Жрецы

В окне у губернатора огонь. Секретарь понес ему на подпись приказ об аресте Рыхловского. Секретарь был человек спокойный, рассудительный. Нарядно одетый, он приседал и раскланивался с достоинством, то и дело розовыми пальцами в перстнях поглаживая парик.

Он вежливо сказал начальнику стражи: "Надо торопиться. Поручик стал догадываться. Как его сиятельство подпишут приказ, так немедля бегите в дом Рыхловского. Не теряйте ни минуты".

– Готовься!
– скомандовал начальник стражи.

Стража выстроилась. Ожили и сыщики. Чем темнее делалось на дворе, тем более похожими на живых людей становились они.

– Сейчас тронемся!..
– посмотрев на губернаторские окна, заявил начальник.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

К Друцкому в покои, громыхая сапожищами и сердито стиснув эфес сабли, влетел командир Олонецкого драгунского полка. Он размахивал руками и непристойно ругался.

– Да говори же толком! Что такое?!

Друцкой усадил полковника в кресло.

– Как я того и опасался, Рыхловский сбежал... Мои солдаты его ищут и нигде найти не могут... Дома нет. Опоздали вы со своими борзыми... Упустили зверя!

– Что-о-о?!
– побледнел в ужасе Друцкой.
– Я же приказал вам следить за ним!
– вскрикнул он.
– Рыхловский - поднадзорный!.. Ты знаешь это?! Голос Друцкого обратился в вопль.
– Сам... сам Александр Иванович Шувалов писал мне!..

Остановившись на минуту с дико вытаращенными глазами, он спросил, как бы на что-то надеясь:

– Да неужели убежал?! Может быть, ошибка?!
– и, не дождавшись ответа, гаркнул, что было мочи, заслоняя ладонью только что подписанный приказ об аресте Рыхловского: - Афанасий! Афанасий! Кличь приставов! Сюда! Сюда! Ну! Ну! А стражу скорее гони! Гони!
– набросился он на вошедшего секретаря.

После его ухода губернатор, усевшись в кресло, закрыл лицо руками.

Полковник отвернулся, рассматривая на стене картину какого-то голландского художника. Он чувствовал себя виноватым в бегстве офицера.

Вошло шесть приставов. Испуганно стащили они с курчавых голов шляпы. Старший из них, трясясь и задыхаясь, пролепетал:

– Явились по зову вашего сиятельства.

– Где офицер Рыхловский?
– грозно остановился против них Друцкой.

– Ваше сиятельство...
– еле слышно заговорил старший из приставов, охранительница дома их, старушка Марья Тимофеевна, сказала, якобы Петр Филиппыч ушли в полк... А Сенька-сыщик из подворья видел вчерашний вечер двух офицеров: одного узнал - Петра Рыхловского, а второго не мог признать... Пошли они оба на Ямские окраины, якобы к штаб-квартире Олонецкого полка, а следить мы посему не стали за ними, считая, что он в полку.

Губернатор многозначительно посмотрел в сторону полковника.

– Ложь!
– вскипел тот.
– Вчера вечером Рыхловского в штаб-квартире не было.

Губернатор завопил, оглушив полковника:

– Взять старуху! В кандалы ее! Пытать, черт ее побери! Пытать!

Пристава попятились; перед их лицами замелькали кулаки губернатора: Ах, вы, крысы!
– закричал он.
– На дыбе растяну всех, по жилкам да по косточкам, в каземате сгною, предателей!.. Так-то вы служите ее величеству?!

Пристава грохнулись ничком к ногам Друцкого. Пиная то одного, то другого, губернатор изобильно осыпал их всяческими ругательствами. Неизвестно, долго ли бы это продолжалось, если бы в комнату не влетел губернаторский секретарь и не доложил, что стража побежала бегом, а из Терюшей верхом на неоседланной лошади примчался монах, гонец из Оранского монастыря, требует срочного свидания с губернатором.

Друцкой, плюнув в сторону приставов, приказал:

– В застенок! Пытать! Как и почему упустили из города поднадзорного офицера?..

Секретарь сделал знак, и пристава плачущими голосами, перебивая друг друга, оправдываясь и моля губернатора о пощаде, шумно двинулись в коридор.

Весь в грязи, в пыли, оборванный, растерзанный, с кровоподтеками на лице, монах, ввалившись в дверь, облапил губернаторские колени:

– Письмо привез от его преосвященства! Спасите, ваше сиятельство! Мордва и воры, мало того что едва не лишили жизни его преосвященство, епископа Димитрия, ныне зело обнаглели: жгут монастырское имущество, как вам известно, убили дворянина и старца Варнаву, проповедника слова божия, праведника, подобного апостолам... Ловят и калечат священнослужителей и грозят разрушением святой Оранской обители... Великою ордою собираются они по дорогам и лесам, и никому нет ни прохода и ни проезда.

Губернатор побледнел, читая письмо епископа, и дал его полковнику.

– Видели!
– сказал он во время чтения полковником письма.
– Сию же минуту гоните солдат!..
– крикнул он, получив письмо обратно.

– Пишите приказ. Кого послать?!

– Юнгера. Монах, уйди!

Чернец поднялся и скорехонько скрылся за дверью.

– Немец он. Пускай приложит старание удостоверить свою преданность российскому трону. Так и скажи ему. Пускай знает, что при слабости погублю!

– Однако военной силой не обойдешься в делах гражданских... Я требую от губернатора крепости управления...
– храбро сказал полковник.

Губернатор остановил на нем тяжелый, недоумевающий взгляд:

– Ты что?! Учить меня вздумал?!

– Повальное истребление - не знак мудрости, ваше сиятельство.

– Военное мужество всегда влекло за собою покорность и красоту подчинения. Да и много ли надо силы, чтобы сброду сему внушить страх! Подумайте!

– Ружей пятьсот надо.

– Оные дикари одного ружейного огня испугаются и разбегутся. Возьмите пушку. Орудие наведет еще больший страх, и нетрудно будет команде перехватать мерзавцев. Кандалы пускай везут с собой в изобилии... Цепей! Больше цепей!

– Пушку я пошлю, но и людей число немалое... Нельзя на бунт посылать простую команду... Бунтовщики - народ отчаянный и умирают с большей охотой, нежели солдаты.

– После вас пусть оглядываются даже на свой хвост в испуге, яко волки. Они трусы, и справиться с ними совсем не так трудно. Ну, идите!

Полковник недовольно покачал головой и вышел, оскорбительно для Друцкого вздыхая и морща лоб.

Не успел губернатор, усталый, подавленный, сесть в кресло, как в кабинет к нему без доклада ворвался князь Баратаев. Бархатный камзол его был покрыт пылью.