Жулик: грабеж средь бела дня

– Двенадцать, – глаза Гены зажглись нехорошим блеском. – А че, нормальная тачка… Кожаный салон, полный фарш… Хошь сказать, что она вообще ничего не стоит?

– Двушка, – снизошел «смотрящий», подумав. – И то лишь из уважения к тебе.

– Да ты че! Я за нее в свое время десять тонн отдал! – возмутился Гена.

– Не хочешь, не играй, – равнодушно передернул плечами Михалюк. – Не наезжаю.

– Ладно, две тонны…

На этот раз Цаца избрал другую тактику: не имея на руках выигрышных комбинаций, он взвинчивал ставки до небес, делая вид, будто бы к нему пришла фартовая карта. Но обмануть проницательного «смотрящего» было непросто. Он быстро раскусил, что соперник просто блефует.

– Что ты мне дешевый зехер рисуешь? – Ухмыльнувшись, Дядя Ваня аккуратно выложил на сукно флеш-рояль.

На Зацаренного было страшно смотреть. На бледном лице выступил нездоровый румянец, руки подрагивали, нижняя губа оттопырилась, словно он собирался заплакать. Но, видимо, ощущение свершившейся катастрофы еще не накрыло его с головой.

– На «представку» играю, – глухо сказал он.

– Да-а? – удивился Михалюк. – А если заиграешься… Чем отдавать будешь?

– Не заиграюсь, вот увидишь. Чуечка у меня такая, что фарт сейчас должен покатить. Мне бы только до завтра. Штучка. Идет? – Цаца умоляюще взглянул в глаза «смотрящего».

– И где же ты столько лавэ найдешь, если чуечка тебя похерит? – прикинул Дядя Ваня, задумчиво перетасовывая колоду. – Хотя… Смотри сам. Я тебя за язык не тянул. Ты сказал, мы с Зондером слышали. Держи, – с этими словами он отсчитал десять стодолларовых купюр.

Игра на «представку», или в долг, – очень опасная вещь. Если проигравший вовремя не погашает проигрыш, он становится «заигранным», или «фуфлыжником». В лучшем случае неплательщик превращается в безропотного раба кредитора. В худшем – получает пику под пятое ребро…

И Гена, отмотавший когда-то два года на «малолетке», не мог об этом не знать.

На этот раз Цаца пытался играть аккуратно и вдумчиво, но ему вновь не хватило фарта, выдержки и стратегического мышления. Когда Зацаренному показалось, что Дядя Ваня блефует, он попытался подловить его, но сразу же поплатился: у «смотрящего» действительно оказалась очень сильная комбинация. «Представка» была проиграна.

– Ну вот и все, – удовлетворенно констатировал Михалюк, небрежно сгребая деньги. Подумав, он бросил проигравшему автомобильные ключи. – Катайся пока на моей тачке. Филки ищи. Завтра в это же самое время возвращаешь. Или… не возвращаешь.

Допотопные деревянные часы с римскими цифрами, висевшие на стене, вдруг заперхали, закашляли и пробили восемь раз.

– Ого, пацаны… Восемь утра. Заигрались, – со значением прокомментировал Дядя Ваня. – Ну что, до встречи… После обеда буду в офисе. Подгребайте.

Попрощавшись с хозяином, Цаца и Зондер двинулись на выход.

Белый «Кадиллак Девиль» стоял у подъезда. Некогда шикарный лимузин походил на бомжа, с наивным чванством закосившего под аристократа. Рессоры просели, лобовое стекло покрывала паутина мелких трещинок, краска под мятой дверкой облупилась, обнажая рыжую ржавчину. Плюхнувшись в продавленное кресло, Цаца обреченно уперся лбом в руль.

– Ну что – поехали? – невозмутимо предложил Мамрин, усаживаясь рядом.

– Куда? – вздохнул Гена.

– До дому меня подбрось.

– Поехали…

Цаца вел машину с туповатым автоматизмом. Видимо, до него наконец-то дошло, что лимузин ему больше не принадлежит. А вот Зондер был абсолютно спокоен. Он тоже сегодня чуточку проигрался, однако его проигрыш не шел ни в какое сравнение с катастрофой Зацаренного.

– Игорек, ты мне штукарь баксов не долганешь? – безнадежно спросил Гена, останавливая машину напротив дома Мамрина.

– Откуда у меня теперь свободное лавэ? Все в фирму вложил, сам знаешь, – отозвался Игорь, уже готовый к вопросу.

– Ну хоть сколько-нибудь! Хоть пару сотен! Если я Дяде Ване до завтра «представку» не погашу…

– …тогда тебе лучше вальнуть мента, – голос собеседника дрогнул так, будто бы он беседовал с пациентом онкологической клиники. – Ладно, Цаца, спасибо, что подбросил. Пока. – Выйдя из машины, Зондер хлопнул дверкой и направился к подъезду.

Последующие полтора часа Зацаренный бесцельно колесил по городу, прикидывая, где найти необходимую сумму. Одолжить тысячу долларов было не у кого. Заложить что-нибудь в ломбард – нечего. Конечно, можно было бы самостоятельно потрясти базарных барыг, но делать это через голову Дяди Вани не следовало… Такое самоуправство было чревато даже большими неприятностями, чем неотдача карточного долга.

Воспаленный рассудок рисовал самые фантастические способы обогащения: от ограбления местного отделения Сбербанка до продажи «на органы» каких-нибудь безответных бомжей. И лишь когда лампочка на приборной доске замигала, сигнализируя о перегреве двигателя, Цаца наконец вспомнил об одной знакомой шмаре.

Шмара эта недавно хвасталась, будто бы сказочно разбогатела. Правда, источник ее обогащения был Зацаренному неизвестен. В свое время Гена несколько раз отмазывал шмару от неприятностей. И потому был вправе рассчитывать на ответную помощь.

Развернув лимузин на перекрестке, Цаца покатил к ее дому. Миновав мост через речку, он притормозил у «Рюмочной» и направил машину под арку во двор. Часы на приборной доске показывали десять утра, а это означало, что богатенькая шмара еще не ушла на работу.

Хлопнув дверкой лимузина, Зацаренный направился к знакомому подъезду. Неожиданно окно четвертого этажа с треском раскрылось, и оттуда высунулось нечто длинное и черное, напоминающее автоматный ствол.

Тишину утреннего двора прорезал резкий старческий возглас:

– Тра-та-та-та! Что, уркачи, опять с чалки выламываетесь? Стреляйте их, падлов! Стрелять их, врагов народа! Пятая вышка, огонь!

Цаца лениво поднял голову. В раскрытом окне маячила морщинистая физиономия дедушки с впалыми висками и льдистыми голубыми глазками. В руках старика чернел игрушечный китайский «калашников», издали почти неотличимый от настоящего.

Заметив Зацаренного, дед направил муляж автомата в его сторону.

– Тра-та-та-та! Да таких, как ты, я бушлатом по зоне гонял! Лицом к стене! Руки за голову! Ноги на ширине плеч!..

Судя по отсутствию у Гены реакции, он прекрасно знал сумасшедшего старика. Поднявшись на четвертый этаж, Цаца остановился перед ободранной дверью и вдавил пластмассовую пуговку звонка.

Из квартиры донесся всплеск детского плача, но его тут же перекрыл резкий звон оплеухи.

– Ну, кого еще нелегкая принесла? – послышалось из-за двери недовольное.

– Это я, Гена… Да открой же!

Дверь резко раскрылась. На пороге стояла невысокая коротко стриженная брюнетка с выпирающим животом.