Жуков. Портрет на фоне эпохи

 – Готов вылететь сию же минуту» [252] .

По рассказу Пилихина, когда Жуков вернулся на улицу Брюсова, первые слова его были: «Я голоден как волк». «Мы его накормили, напоили, рано утром он уехал на аэродром. Прощаясь с нами, сказал: «Или вернусь с подарками, или не поминайте меня лихом».

Клавдия Ильинична сказала: «Возвращайтесь только с подарками». Куда он уехал, мы не спросили, а вскоре узнали из газет, что комкор Жуков командует войсками, защищающими дружественную нам Монголию от нападения японских захватчиков» [253] . Вечером Георгий Константинович написал жене:

252

Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 152.

253

Маршал Жуков, полководец и человек. Т. 1. С. 23.

«Милый Шурик!

Сегодня был у наркома. Принял исключительно хорошо. Еду в продолжительную командировку. Нарком сказал: заряжаться надо примерно на 3 месяца. К тебе у меня просьба такая: во-первых, не поддавайся хныканью, держись стойко и с достоинством, постарайся с честью перенести неприятную разлуку. Учти, родная, что мне предстоит очень тяжелая работа, и я, как член партии, командир РККА, должен ее выполнить с честью и образцово. Ты же меня знаешь, что я плохо выполнять службу не приучен, но для этого мне нужно быть спокойным за тебя и дочурок. Я тебя прошу это спокойствие мне создать. Напряги все свои силы, но этого добейся, иначе ты не можешь считать себя моим другом жизни. Что касается меня, то будь спокойна на 100 процентов.

Ты меня крепко напоследок обидела своими слезами. Ну что ж, понимаю, тебе тоже тяжело.

Целую тебя крепко, крепко. Целую моих милых дочурок.

Ваш Жорж».

Это письмо Александре датировано 24 мая 1939 года и отправлено из Москвы. Это дает нам основание предположить, что маршал ошибся, указав в своих «Воспоминаниях» 2 июня как день встречи с Ворошиловым. В пользу даты 24 мая говорит и приказ № 3191 Наркомата обороны, в котором говорится, что Жуков направлен в командировку в Монгольскую народную республику начиная с этого числа [254] .

254

Краснов В. Жуков, маршал великой империи. С. 98.

Сражение, которое Жуков даст в Монголии, – Халхин-Гол для русских, Номонган для японцев – ознаменует большой поворот в его военной судьбе. Оно станет первой проверкой эффективности реформ, проводившихся в Красной армии начиная с 1925 года, а он будет первым русским полководцем, со времен войны против Турции в 1878 году, который одержит полную победу над внешним врагом (Брусиловский прорыв в 1916 году дал очень ограниченные результаты, которыми к тому же не удалось воспользоваться в полной мере). Кроме того, эта победа избавила его от происков НКВД, как он объяснял Симонову в 1965 году: «Я мог кончить тем же, чем тогда кончали многие другие. И вот после всего этого вдруг вызов и приказание ехать на Халхин-Гол. Я поехал туда с радостью. А после завершения операции испытал большое удовлетворение. Не только потому, что была удачно проведена операция, которую я до сих пор люблю, но и потому, что я своими действиями там как бы оправдался, как бы отбросил от себя все те наветы и обвинения, которые скапливались против меня в предыдущие годы» [255] . После Халхин-Гола Жуков попал в поле зрения Сталина. Поэтому важно задаться вопросом: а почему для этой миссии был выбран именно он, а не какой-нибудь другой из ста пятидесяти или двухсот комдивов, которые тогда были в Красной армии.

255

Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 94–95.

