Жрица моря

Взобравшись на вершину холма, где мы нашли три упавших пилона, я увидел, как Белл Ноул медленно проступал из мглы. И тогда я подумал о бессменной страже, которую когда-то давно, день за днем несли у входа в пещеру, что на самом верху скалы; я задумался: а не приходилось ли и мне нести эту стражу, стоя у глядящей на материк пещеры, спускаясь опасными тропами по скальным карнизам еще до первых лучей зари, или, разведя сигнальный костер из плавника, напряженно всматриваться в расстилавшуюся передо мной тьму. Я пообещал себе, что вскоре Морган Ле Фэй получит свой вожделенный костер из ароматического дерева. Я знал, где смогу найти кедровый ствол — один из них был повален неподалеку от нас во время летней бури; сандаловое дерево можно было просто купить, а можжевельник рос на холмах, за чертой города. Да! Мы обязательно зажжем Костер Азраэля перед тем, как постареем еще больше, и я буду вглядываться в его горячую золу, и прошлое разверзнется предо мною. Затем я направился в дом завтракать и обнаружил там Морган Ле Фэй с широко раскрытыми от изумления глазами — ввиду моего долгого отсутствия она решила, что я свалился с утеса.

Весь день после этого я работал над второй панелью. Я нарисовал бледное солнце, проглядывающее сквозь прорехи в тумане, и нездорового серебристого цвета море, тяжело вздымавшееся вдали. И над образовавшейся таким образом линией морского горизонта появилась тень «Летучего Голландца»: это был древний корабль, его паруса едва не лопались от раздувавшего их ветра, а канаты тащились за ним по воде; на баке корабля висел старый морской колокол огромного размера, чей зев был навеки забит илом столетий. По обе стороны от носа корабля медленно клубилась вода, и в белопенных усах угадывались лица утонувших моряков, пытавшихся удержаться за форштевень ходко идущего судна. У некоторых из них отсутствовали лица — очевидно они, подобно бедному жертвенному тельцу погрузились навеки в пучину и превратились в морских змеев.

Нельзя было сказать, что Морган Ле Фэй тут же понравилось изображенное. Она спросила: неужели ей придется жить рядом с этой ужасной картиной? На это я ей ответил:

— Вы сами избрали себе жизнь рядом с морем, Морган Ле Фэй, а море всегда ужасно. Возможно, когда-нибудь я — человек, который любит вас — превращусь в такое же безликое чудовище.

Увидев, что она странно смотрит на меня, я добавил:

— Но пока что у меня есть сегодня.

Глава 15

Для Костра Азраэля Морган Ле Фэй требовалось три сорта древесины. Где добыть два из них, я представлял, но над третьим стоило подумать. На противоположной стороне небольшого каньона, по дну которого протекала Ривер Дик, лежал ствол кедра, поваленного прошлым летом во время бури — к моему большому сожалению, ведь это было благородное дерево, оставившее вместо себя уродливую дыру в сплошной стене зелени. Так что я пересек реку, пройдя по Бридж-стрит и свернув налево в паутину маленьких улочек с намерением отыскать тот дом, в чьем саду стоял кедр; я надеялся, что всеми правдами и неправдами мне удастся заполучить несколько кедровых чурбаков.

Это была самая старая и запущенная часть города, заслуживающая нападки не одного поколения санитарных инспекторов, у которых тем не менее никогда ничего не выходило, так как дома в этих кварталах сплошь и рядом принадлежали местным муниципальным советникам. Думаю, что местные органы власти сходны в любом городишке: куда бы я не поехал, я не встретил ничего нового, о чем стоило бы говорить. Так или иначе, это были самые дрянные трущобы, которые можно было себе представить, толпившиеся в одной из излучин Дика в черте нашего города. Казалось маловероятным, что кто-либо из этих несчастных заинтересовался бы кедром; но я был настойчив и в конце концов набрел на высокую стену, сложенную из древнего кирпича. Она была весьма почтенного возраста, как и моя конюшня. Известковый раствор почти высыпался, а стебли коровяка, львиного зева и редкие остатки вьющихся растений ютились в расселинах кладки. Выглядело это многообещающе, ибо эта древняя кирпичная кладка находилась впритык к кедровнику.

Пройдя по тянувшейся вдоль стены аллее, я вышел к покосившемуся строению приличных размеров, выставившему на всеобщее обозрение свою тыльную часть, как это было принято при Королеве Анне. Я позвонил в дверной колокольчик и мне открыла смотрительница; это была трясущаяся от старости дама, похожая на мою Салли Сэмпсон — правда, в несколько обрюзгшем виде. Я рассказал ей о цели моего прихода, а она сообщила в ответ, что старая леди — последняя представительница рода — умерла, и она присматривает за домом по поручению дальних наследников. Полкроны решили дело, и я стал обладателем кедра. Я выяснил также, кто были эти дальние наследники, так как предполагал, что, судя по окружавшим усадьбу трущобам, ее можно было купить за бесценок. Однако я тут же прикинул, что буду глупцом, если, купив за бесценок эту усадьбу, не смогу убедить муниципальный совет в необходимости что-нибудь сделать с этими трущобами. Так нормальный агент по продаже недвижимости скромно зарабатывает себе на пропитание.

