Журнал День и ночь

Выгуливаю дождь на огороде. О, как он бесподобно шелестит. Он чист и наг, желанный гость природе. В моём наделе — целый день гостит. Умыто дышат лёгким паром грядки. Играет капля в пазухе листа. У тучки солнце выиграло прятки. И вся земля, как в Первый День, чиста.

А я научилась уже притворяться… И маски носить… И сквозь слёзы смеяться… Ещё я умею, как гиря, молчать И внутрь неслышно и тонко кричать… Могу и счастливою быть научиться И безрассудно банально влюбиться… Только на выжженной чёрной крови Вряд ли взойдёт одуванчик любви.

Летописное 2005 года

В тот год опоздавшего лета Не сохла листва на берёзах, В конвульсиях билась планета, В потопах, цунами и грозах. И грустно молчало на дачах Морщинистое населенье. В тот год отвернулась удача — Напали дожди на селенья. А где-то жара допекала. Текли ледники на вершинах, Крошились могучие скалы, И суша рождалась в пучинах. И не было в мире покоя Для зверя и для человека. И не было славного Ноя Средь нас с чертежами Ковчега.

Ах, как душа покоя просит. Давно обиды прощены. Я словно поле, где колосья Тугими зёрнами полны. Крестьянкой в чёрном балахоне Я буду скошена. Меня Земля, как мать, возьмёт в ладони. Стихов останется стерня.

г. Ижевск

Олег Хомяков Из разных тетрадей

Гипотеза

Порой мне кажется, что есть у жизни — дубль. Как пара рук и ног у человека, Как пара глаз!.. Лишь в песне в поле дуб Стоит один, если не век — полвека. В театре у актёра есть дублёр: Что «жизнь — театр, и все мы в нём актёры», Шекспир был прав. Со сцены до сих пор Мы внемлем этой правде век который. К конструкторам прислушаться пора: Они за подстраховочные схемы. Великий риск — космический корабль Слать в небо, не дублируя системы Главнейшие: двукратно И трёхкратно!.. А человек? Ужели так превратно Поймём мы Бога замысел о нас? Мол, жизнь, как и любовь, даётся раз Один, и всё изведай в ней сполна… Любовь — особый разговор! Она Возможна в бесконечных продолженьях. Но что до жизни, до судьбы? На «раз» Согласен, но с поправкой: Не одна.

Вместо эпиграфа

Бессонница — плаха старости. Клади голову на подушку И на рубль или на полушку Проси у Морфея сна. Он торгуется! Тишина. Не луна — половинка месяца Вдруг секирой в окошке кажется: Грех ли вспомнится — не отмажешься, Страх ли, полночи хмурый друг, Сердца частый озвучит стук.

Аргументы против фактов

«Ты живёшь богато: Полон дом зверья!..» Чепуха, ребята, Полунищий я. Печка — не пекарня, И простые вещи: У меня не псарня, Я вам не помещик! Запустил ли автор Пусть и не бездарный, Двор — печальный фактор: Век безгонорарный. Трубочку-жалейку Мне б иметь не вредно: Хлев ни за копейку Сдал я псам в аренду. И уж, коль бесплатна, Значит, и бессрочна: Не вернут обратно Площадь — это точно!.. Выйду — не укусят. Попрошайки — в меру. Видят, что невкусен Хлеб пенсионера. В огороде, вроде, Я могу, работник, Только не помещик, Только не охотник.

г. Шарья

Александр Кердан Подорожник

Во Владимире

Летят облака, будто конники, Над Клязьмой — светлы и легки. Маячат вдали колоколенки — Для русской души маяки. Стою у тебя на околице, Святая и древняя Русь. Вот-вот за небесною конницей Вдогонку и я соберусь. Туда, где по рангу построены, Ряды подравняли свои Монахи, поэты и воины — Поборники отчей земли. Прощаясь с отчизною милою, Стою, озираясь окрест, И, тайной наполненный силою, Целую серебряный крест. Чтоб так же в рассвтеном свечении Мерцали церквей купола, Чтоб Клязьма струила течение И русской рекою была. Молюсь, уповаю смиренно я, Чтоб вовремя час мой настал, И князь мой святой без сомнения В дружину меня поверстал. Чтоб мог я, как равный меж равными, Пополнив небесную рать, Лететь над землёй этой славною, Незримо её охранять.