И прежде всего, надо установить, с каким конкретно поручением он отправился в Монголию? Приказ наркома обороны от 24 мая включает следующие два пункта: «1. Тщательное изучение и установление причин неудовлетворительной работы командования и штаба 57-го отдельного корпуса во время конфликта с японо-баргутами с 11 по 23 мая 1939 г. и оказание на месте непосредственной помощи командиру и комиссару 57-го отдельного корпуса. 2. Проверка состояния и боевой готовности частей 57-го отдельного корпуса во всех отношениях. […] О всех недостатках, подлежащих разрешению центральными управлениями НКО (народный комиссариат обороны), немедленно доносить мне. Подпись: Ворошилов». То есть Жукову была поручена инспекция частей и соединений, противостоявших японцам в районе Халхин-Гола. Он должен был наблюдать, советовать и докладывать. Если Москва выбрала его для столь деликатной и важной задачи, то потому, что считала его полностью политически лояльным. Так что можно усомниться в том, что в 1939 году для Жукова действительно существовала угроза стать жертвой режима, даже если он такую угрозу чувствовал.

Кто выбрал Жукова? Журналисту и писателю Симонову маршал в 1965 году рассказывал:

«Сталин, обсуждая этот вопрос с Ворошиловым в присутствии Тимошенко и Пономаренко, тогдашнего секретаря ЦК партии Белоруссии, спросил Ворошилова: „Кто там, на Халхин-Голе, командует войсками?“ – „Комбриг Фекленко“. – „Ну а кто этот Фекленко? Что он из себя представляет?“ – спросил Сталин. […] Ворошилов сказал, что не может сейчас точно ответить на этот вопрос, лично не знает Фекленко и не знает, что тот из себя представляет. Сталин недовольно сказал: „Что же это такое? Люди воюют, а ты не представляешь себе, кто у тебя там воюет, кто командует войсками? Надо туда назначить кого-то другого, чтобы исправил положение и был способен действовать инициативно. Чтобы мог не только исправить положение, но и при случае надавать японцам“. Тимошенко сказал: „У меня есть одна кандидатура – командира кавалерийского корпуса Жукова“. – „Жуков… Жуков… – сказал Сталин. – Что-то я не помню эту фамилию“.

Тогда Ворошилов напомнил ему: „Это тот самый Жуков, который в тридцать седьмом прислал вам и мне телеграмму о том, что его несправедливо привлекают к партийной ответственности“. – „Ну и чем дело кончилось?“ – спросил Сталин. Ворошилов сказал, что ничем, – выяснилось, что для привлечения к партийной ответственности оснований не было.

Тимошенко охарактеризовал меня с хорошей стороны, сказал, что я человек решительный, справлюсь. Пономаренко тоже подтвердил, что для выполнения поставленной задачи это хорошая кандидатура» [256] .

256

Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 72.

Можно предположить, что Жуков выдумал эту сцену или по меньшей мере передал, приняв на веру, рассказ, придуманный другими. Сомнительно, чтобы Ворошилов вспомнил телеграмму, отправленную обыкновенным комбригом в 1937 году. А почему Тимошенко стал бы предлагать Жукова? Они недолгое время общались в 1926 году, когда он командовал 3-м кавалерийским корпусом, а Жуков – 39-м полком. Потом встречались на маневрах в 1935 году. В 1939 году Тимошенко, командовавший с 1935 года Киевским военным округом, скорее предложил бы одного из комдивов, служивших под его началом на Украине. И Ворошилов не мог сказать, что не знает Фекленко. Владимир Дайнес, один из биографов Жукова, нашел текст разговора по прямому проводу между Ворошиловым и Фекленко, из которого следует, что они были знакомы. Тем более что Фекленко был кандидатом в члены ЦК партии.

Существует еще одна версия, объясняющая, почему был выбран Жуков. Она основывается на более позднем свидетельстве будущего маршала Захарова. Но это свидетельство изобилует ошибками и не позволяет прийти к однозначному выводу.

