Жуков. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
Долгие колебания Сталина
Удар 22 июня был страшной силы. Советские историки сравнивали его с ядерной бомбардировкой. Еще больше его силу увеличили внезапность, нарушение связи и неподготовленность советских войск к оборонительным боям. Большинство воинских частей находились в летних лагерях, артиллерия зачастую была выведена на стрельбы, далеко от пехоты; боеприпасы хранились на тыловых складах, под замком. Немцы заранее забросили на советскую территорию диверсионные группы, нашедшие поддержку у населения областей, присоединенных к СССР менее двух лет назад и в значительной части настроенного враждебно к новому режиму. Первые часы войны стали решающими для завоевания господства в воздухе. Люфтваффе застали красную авиацию на незамаскированных аэродромах, где самолеты стояли под открытым небом. За первые сорок восемь часов немцы уничтожили 1489 советских самолетов на земле, а в первые девять дней – 4614. Юные «сталинские соколы», плохо подготовленные, на плохих самолетах, гибли сотнями, так что Кессельринг, один из командующих люфтваффе, говорил об «избиении младенцев». Единственным
Между 03:45 и 4 часами Жуков, по-прежнему находившийся рядом с Тимошенко, получил от того приказ позвонить Сталину, который, по версии Молотова, находился на даче в Кунцеве, а по версии Микояна – в Кремле.
«Звоню. К телефону никто не подходит.
Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны. Прошу его позвать к телефону И.В. Сталина.
Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин.
Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчит: я слышу лишь его дыхание.
– Вы меня поняли?
Опять молчание.
Наконец И.В. Сталин спросил:
– Где нарком?
– Говорит с Киевским округом по ВЧ.
– Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву [секретарь Сталина], чтобы он вызвал всех членов Политбюро…» [360]
Удивительно, что нарком обороны Тимошенко сам не доложил вождю о начале германского вторжения. Испугался его реакции? Мы полагаем, что он вел долгий и гораздо более важный разговор с генералом Кирпоносом в Киеве, что помешало ему позвонить Сталину. Речь шла о том, когда возможно – если это вообще возможно – ввести в действие военный план МП-41, то есть начать контрнаступление на Южную Польшу. Положив трубку, Тимошенко вместе с Жуковым выехал в Кремль. Над Москвой вставал рассвет. Их обоих пригласили в большой кабинет, обшитый дубовыми панелями. В центре – массивный стол, покрытый зеленым сукном. На стенах портреты Маркса, Энгельса и Ленина, составляющие единственное украшение этого помещения. Стоящий в углу, где нет окон, письменный стол вождя завален стопками бумаг и папок, среди которых выделяются подставки для трубок и остро заточенных цветных карандашей. Кажется, все на своих местах, однако что-то изменилось.
360
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 247.
«В 4 часа 30 минут утра все вызванные члены Политбюро были в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет. И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Он сказал: [вырезанный цензурой фрагмент, восстановленный только в 10-м издании]
– Не провокация ли это немецких генералов?
– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация… – ответил С.К. Тимошенко.
– Если нужно организовать провокацию, – сказал И.В. Сталин, – то немецкие генералы бомбят и свои города… – И, подумав немного, продолжал: – Гитлер наверняка не знает об этом. [Конец вырезанного цензурой фрагмента].
– Надо срочно позвонить в германское посольство, – обратился он к В.М. Молотову» [361] .
Мы имеем множество описаний этой сцены, данных Микояном, Молотовым и Хрущевым. Все они почти во всем подтверждают рассказ Жукова. Сталин находился в шоковом состоянии. Микоян вспоминает: «Он выглядел очень подавленным, потрясенным. „Обманул-таки, подлец, Риббентроп'', – несколько раз повторил Сталин…» Жуков коротко скажет: «Подавленным я его видел только один раз. Это было на рассвете 22 июня 1941 года» [362] .
361
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 248.
362
Там же. С. 280.
В этот момент в кабинет вошел генерал Ватутин, заместитель Жукова, и доложил, что после мощной артподготовки германские войска атаковали позиции войск Северо-Западного и Западного фронтов. В вырезанном цензурой фрагменте Жуков написал:
«Мы тут же просили И.В. Сталина дать войскам приказ немедля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.
– Подождем возвращения Молотова, – ответил он».
