Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
Шрифт:
И, открыв «Монитёр» от 14 января, Жозефина могла прочитать там, что «церковный суд парижского диоцеза объявил своим решением от 9 января недействительным с точки зрения церкви брак его величества императора Наполеона и ее величества императрицы Жозефины», а «12 числа текущего месяца это решение было утверждено архиепископским судом столицы».
Жозефина рыдает: последние узы перерезаны.
Если для нее все еще длится агония, то император — несомненно, благодаря округлым формам Кристины де Матис — начинает переворачивать страницу, и письма его становятся менее печальными. Возможно, он следует советам Шарля де Ремюза. 23-го он ограничивается тем, что сообщает Жозефине: «Надеюсь увидеть тебя завтра веселой и бодрой». В самом деле, он отправляется в Мальмезон, но как визитер,
Наполеон вернулся в Тюильри. Дворец — он напишет об этом Жозефине — кажется ему огромным и пустым. «Я оказался здесь в полном одиночестве». К тому же ему очень тоскливо обедать одному.
Между Мальмезоном и Тюильри непрерывно снуют курьеры, преимущественно — пажи. Когда они возвращаются, император расспрашивает их и, если «утренний» паж докладывает, что видел ее «в слезах», выговаривает ей за это. Она должна выглядеть по-другому! Чтобы развлечь ее, он принуждает королей Вюртембергского и Баварского, находящихся в это время в Париже, отправиться в Мальмезон, и у Жозефины по-прежнему сохраняется иллюзия, что она все еще «императрица».
Вставая по утрам, Наполеон часто спрашивает:
— Вы навещали императрицу Жозефину?
Придворный смущенно склоняется, не зная, что отвечать, и явно стараясь сообразить, какой оттенок — утвердительный или отрицательный — придает император ответу на его утреннее приветствие.
— Нехорошо, господа, — бросает Наполеон. — Надо навещать императрицу Жозефину.
Мгновенно «мальмезонская дорога заполняется экипажами, и придворные летят наперегонки», как говорит м-ль д'Аврийон.
Г-жа де Шатене одной из первых начинает ездить в Мальмезон. «Хотя гостиную уже заполнили гости, императрица не показывалась. Наконец бедная женщина вышла к ним и, как обычно, направилась к особе, стоявшей с краю. Ею оказалась г-жа Клеман де Ри. Жозефина, сдерживая слезы, неуверенно что-то пробормотала.
— Мне кажется, ваше величество, вы очень поправились, — сказала г-жа Клеман де Ри.
При этом неуместном замечании на губах страдалицы появилась улыбка.
— Вот бы не подумала! — отозвалась она.
И подошла ко мне уже более уверенно. Я посмотрела ей в глаза. Они покраснели от слез, которые оказались так заразительны, что я тут же расплакалась. Бедная Жозефина поблагодарила меня за столь нежное участие, назвала меня доброй и добавила, что ей сейчас очень нужно собрать все свое мужество.
Вскоре разговор принял тот общий характер и оживленный оборот, какие с таким искусством умела ему придавать эта выдающаяся женщина. Через несколько минут перешли в одну из галерей, выдержанную в прекрасных пропорциях, которую распорядилась возвести сама владелица. Галерею украшали отменно подобранные произведения самых замечательных художников. В конце галереи на мольберте стояла только что законченная картина; это был портрет самой императрицы работы Прюдона [130] . Художник изобразил ее более молодой и, пожалуй, несколько приукрасил.
130
Прюдон, Пьер Поль (1758–1823) — живописец и рисовальщик, автор портрета императрицы Жозефины (1805).
— Это скорее создание друга, чем живописца, — с удивительной грацией заметила она».
2 января, в свой черед, приезжает г-жа фон Меттерних. Сама Жозефина попросила супругу посла навестить ее. Гортензия и Евгений принимают гостью, которая не верит своим ушам, когда королева Голландская, отведя ее в сторону,
признается ей:— Вы знаете, мы все австрийцы в душе, но вы никогда не догадаетесь, что мой брат осмелился посоветовать императору попросить руки вашей эрцгерцогини.
