сейчас перед собором произносят приветственную речь, так что вы не тронетесь с места добрых полчаса. Пройдите, молодой человек.

— А ну поди-ка сюда, негодяй, — обратился барон к Жильберу, который нарочно шел не быстрее обычного, — да расскажи, что за случай привел тебя в Сен-Дени, когда тебе надлежит находиться в Таверне.