Журнал наблюдений за двадцать лет

– Обычно такое вечером бывает, – сказала она, – но тут что-то его прямо с утра накрыло. Поезжай вместе с остальными, надо его на общее, в «надзорку» сдать.

В непонятно откуда взявшейся «буханке» уже сидел капитан милиции. Вместе с ним мы взяли бедолагу за руки и потащили его в салон. Нельзя сказать, что больной сильно сопротивлялся, он лишь громко оскорблял свои галлюцинации и угрожал им жестокой расправой. Минут через десять мы оказались в приёмном покое, который обслуживал отделения для тяжёлых больных. Нас встретила очень эффектная молодая медсестра «на каблуках» и в коротком белом халате, будто сошедшая с обложки какого-то мужского журнала. Это была шатенка, стриженная под каре. Из-под халата выглядывала шикарная красная юбка чуть выше колена. На стройных ногах были надеты дорогие чёрные колготки. «Конечно же, с обручальным кольцом», -недовольно отметил я и улыбнулся ей как мог, но это не произвело никакого эффекта. Она лишь брезгливо отвернула голову и глядя куда-то вниз сказала, что врача сейчас нет и принять больного никак нельзя. После некоторой заминки девушка выскочила наружу, и мы втроём остались одни. Через несколько минут пришёл какой-то круглый невысокий шарообразный мужичок в толстых очках, примотанных сзади резинкой, тоже в халате, и попросил нас последовать за ним. Это был здешний врач.

– Сейчас его надо в «надзорку» закрыть, потом уже разберёмся с ним. – Говорил он по дороге.

Мы вошли в помещение с сильным неприятном запахом внутри. В коридоре уже стояли какие-то местные сотрудники. Они мало чем запомнились. Кроме одного, молодого, но уже лысеющего парня с округлыми формами. На оголённой шее у него висела толстая золотая цепочка с каким-то невероятных размеров золотым же крестом. На руке я заметил аналогичную-золотую огромную печатку.

– Кто будет в этот раз анализы брать? – Громко и раздражённо вопрошал он у своих коллег. – Я и так в прошлый раз брал… да ну, нах**! Я замучался уже в говне ковыряться. Вот ты теперь будешь. – и он указал на стоящую рядом медсестру. – И мне вообще пох** уже… – Далее я не стал дослушивать этот спич, густо приправленный непечатной бранью. Дело было сделано.

Практика проходила очень быстро. Под новый год меня перевели в «отделение пограничных состояний» где я, недолго поизучав работу постовой медсестры, прочно обосновался в местном процедурном кабинете, где работали две дамочки, одна чуть старше меня: высокая, очень худая с постным лицом, другая-уже в возрасте, пониже с толстыми бесформенными губами и, как я понял, очень любящая покомандовать. Выкладываться пришлось мне тут на все сто. Мои сокурсники так же меняли своё место практики. Яна- надолго засела в амбулатории, на приёме врача. Андрей ушёл в отделение принудительного лечения, именуемом: «спец». Ну а Вовочка практиковался на «общем». Это как раз там, куда мы сдали пьянчужку двумя абзацами выше. Прошёл Новый год, но никаких каникул у нас не было. Отделение пограничных состояний, где я работал представляло из себя двухэтажный санаторий, располагавшийся в правом крыле от амбулатории. Слева-дневной стационар. В этом отделении было всё так же чисто и уютно. Несколько небольших палат без дверей рассчитывались на шесть-восемь коек, многие из которых на Новый год пустовали и были застелены белоснежным бельём. На втором этаже стационара лечились, в основном-женщины. Кто с деменцией, кто просто «по блату» подлечивал свои нервишки. Внизу лежали мужчины, как там говорили, с «русским вопросом». В общем, это была очень уютная богадельня с отличной, по тем временам, кормёжкой.

