Журнал наблюдений за двадцать лет
Шрифт:
Я ушёл на выходные и совсем забыл об этом случае. Придя, как положено на работу выяснилось, что Дима Петушков находится в хирургии и кому-то нужно идти на пост. Дело в том, что когда я был на выходных, Диминого случайного партнёра приревновал другой больной, который состоял с ним в постоянной гомосексуальной связи. Имена этих голубков давно канули в лету и вспомнить их вряд ли кто сможет. Так вот, этот ревнивец решил отстоять честь своих отношений и отвесил последнему звонкую пощёчину. Петушков был ярым сторонником открытых связей и откровенно не понял такого жестокого обращения с собой. В знак протеста он проглотил небольшой шуруп, который вывернул из задней стенке своей тумбочки, о чём торжественно объявил на ближайшем обходе. Полушкин оказался полностью солидарен со своим информатором и обидчику немедленно прописал курс аминазина, а Петушкова направил в хирургическое отделение местной ЦРБ для оперативного извлечения постороннего предмета из его внутренностей. В хирургии, после обследования,
На пост в хирургию никто добровольно идти не хотел. Возникла некоторая заминка и решили бросить жребий, который пал на Оксану Шерстнёву. Она заплакала и наотрез отказалась покидать отделение. Все, как-то сразу, обратили внимание на меня, и я понял, что отвертеться мне никак не удастся. Пришлось собираться в дорогу. Я взял сменную обувь, посуду и два сухих куска чёрного хлеба, которые нашёл в раздевалке на столе.
В хирургическое отделение ЦРБ моё пришествие вышло с некоторым опозданием, чем вызвал недовольство ночного санитара. Ворча что-то, он быстро удалился. Дима лежал в общей палате, где кроме него лечились ещё человек десять. Наш подопечный лежал на койку в углу и жевал куриный окорочок. На тумбочке, возле него, лежала целая куча съестных припасов. Было много свежих фруктов, шоколада и мясных деликатесов. Для меня, рядом со спинкой кровати, стояла табуретка. На посту я был один. Предыдущий санитар умышленно отставил её чуть дальше потому, что от давно не мытых ног Петушкова сильно воняло. Я сел и от безделья начал считать мух на окне, которые грелись в последних тёплых лучах осеннего солнца. Закончив с курицей, мой подопечный вытер руки о свой пододеяльник и осмотрел свою снедь: что бы ещё покушать. В это время в палату вошла женщина лет 40 с кистью винограда. Она положила ягоды на тумбочку и нежно посмотрела на Петушкова.
– Принеси лимонада или соку, я пить хочу. – Требовательно повелел психбольной.
– Димочка, может ещё что-нибудь? – Вопрошала добрая женщина.
– Курить, если есть.
– У меня нет сигарет, но я поспрашиваю для тебя…
Оказывается, местные женщины разных возрастов как-то сразу прониклись жалостью и сочувствием к нашему больному, и каждая бабёнка считала своим долгом скрасить всякими вкусняшками пребывание нашего пациента в стационаре. Бутылка какого-то лимонада была принесена. Затем пришла другая баба, а потом – ещё одна. И так всё утро. Петушков лежал с довольным видом. Периодически он ходил в туалет оправится и на перекур. Мне каждый раз надо было сопровождать его.
К обеду я основательно проголодался и ждал возможности попросить у местного персонала какой-нибудь еды. Но раздающая обед санитарка грубо сказала мне, что еды мало, она только для больных и вообще «ей за то не платят, чтобы кормить посторонних». Я жадно съел принесённый хлеб и смотрел как Петушков, немного поковыряв ложкой в больничной тарелке, принялся уплетать пожертвованные ему яства.
Так прошёл день. Под вечер у меня стало темнеть в глазах от голода, но приходящие к моему больному дамочки – будто меня не замечали и только вздыхали, глядя на него с умилением. Петушков в очередной раз проинформировал меня, что желает сходить покурить. Он поднял свою подушку, под которой лежали несколько окурков. Взяв с грязной простыни один из них, он направился к уборной. Проходя по коридору с торчащим в беззубом рту «бычком», нам повстречалась одна из тех добрых дамочек. Она всплеснула руками и воскликнула: «Димочка, даты что- куришь?!». Я опешил от такого возгласа и машинально, на ходу, успел сказать в ответ за Петушкова, громко и слегка обиженным голосом: «Он не только курит, он ещё и х** сосёт!!!».
Меня сменили вовремя, и я поспешил домой, не обращая внимание на красочное «бабье лето». Ведь поесть (не считая двух хлебных корок) на посту так и не получилось, а дома меня ждал ужин.
Ночную смену я отработал в родных пенатах, на пост послали кого-то другого. Чему был несказанно рад.
Наступил выходной день и около полудня, точно в то время, когда я сел обедать, раздался звонок. Я недовольно отвлёкся от еды и открыл дверь. На пороге стояла Савенкова, а чуть далее, возле встречной квартиры красовалась её беременная дочь, которая притворно и тошнотно мне улыбалась. Люся попросила меня выйти из квартиры для разговора. Я вышел и получилось так, что, общаясь с матерью, мне пришлось повернуться к Люсе лицом, при этом девушка оказалась от меня по левую руку. Людмила начала просить меня отработать за неё завтрашнюю смену на посту. За деньги-25 рублей, которые она отдала бы мне в следующий подсчёт, недели через три. Идея мне сразу не зашла, и я про себе подумал: «А беременную Оксану свою она зачем сюда притащила? Чтоб от её наигранной улыбки у меня крышу снесло, и я бы согласился на любую просьбу?» Пока я формулировал отказ, подсадная особа перестала скалить зубы и с гордым обиженным видом пошла прочь. Сделка не состоялась и обед был продолжен в спокойной обстановке.
