Жозеф Бальзамо. Том 2

— Это невозможно! — воскликнул доктор. — Вы не в состоянии выходить из дому, вы не перенесете поездки в карете.

— Еще нынче утром вы говорили мне, что это вполне мне по силам; вы говорили, что завтра, когда Филипп вернется, я поеду к моему сыночку.

— Я поспешил с обещанием.

— Вы меня обманывали?

Врач молчал.

— Маргарита! — повторила Андреа. — Вы должны меня слушаться! Карету!

— Ты себя погубишь этим, — вмешался Филипп.

— Вот и пускай погублю! Я не так уж дорожу жизнью.

Маргарита, не двигалась с места, переводя взгляд с хозяйки на хозяина, с хозяина на доктора.

— Ну? Я приказываю! — выкрикнула Андреа, залившись внезапным румянцем.

— Сестра, дорогая!

— Ничего больше не желаю слушать; если мне не подадут экипаж, я пойду пешком.

— Андреа, — порывисто сказал Филипп, обнимая ее, — нет, ты не поедешь, тебе незачем туда ехать.

— Мой ребенок умер! — беззвучно прошептала молодая женщина, уронив руки вдоль кресла, на которое ее усадили Филипп и доктор.

Вместо ответа Филипп поцеловал ее холодную безжизненную руку. Мало-помалу оцепенение покинуло Андреа: она уронила голову на грудь и разразилась обильными слезами.

— Богу было угодно, — произнес Филипп, — обрушить на нас это новое горе; такова была воля Бога, великого и справедливого, Бога, который, быть может, предназначил тебе иную судьбу; кто знает, не счел ли Господь, что это дитя было бы для тебя незаслуженной карой.

— Но тогда, — всхлипывая, спросила бедная мать, — зачем Бог заставил страдать это безвинное создание?

— Бог не заставил его страдать, дитя мое, — возразил доктор. — Младенец умер в самую ночь своего рождения. Вам не следует сожалеть о нем больше, чем о тени, которая промелькнула и исчезла.

— А крик, который я слышала?

— Был его прощанием с жизнью.

Андреа закрыла лицо руками, а двое мужчин, обменявшись многозначительными взглядами, мысленно одобрили друг друга за эту святую ложь.

Внезапно вошла Маргарита с письмом в руках. Письмо было адресовано Андреа. Оно было надписано:

«Мадемуазель Андреа де Таверне, улица Цапли, первые ворота, считая от улицы Платриер».

Филипп показал письмо доктору поверх головы Андреа, которая уже не плакала и вся ушла в свое горе.

«Кто мог ей сюда написать? — размышлял Филипп. — Никто не знает ее адреса, только отец, но это не его почерк».

— Дайте ей письмо, — обратился к нему доктор, — это отвлечет ее от задумчивости, в которую она погрузилась так глубоко, что это меня тревожит.

— Возьми, Андреа, — произнес Филипп, — тебе письмо.

Бездумным, безвольным движением, нисколько не удивившись, Андреа разорвала конверт и, утерев глаза, развернула письмо, собираясь прочесть; но едва она пробежала глазами три строчки, содержавшиеся в нем, как испустила громкий вопль, вскочила, как безумная, а потом тяжело, словно статуя, упала без чувств на руки подбежавшей Маргарите.

Филипп подобрал письмо и прочел:

«В море, 15 декабря 17…

Я уезжаю, изгнанный Вами; больше Вы меня не увидите, но с собой я увез мое дитя, и никогда оно не назовет Вас матерью!

Жильбер».

Взревев от ярости, Филипп скомкал письмо.

— Я почти готов был простить ему злодеяние, совершенное случайно, — скрежеща зубами, проговорил он. — Но умышленное злодейство будет наказано. Клянусь твоим разбитым сердцем, Андреа, что убью презренного негодяя, как только он предстанет передо мной. Даст Бог, я его повстречаю, потому что он превысил меру… Доктор, Андреа приходит в себя?

— Да, да!

— Завтра же, доктор, сестра должна удалиться в монастырь Сен-Дени; послезавтра мне нужно быть в ближайшем морском порту. Негодяй бежал. Я его настигну. И потом, я должен отнять у него ребенка. Какой порт ближе всего, доктор?

— Гавр.

— Через тридцать шесть часов я буду в Гавре, — откликнулся Филипп.

163. НА БОРТУ

С этой минуты в доме Андреа стало тихо и уныло как в могиле.

Известие о смерти сына чуть было не убило молодую мать. Оно сделалось бы для нее тем безмолвным, бесконечным горем, которое постепенно подтачивает силы. Письмо Жильбера оказалось жестоким ударом, но удар этот пробудил в благородной душе Андреа те силы и чувства, что способны были еще ее защитить.

Очнувшись, она поискала глазами брата, и ярость, которую она прочла у него в глазах, стала для нее новым источником мужества.

Она дождалась, пока силы вернулись к ней настолько, чтобы голос не дрожал, и, взяв Филиппа за руку, сказала:

— Друг мой, нынче утром вы говорили мне, что благодаря ее высочеству дофине мне предоставлена келья в монастыре Сен-Дени.

— Да, Андреа.

— Будьте добры, отвезите меня туда сегодня же.

— Благодарю вас, сестра.

— Что до вас, доктор, — продолжала Андреа, — никакой благодарности не достанет, чтобы вознаградить вас за вашу доброту, преданность, милосердие. Вам воздастся не на земле, доктор.

Она подошла к нему и поцеловала.

— В этом медальоне, — сказала она, — вы увидите мой портрет, который заказала моя матушка, когда мне было два года; наверное, здесь я похожа на сына; примите его, доктор, пускай он напоминает вам иногда о ребенке, которого вы принимали, и о матери, которую спасли своими заботами.

Андреа высказала все это недрогнувшим голосом и сразу стала собираться в дорогу; уже в шесть часов вечера она, не смея поднять голову, проходила сквозь дверцу, которая вела из приемной внутрь монастыря Сен-Дени; Филипп, сам не в силах справиться со своими чувствами, мысленно прощался с ней сквозь решетку — быть может, навсегда.

Вдруг бедную Андреа оставили силы; она бегом бросилась назад к брату, протягивая к нему руки; он тоже простер руки к сестре. Так они обнялись, несмотря на разделявшую их холодную преграду, и слезы, катившиеся по их горящим щекам, смешались.