Жуков реагировал без удивления, поскольку Красная армия с 1920-х годов готовилась отвечать на вражеское вторжение немедленным контрнаступлением. Сталин, хотя и потрясен, не собирается отходить от линии, которой упрямо держался с августа 1939 года. Прежде чем принять меры, отменить которые будет невозможно, он желает получить подтверждение из посольства рейха, то есть от политического органа, что это война, а не «провокация».
В германском посольстве сообщили, что Шуленбург просит Молотова немедленно принять его. На часах 5 утра, если
верить Жукову. Встреча была недолгой. Через полчаса Молотов вернулся в кабинет Сталина и просто сказал:– Германское правительство объявило нам войну.
«И.В. Сталин опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза» [363] .
Мы никогда не узнаем, что в те минуты творилось в мозгу диктатора. Но ему было о чем подумать. Значит, он полностью ошибся в своей оценке германских намерений. «Он считал свое политическое чутье непревзойденным», – написала его дочь Светлана [364] . Значит, все адресованные ему предупреждения были правдой. Все его усилия, направленные на достижение соглашения, на умиротворение Гитлера, были напрасны. Как и в Польше, Германия сосредоточила свою армию и нанесла удар без предшествующего дипломатического кризиса, без переговоров, как он предполагал. Но огромный и могущественный Советский Союз – это не Польша. Гитлер не может надеяться его уничтожить и оккупировать. На что же он рассчитывает? Может быть, хочет получить территориальный залог для будущих переговоров? Каким бы удивительным это ни показалось, Сталин все еще не верил, что началась настоящая война, а принимал происходящее за акцию устрашения. В этом смысле следует истолковывать загадочные слова, сказанные накануне Молотовым Димитрову, руководителю Коминтерна: «Ситуация неясная. Ведется большая игра» [365] .
363
Там же. С. 248.
364
Аллилуева С. Только один год.alliluyeva_one_year.htm.
365
Отмечено Димитровым. The Diary of Georgi Dimitrov 1933–1949. P. 166.
«Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.
– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С.К. Тимошенко.
– Давайте директиву, – сказал И.В. Сталин» [366] .
В оригинальном тексте «Воспоминаний» Жуков написал, что Сталин добавил: «„Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу“. Трудно было понять И.В. Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны».
366
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 248.
Текст директивы № 2 (директивой № 1 была отправленная в войска накануне) с исправлениями, внесенными в него Сталиным, переданный в 07:15 в округа, ограничивал рамки отпора, который следовало дать агрессору: «1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения границу не переходить. […] 3. […] Разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать. Тимошенко, Маленков, Жуков».
Сталин оставался верен своей линии, какой бы самоубийственной она ни была. Поскольку он не знал, чего именно хочет Гитлер, то и приказал ограничить ответные действия сухопутных сил линией государственной границы, запретив им вторжение на вражескую территорию, а авиации было позволено атаковать только второстепенные города противника. Тимошенко и Жуков тоже последовательны: план МП-41 начал реализовываться в своей военно-воздушной составляющей.
Жуков покинул Кремль примерно в 07:30. Первое, что сделал Сталин, – вызвал Пономаренко, первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии, и голосом полным злости сообщил тому, что генерал Павлов не понимает ситуации на фронте, а потому Пономаренко следует немедленно выехать на КП Западного фронта. Это была типичная сталинская практика: послать политика следить за военным, чтобы первый предотвратил превышение власти и измену со стороны второго. В данной ситуации превышением власти было бы «поддаться на провокации немецких генералов». Миссию Пономаренко нельзя интерпретировать никак иначе, потому что Сталин не имел никакой информации о военном положении на Западном фронте и ему не в чем было упрекнуть Павлова, кроме как в этой виртуальной… агрессивности.
Около 8 часов Жуков попытался собрать информацию о положении на границах. В своих «Воспоминаниях» он признаётся, что сделать это было невозможно: проволочная связь была нарушена. Проведенное позднее расследование установит, что штабы, от фронтового до батальонного, не могли пользоваться рациями, потому что не получили частот и шифров, разработанных на случай войны. В не порезанной цензурой версии своих мемуаров Жуков признаётся, что он, начальник Генерального штаба, не имел никакого представления о силах противника и направлениях их главных ударов. «В штабы округов из различных источников начали поступать самые противоречивые сведения, зачастую провокационного и панического характера» [367] . Похоже, Жуков присоединился, по крайней мере частично, к скрытому смыслу директивы № 1: провокации, возможно, еще не означают начало войны.
367
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 248.