Петушкова из хирургии вскоре выписали. Операции не потребовалось, шуруп благополучно
вышел сам, что и подтвердил рентгеновский снимок. Полушкин окружил Диму заботой и всячески оберегал ранимую психику ценного больного.Через некоторое время Петушков занозил указательный палец, и на нём вскочил какой-то чирей. Заведующим было принято решение срочно показать больного травматологу. Машину завхоз выделить отказался. Пришлось вызывать карету скорой помощи для перевозки. Скорая приехала быстро, и Дмитрий Петухов оказался в поликлинике. Сопровождал его я и охранник. К травматологу поздней осенью обычно приходит на приём много народу. Так было и сейчас. Простоявши два с лишним часа в очереди, медсестра на приёме сжалилась над нами и велела зайти в кабинет. Под злые взгляды впереди сидящих больных мы вошли. Взглянув на нас, врач задал вопрос:
– Вы что с этой ерундой явились? Вы не видите-тут у меня пациенты с серьёзными травмами сидят? А у вас что?..
Медсестра не стала дожидаться моего ответа и сказала сама:
– А вы посмотрите: откуда они приехали? Это же психбольница, они там все дураки!
Надо признать, что доля правды в её словах таки была. Врач-травматолог взял мою историю болезни и сделал в ней короткую запись, после чего мы направились к выходу.
Никакой машины для нас не стояло. Пришлось искать телефон и вновь вызывать для перевозки скорую. Мне ни в чём не отказали, но ждать пришлось часа три. За нами так никто и не приехал. Было принято решение возвращаться в психушку пешком. Холодало, и мы были без верхней одежды. Да и охране на дальние расстояния можно было сопровождать только на транспорте. Но другого выхода не было. За час как-то дошли…
Эта осень была для Людмилы Савенковой неудачной. Вначале я ей отказал, а вскоре ей и отказала её лучшая подруга Настя Алексеева. Когда Оксана получила диплом ей предложили у нас только должность санитарки, или-медсестры на любом другом отделении. Разобидевшись на всю вселенную, Оксана время до родов просидела дома, а когда родила-устроилась гардеробщицей в детскую поликлинику.
Каждый раз, когда я встречал Людмилу на работе, она обязательно упрекала меня примерно так:
– Вот, Виталик, ты Уланова не ценишь, а он сразу согласился пойти за меня на пост. Вот, он – молодец! Не то что ты! Я тогда хотела тебя с дочкой своей познакомить, чтобы потом женить тебя на ней вместо Ромы, а ты – придурок, даже не взглянул на неё…
А что мне надо было делать? Чего она ждала? Что я с эрегированным членом буду бегать за ней по площадке? Мне было не по себе от мысли, что меня держат за полного идиота. Да, повторюсь, медсестра у травматолога невольно проговорила правду, которую другие деликатно умалчивали.
Глава 16. Владимир Сурин – головорез.
В конце 1999 года ожидался «миллениум», то есть переход на двухтысячный год. Кто-то ждал конец света, кто-то глобальный компьютерный сбой, но ровным счётом, ничего связанного с этим не произошло. В нашей больнице всё шло своим чередом. Уланов поступил в какой-то коммерческий ВУЗ на юридический факультет и у него была этой зимой первая сессия.
Проиндексированную зарплату теперь выплачивали вовремя, шла война на Северном Кавказе и многие следили за фронтовыми сводками. Было тревожно, но по моим ощущениям, дно наша страна уже прошла и ей предстоял долгий, мучительный подъём наверх. Было очевидно, что для этого потребуются долгие годы, а может и десятилетия.
А в наше отделение, где-то в это время поступил один очень известный пациент, местная легенда – Владимир Сурин. В 1995-м году он находился на принудительном лечении в стационаре общего типа за незначительную кражу. Под новый, 1996-й год его выписали из больницы, и вместе со всей страной Владимир справлял праздник в компании местных маргинальных люмпенов, ну о-очень маргинальных. На утро, 1-го января, проснувшись первым в компании трех собутыльников, Владимир взял топор и всех зарубил им. Отрубил одному из них голову полностью, а второму не до конца. Затем-положил отрубленную голову в сумку и отнёс её к памятнику Ленина, в центре города. А потом-пошёл обратно доделывать свою работу. Проходящие мимо малочисленные прохожие сразу заподозрили неладное и проверили содержимое сумки. Надо ли говорить, что это вызвало шок?! Первый звонок милицейский дежурный расценил, как хулиганскую шутку, но на второй – всё же прислал наряд. Подошедшие сотрудники милиции составили протокол, упаковали находку и собрались было уходить, как к месту преступления, в самый раз, подошёл убийца, неся в другой сумке ещё одну голову. Сурина арестовали. Суд признал его невменяемым и направил на принудительное лечение в больницу со «специнтенсивом»; эта та, что в соседнем регионе. Сурин пробыл там четыре года и был переведён к нам.
Долгое время ходило мнение, да и сейчас ходит, что на преступление Владимир Сурин пошёл из-за «голосов» не то ангелов, не то- инопланетян. Да, так он и сам говорил. Теперь, через двадцать с лишним лет, я могу сказать, что «голоса» (или же-слуховые галлюцинации) за долгие годы наблюдения у него не наблюдались. А что же было? Бред, или говоря языком психиатрии – хронический параноидный синдром. Очень сложно понять мышление психически больного человека, но я попытаюсь как можно точнее описать его мотивацию.