В этот момент в гостиную входит Жозефина и объявляет к вящему изумлению г-жи фон Меттерних:
— У меня родился замысел, который целиком поглощает меня и успех которого дает мне надежду на то, что жертва, недавно принесенная мною, не будет напрасной: вчера я сказала императору, чтобы он женился на вашей эрцгерцогине; он ответил, что выбор его еще не определился, но думаю, что это произойдет, если у вас примут наше предложение.
— Я рассматривала бы такой брак как большое счастье, — благоразумно отозвалась посланница, но, вспомнив о судьбе Марии Антуанетты, непроизвольно прибавила: — Австрийской эрцгерцогине будет, может быть, трудно прижиться во Франции.
— Нам нужно постараться все уладить, — вновь взяла слово Жозефина.
Затем она произнесла фразу, угрозой повисшую в воздухе:
— Нужно объяснить вашему императору, что отказ неизбежно повлечет за собой гибель его страны и его самого, тогда как согласие — единственный способ помешать нашему императору порвать со святейшим престолом.
Жозефина надеется таким образом получить преимущество перед той, что придет ей на смену. Сама того не желая, императрица была одной из первопричин, обрекших на неудачу замысел русского брака. По вине наследного принца Мекленбургского, которому она якобы по секрету сделала то же признание, что когда-то г-же Дюшатель, царица-мать сочла Наполеона импотентом.
— Он не годен для этого, — воскликнула, по слухам, она, когда Коленкур явился «прощупать почву» на предмет сватовства своего государя к сестре Александра.
Накануне принятия решения Меттерних «или какой-то другой австриец по поручению Вены вздумал проконсультироваться» с Жозефиной по этому, мягко говоря, деликатному вопросу. Он проделал это «довольно глупым манером», и — тут же поверим Наполеону, который сам приводит этот факт, — экс-императрица «была шокирована». Отсюда облетевший Париж каламбур: Bon-a-parte n'est bon-a-rien [131] .
131
Bon-a-parle n'est bon-a-rien (франц.) — непередаваемая игра слов: Бонапарт ни на что не годен.
Тем временем, — рассказывает Гортензия, — письма от императора «приходили все реже», и Жозефина «вечно их ждала. У моей матери была маленькая комнатка, откуда открывался вид на дорогу. Всякий раз, когда она узнавала, что в Сен-Жерменском лесу состоится охота, она простаивала у окна, пока не проедет туда, а затем обратно коляска императора. Я начала опасаться, как бы ее жертва не обошлась ей дороже, чем я сначала думала».
Когда Наполеон ее навещал, визиты его всегда проходили одинаково, Заслышав шум экипажей в аллее, Жозефина тут же выходила встречать императора на пороге своей «клетки», Они не обнимались. Если день был погожий, она брала Наполеона под руку или за руку, они шли в парк и садились на скамью, а офицеры, сопровождавшие императора, составляли компанию дамам изгнанницы.
Но нельзя ли подсластить горечь толикой золота? Поэтому 6 января, на другой день после визита, с которого — он сам пишет об этом — император вернулся весь под обаянием Жозефины, Наполеон снова углубляется в докучную финансовую проблему — вечную бездну долгов бывшей жены. Поработав с казначеем Жозефины и решив уплатить внушительный остаток долга, он отдает распоряжение увеличить на 400 000 франков обычные выплаты на 18 10 не только для «покрытия сверхсметных расходов по Мальмезону», дабы Жозефина могла там «сажать все, что захочет», но и для оплаты недавно купленного рубинового ожерелья, «стоимость которого поручается определить министерству двора», потому что он, император, не потерпит «воровства ювелиров». Он добавляет еще 500 000–600 000 франков, которые должны находиться в «шкафу в Мальмезоне». «Можешь истратить их на столовое серебро и белье». А ведь на наши деньги это почти три миллиона! Наконец, он заказывает для нее сервиз: «Распорядись только, чтобы он был покрасивее».