Не имея возможности выяснить, кто выбрал Жукова, спросим себя: почему он был выбран. У Ворошилова не нашлось под рукой никого другого? Если надо было послать человека, хорошо разбирающегося в монгольских делах [257] , наилучшей кандидатурой был бы Рокоссовский, проведший два года в Улан-Баторе. Но он сидел в тюрьме. Требовался командир, имевший опыт применения в боевых условиях танков? В тот момент не было лучшего специалиста в данном деле, чем Дмитрий Павлов, единственный советский военачальник, командовавший танковой бригадой во время войны в Испании в 1936–1937 годах. Но Павлов возглавлял Автобронетанковое управление Наркомата обороны и как раз в это время готовил свой знаменитый доклад, который привел к расформированию механизированных корпусов, созданных Тухачевским. Зато, если требовалось найти кавалериста, хорошего знатока механизированных соединений, к тому же человека твердого, способного поднять дисциплину и боеспособность, Жуков был именно тот, кто нужен. Как мы помним, в 1933 году Ворошилов просил Буденного подтянуть носившую его имя 4-ю кавалерийскую дивизию, которая тогда пребывала в полном упадке. Разумеется, Ворошилову было доложено о результатах. Когда нарком просмотрел – или приказал просмотреть – личное дело Жукова, он не мог не обратить внимание на единодушие оценок качеств этого человека: строгость, требовательность, умение командовать и заставлять себя слушаться. Похоже, этот комдив был вырублен из крепкого дерева и как будто специально создан для войны.

257

В различных биографиях Жукова, в частности написанной Чейни (1-е изд., 1971), можно найти утверждения, будто в 1938 г. Жуков побывал в Китае для изучения тактики японцев. Израильский специалист по Красной армии, Амнон

Селла, даже добавляет в одной из своих статей, посвященных Халхин-Голу, что вместе с Жуковым в Китай ездили Чуйков и Батицкий. Но это ошибка. Сам Жуков ничего не рассказывает о подобной поездке, и никаких документальных подтверждений, никаких свидетельств его пребывания в армии Гоминьдана также не обнаружено. Чейни признал свою ошибку и убрал спорный абзац из издания своего «Жукова», вышедшего в 1996 г.

Еще один вопрос может вызвать отсутствие Шапошникова. Почему начальник Генерального штаба не встретился с Жуковым перед его отъездом на Халхин-Гол? Разве порученное Жукову задание было столь незначительным? Напротив, Сталин считал его жизненно важным, что объясняет его личное участие в обсуждении. В мае 1939 года Шапошников отвечал за не менее срочные и важные дела, возникшие вследствие обострения польского кризиса: подготовку к новому численному росту РККА и разработку планов действий на случай войны.

Дальний Восток: забота № 1 для Сталина

Жуков вылетел из Москвы 25 мая 1939 года. Через несколько часов его самолет приземлился в Чите, где находилось управление Забайкальского военного округа. Он ничего не рассказывает о том, что делал во время этой своей остановки, только упоминает, что японская авиация проникала в воздушное пространство Монголии на большую глубину. За два или три дня, проведенные в Чите, Жуков обязательно должен был во всех деталях ознакомиться с состоянием тылового снабжения 57-го особого корпуса, маршруты которого начинались как раз в этом городе – крупном транспортном центре Транссибирской железнодорожной магистрали. Этот вопрос имел первостепенное значение. Ведение боевых действий на Халхин-Голе, в 1200 км от баз снабжения, было невозможно без налаживания безупречной работы транспорта и тыловых служб. Странно, что Жуков совершенно не упоминает командарма Григория Штерна, командующего Забайкальским военным округом, чье имя всего один раз появляется на 35 страницах «Воспоминаний и размышлений», посвященных операции на Халхин-Голе. Маленького роста, коренастый, с квадратными усиками, как у Гитлера, Штерн на всех фотографиях, сделанных на Халхин-Голе, выглядит незаметным, замкнутым и как бы отсутствующим. Он был комиссаром, затем военным советником в Испании. Видимо, к тому времени Штерн чем-то навлек на себя подозрения партии в нелояльности, что, возможно, объясняет его поведение. В Чите Жуков не мог не представиться ему, и во многом именно Штерна он должен был благодарить за отличную организацию снабжения, на чем основана его победа на Халхин-Голе. Он признает свой долг перед старшим товарищем много лет спустя и только один раз, в беседе с Симоновым [258] .

258

Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 73.