Журнал «Если», 2001 № 04

Он перевернул ее. На другой стороне, рядом со стандартным разъемом для переходного шлюза светилась надпись:

ОДНОМЕСТНЫЙ МОДУЛЬ.

Тип 9. Блок МЕДЕВАК.

С РОБОСТЫКОВКОЙ. НАПРЯЖЕНИЕ 8.1.

Васкес ухмыльнулся и стал подводить разъем к шлюзу кувшина.

Неплохой на этот раз попался мусор, ничего не скажешь!

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Эдмунд Купер Наследники сверхчеловека

Настоящее

и прошедшее

Наверно, содержатся в будущем,

А будущее заключалось в прошедшем.

Т.С. Эллиот. [17]

Мистер и миссис Фарадей жили в чудесном маленьком домике на Букингем Пэлис-роуд в Лондоне. У них был чудесный маленький розовый садик с чудесным маленьким прудиком, в котором плавала золотая рыбка. А еще цветной телевизор и приемник; они наблюдали за высадкой американской экспедиции на Марсе и слушали танцевальную музыку мистера Генри Холла. В их доме имелся чудесный эркер, где в глиняных горшках цвела герань. Стоя в эркере, мистер и миссис Фарадей иногда наблюдали, как королева Виктория проезжала в своем автомобиле на воздушной подушке или сэр Уинстон Черчилль направлялся во дворец.

17

Пер. С. Степанова. (Здесь и далее прим. перев.)

У них была чудесная мебель, магнитофон, видеокамера, микроволновая печь и два прекрасных велосипеда. Иногда, субботними вечерами, они ходили в кино и каждый день слушали сводки о ходе военных действий.

И у них был маленький мальчик по имени Майкл. Это история о нем. О том, как он рос и, в конце концов, узнал правду.

Но когда он увидел охлажденные тела, за пределами смерти и за пределами жизни, которые пролежали здесь долгие тысячелетия; и когда он услышал, как голос произнес: ЭТО ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, Майклу открылась правда, которую почти невозможно вынести…

Глава 1

Природа наделила Майкла хорошей памятью, хранившей не только важные, но и самые незначительные события. Он даже вспоминал — хотя и довольно смутно, — как был совсем крошкой и его кормили молоком. Он мог бы рассказать о странном ребенке, неожиданно исчезнувшем из детского сада, и о том, который упал (или его столкнули?) из окна высокого здания. Помнил, как малыш лежал на земле, сломанный и смятый — и ни капли крови. А еще Майкл не забыл, как ему хотелось побольше узнать о словах, научиться удерживать их, фиксировать навсегда.

Он вспоминал кошмары и фантазии, а также растущее ощущение странности происходящего. Он помнил, как впервые начал желать, чтобы кто-нибудь из окружающих слегка поранился. Майкл хотел убедиться: у них есть кровь. Он помнил вопросы, на которые не получал удовлетворительных ответов. Помнил, что мать и отец никогда не повышали голоса. Помнил свою первую прогулку возле реки Темзы, первое посещение кинотеатра, помнил, как в первый раз услышал о воздушных налетах. Он помнил, как в нем впервые шевельнулось желание и когда он полюбил Эмили Бронте.

Иногда ему казалось, будто он безумен. А порой, что абсолютно нормален. Потом он начинал думать, что безумен и здоров одновременно…

Именно мать давала ему бутылочку с молоком. Он знал это наверняка. Только мать. И она всегда улыбалась ему одной и той же улыбкой. Иногда, особенно после тяжелого дня, дрейфуя между сном и явью, он видел ее лицо таким, каким оно казалось ему в детстве — огромным, спокойным, заслоняющим половину мира.

Мать всегда была спокойной, мать всегда сохраняет спокойствие, мать всегда будет спокойной. И по причинам, которые оставались Майклу непонятными, это казалось ему ужасным.

Отец был другим. Немного резким — даже суровым. Он всегда таким был и всегда таким будет.

Иногда мать и отец смеялись. В основном, когда Майкл задавал глупые вопросы. Майкл не понимал, почему они считают его вопросы глупыми. Но отец так говорил; и Майкл некоторое время ему верил.

Позднее возникли более серьезные вопросы, которые, в конце концов, привели к самому главному.

Когда заканчивается детство и начинается зрелость? Как отличить сон от реальности? Где проходит граница между правдой и фантазиями? Вот какие проблемы занимали Майкла. Эти вопросы с давних пор преследовали его — еще до того, как он сумел их грамотно сформулировать. До того, как забросил детские кубики и говорящего плюшевого медведя.

Ранние воспоминания, ранние сны. Удовольствия и кошмары. Красивая голубая Темза, весеннее утро, маленький мальчик сидит на набережной, глядя сквозь прозрачную воду на косяки форели, играющей в прятки среди подводных камней и водорослей. Теплое солнце, небо подернуто дымкой; и даже грохот войны, доносящийся из-за силового поля, не нарушает умиротворенного покоя Лондона. Больше всего Майкл любил воскресную тишину. Иногда ему казалось, будто она пульсирует.

— Что такое силовое поле, отец?

— Сложный вопрос для маленького ребенка… Смотри, лебеди гоняются за форелью. Как ты думаешь, они сумеют ее поймать?

— Лебеди не гоняются за форелью, отец. Они плавают. А форель боится теней, которые шевелятся… Что такое силовое поле?

— Майкл, есть вещи, которых ты не в состоянии понять. Силовое поле нельзя увидеть, но оно напоминает большой зонтик. Мы живем под ним, и даже вражеские ракеты бессильны против силового поля. Не пора ли нам домой? Мне кажется, скоро пойдет дождь.

— Да, отец.

Отец очень хорошо предсказывал погоду. На удивление хорошо.

У матери была электрическая швейная машинка. Ей нравилось шить вещи, и она сама мастерила почти всю одежду Майкла; однако, как ни странно, шить она предпочитала вручную. Она любила вышивать и вечерами часто сидела и слушала приемник (оркестр Палм Корт, или Битлз, или Нельсона Эдди и Джанет Макдональд) с иголкой в руке.

Особенно хорошо Майкл запомнил одну вышивку. Новое пикейное покрывало со множеством маленьких шелковых животных. На работу ушла масса времени. В течение нескольких вечеров Майкл наблюдал за тем, как мать возилась с крошечным слоником. Ему почему-то казалось, что она вышивает одно и то же место.

Майклу стало любопытно. Может быть, лампа дает слишком мало света. А днем, изучив вышивку, мать ее распускает, потому что ей не нравится результат.

Наконец он не выдержал и спросил. Но она только рассмеялась.

— Какой ты странный ребенок, Майкл. Ты недостаточно внимателен. Зачем мне распускать свою работу? Глупо, верно?

Однако дальше работа над пикейным покрывалом пошла быстрее.

У матери были золотые волосы, у отца каштановые, а у самого Майкла — черные. Однажды он спросил об этом у своих родителей.