Владимиру Крупину

Лодкой без вёсел родная деревня В дымке тумана плывёт в никуда. Стаей вороньей чернеют деревья — Чуть в стороне от гнилого пруда. Целою улицей брошены избы, Окна крест-накрест забиты у них. Ветер разносит окрест укоризны — Долгие скрипы калиток больных. В бывшей церквушке ютится харчевня, Чтобы случайных гостей принимать. Ближе и ближе к погосту деревня — Всеми детьми позабытая мать.

Две реки

Когда бы шёл с востока русский меч, Являясь порождением ислама, Могли бы Волгу Камою наречь, Поскольку полноводней, шире Кама. Но русский меч был породнён с крестом И шёл встречь солнцу аж до океана. И Волгу — Волгой мы с тех пор зовём, И первой стать уже не может Кама. Но в том и сила русского меча, Что как бы вера с верой ни сплеталась, Да только Кама, камушки меча, Всё пережить смогла, собой осталась. Не поддаваясь пришлому уму, Амбициям своим не потакая, Она впадает в Волгу, потому Что сильная и добрая такая. И ей не страшно всю себя отдать Другой реке, навеки слившись с нею. Она душе доверчивой под стать, Что, лишь смирившись, выстоять сумеет.

Ты соберёшься на вокзал С тем ощущеньем бестолковым, Что всё ж единственное слово Единственной ты не сказал. Что изречённое есть ложь, Поскольку искажает правду, Когда её не будет рядом, И ты свободу обретёшь От всех невысказанных фраз, От всех, в тебе живущих истин, Прозрений, заблуждений, мистик, Что слепо связывали вас. И одиночество, как крест Нательный на груди лелея, Вдруг, как мальчишка, пожалеешь О том, что есть.

г. Екатеринбург

Иван Денисенко И замолкают вдруг колокола

Безумно и яростно ветер свистал, И молнии прятались в тучах стальных. Присяду на камень — нет, я не устал, А просто решил подождать остальных. Я просто забыл выражение лиц Идущих за мною, подобно орде, Идущих со мною под своды зарниц К неведомой цели, к далёкой звезде. Я просто забыл вдохновение глаз, Ладоней тепло и звучанье имён — И бросил котомку, и сел — в первый раз С начала пути, с сотворенья времён. Сто раз перелески меняли свой цвет, Сто раз облетали соцветья с куста. Я ждал. Так растаяли тысячи лет — Дорога была неизменно пуста. Давно уж мои растворились следы В дорожной пыли нескончаемых дней, И свет путеводной далёкой звезды С течением лет становился бледней. Когда же пришли в этот край наконец Остатки могучей, отважной орды, — Их встретил бесчувственный, каменный жрец В неделе пути от угасшей звезды.

Будь непокорен средь покорных, среди ораторов — молчи. Крепи свой дух, покуда в горнах куются острые мечи. И умудрись не ошибиться, Судьбы невольный паладин, не оступиться и не сбиться с того пути, где ты один. А коль допустишь в жизни промах, на плечи ляжет мощью всей непонимание знакомых и отчуждение друзей. Пройдёшь спокойно между ними, как царь средь оробевших свит, — и ветер дружески обнимет, и луч звезды благословит.

Великий город! Бьётся мерно В гранит упругая волна. Я вырос до твоих размеров; Мы одномерки, старина! Пред серой глыбой неживою Затеплил я свою свечу; За эту избранность с лихвою Я одиночеством плачу. Ты одного отвадил друга, Другого сбил с его пути, А третьему, что прибыл с юга, Не дал и вовсе подойти. Зато теперь ярмом на вые Висят, подарены тобой, И эти улочки кривые, И эти тени неживые, И коммуналок домовые, И всадник с ищущей рукой… Но у меня претензий нету, Не злись, обиженно сопя: Подозреваю, что по свету Бегу я только от себя. А коли так — расти продолжу, Врастать и в камень, и в волну; Пробью собой событий толщу И этой жизни глубину. Когда ж от силы занеймётся, Вздохну светло и глубоко. Гранитный берег всколыхнётся, И ветер в небе задохнётся, И загустеет, и свернётся Июльской ночи молоко.