Я отправился осмотреть тело павшего. Это оказался ливанский кедр, так что я был готов поклясться, что он подойдет; тогда я договорился, чтобы мне его распилили и доставили на ферму к Третоуэнам, откуда уже мистер Третоуэн вместе с миссис Трет и слугами понемногу отвозил бы кедровые дрова на своем драндулете к Морган — я не желал, чтобы хоть одна душа видела ее. Мне же пришлось остаться жить в треклятом городе-

В старом доме было полно медной посуды из Бенареса, чучел лисьих голов и акварелей, бездарно, хотя и весьма правильно с точки зрения технических подробностей изображавших линейные суда, плывущие под всеми парусами; здесь также хватало мечей самого разного толка, укрепленных вдоль лестницы. С первого взгляда было ясно, что за семья обитала здесь — ее члены из поколения в поколение верой и правдой служили своему королю и родной стране, что послужило причиной их полного вымирания — исключение составляла разве что старая дама, которая умудрилась дотянуть до девяноста лишь по той причине, что уже долгое время была не в состоянии достойно послужить родине.

Я увидел также несколько выцветших набросков с изображением видов Ливана и тамошних кедров; старая дама поведала мне, что упавший кедр вырос из кедрового орешка, привезенного оттуда однажды сыном хозяина дома. Мне пришла в голову странная мысль о том, что здесь, на английской земле, взросло семя, созревшее под знойным солнцем Аравии и что нынешний полуживой, мещанский Дикфорд носил в своей земле связь с древним Востоком. Старушка показала мне рисунок дерева, бывшего предком моего кедра: думаю, что оно помнило еще крестоносцев, а может быть, даже Саладина.

Итак, я оставил ее и сельскохозяйственного работника, весьма довольного подвернувшейся работой, распиливать бревно, а сам отправился на машине вверх по начинавшимся за Дикфордом холмам — поскольку можжевельник любил меловой грунт, я был уверен, что его там много. Погода стояла ясная, и проезжая по дороге, тянувшейся вдоль вершин холмистой гряды, я отчетливо разглядел недавно побеленную Третоуэнами ферму у подножья Белл Хед; форт виден не был, скрытый изгибом холма, который, если помните, имел форму банана. Меня это радовало, так как независимо от удаленности я не хотел, чтобы кто-нибудь в Дикфорде или Дикмауте мог рассмотреть морской дворец Морган Ле Фэй. Сам не знаю отчего, но Старбер — эта маленькая жалкая рыбацкая деревушка — подобных мыслей у меня не вызывал.

Неожиданно сбоку от дороги я заметил почтенного джентльмена, занимавшегося починкой сухой кладки стены. Я прибегнул к его помощи, пояснив свои намерения. В ответ он заявил, что можжевельник горит весьма плохо, со множеством искр и с шипением. Я уверил его, что меня это не волнует. Тогда он заметил, что никогда в жизни не слышал о том, чтобы кто-нибудь рубил и возил можжевельник для топки. Меня не огорчило и это. Но он все тряс своей старой, плешивой головой, утверждая, что это решительно невозможно. Так и не ответив на мой вопрос о причинах этого, старик все тряс и тряс головой… И за эту страну стоило отдать жизнь!

Проехав немного вперед, я наткнулся на цыганский табор; я решил переговорить с ними, надеясь, что смогу убедить их похитить можжевельник старика, так как он, очевидно, не собирался добровольно с ним расстаться. Стоит ли говорить, что долго уговаривать их не пришлось. Но тут из шатра выползла какая-то старуха и предложила предсказать мне мою судьбу. Я всегда чувствовал слабость к цыганам (им удалось отделиться от человеческого логова, о чем мечтал и я), так что я согласился. Она вынула колоду карт, таких же старых и оборванных, как и она сама, и предложила взять одну. Поспешно схватив карту, я взглянул на нее и обнаружил, что держу в руках портрет Морган Ле Фэй — она была изображена именно в таком виде, в каком я увидел ее стоящей на высоком носу корабля, направлявшегося в Иштар Бер. Она сидела, как тогда, в большом резном кресле с книгой на коленях; позади нее лежали какие-то странные фрукты — думаю, это были гранаты — а под ногами была Луна. Ого изрядно поразило меня; заметив мою реакцию, старая цыганка предложила мне вытянуть еще одну карту. Это оказался «повешенный» — валет, подвешенный за щиколотки к чему-то, напоминавшему виселицу; над головой у него светился нимб, а выражение лица было спокойным. «Позолотив ручку» старой цыганке серебряной мелочью, я услышал, что в моей жизни есть женщина, задумавшая принести меня в жертву во имя собственных целей.