Запомнилась мне одна немолодая санитарка. Она как-то сразу обратила на меня внимание. Мне её лицо показалось знакомым. Это была темноволосая женщина, очень мягкая и вежливая. Однажды мы разговорились. Оказалось, она была няней в детском саду, когда мне было три-четыре года отроду. Я даже не вспомнил как её зовут, да и сейчас не помню. А она меня сразу узнала. Тогда, в далёком 82-м, она мне казалась злой и грубой. А тут – всё совсем не так. Даже не знаю-то ли годы своё взяли, то ли я видел мир по-другому. Бывает же такое! Отыскал потом её на старой фотографии. Чуть постарела. Этот человек повстречался мне в начале детства и в самом конце. Больше я её никогда не видел.

Постновогодние будни начались для нас с неприятных известий. Вовочка! Проходя, как и все, этапы практики он пристрастился к употреблению оксибутирата натрия. Эти ампулы по 20 миллилитров раствора в достаточном количестве пылились на полках процедурных кабинетов и оставались невостребованными. Когда подходил к концу их срок годности-препарат обычно утилизировали и на его место тут же приносили свежие коробки. Поэтому, к пропажам ампул отнеслись как-то безразлично, хотя и подозревали студентов. Каким-то образом, Вовочка прознал: что, выпив содержимое двух-трёх таких ампул-можно словить некоторый кайф. Сам он был весьма забавный тип и сотрудники испытывали к нашему фрику симпатии. Но не все. Рыжеволосая врач из амбулатории категорично отказалась с ним работать. Почему-то ей он не понравился сразу.

Вовочка оказался в общем стационаре, где на его чудачества реагировали смешками и ждали, что придурковатый студент непременно чего-нибудь отчебучит. И оказались правы. Перейдя в самом конце декабря на употребление привычных напитков-самогона и водки, Вова регулярно появлялся на практике, мягко говоря, нетрезвый. Однажды, придя под солидной «мухой» в ночную смену, (надо было нам отработать, по правилам практики ночь), -Вовочка начал развлекать постовую медсестру лекцией о красоте мужского тела и его превосходстве над телом женским. В заключении-он разделся догола и предложил медсестре сделать то же самое, чтобы убедится в правоте его слов. Медсестру такой экспромт изрядно повеселил, но у неё было слишком много работы, и она занялась делами, а неординарный практикант был оставлен наедине сам с собою. Что Вовочка делал дальше-неизвестно, но наутро пришло какое-то начальство и заглянуло в процедурный кабинет. А что же было там?! Ну, конечно, наш герой мирно спал на кушетке в чём мать родила. Поднялся скандал и от сотрудников потребовали объяснительные. Полетели докладные на имя Главного. В училище начался переполох: там тоже всё руководство было проинформировано. Нам, троим: мне, Яне и Андрею устроили импровизированное собрание прямо в амбулатории. Пришла куратор по практике и рассказала об этих событиях. Вовочка был первым студентом за всю историю училища, которого с позором выгнали с практики. Преподаватель строго предписала: ещё одна малейшая жалоба на нас и группа будет расформирована. Тогда – будущее диплома повиснет в неизвестности. Где потом Вова проходил практику я не знаю, но Андрей в те дни ходил с лицом, будто проиграл в карты всю стипендию за семестр.

Мои знакомые медсёстры в процедурном кабинете, те-что с постным лицом и толстогубая, быстро смекнули и отрывались на мне по полной. Я делал всю работу, которая распределялась на них двоих. Довольные женщины с умным видом сидели весь день и разгадывали кроссворды. С восьми часов утра и до половины второго я пахал, как раб. Однажды, после проделанной работы я попросился пораньше уйти домой. Но губастая (которая была тут главная) наотрез отказала мне: «Вам положено до трёх сидеть, вот и сиди». И я сидел каждый день смиренно на табуретке и смотрел в окно и вспоминал красивую медсестру с приёмки, размышляя над вопросом: «Почему все красивые женщины непременно уже замужем?»

Глава 3. Выпускник.

Подходил к концу февраль 1998-го, и с ним наша учёба. Практика для нас троих прошла отлично: все люди с кем мы работали остались весьма довольны. В наших зачётках красовались пятёрки. Экзамены прошли тоже превосходно, на пятёрки. Где был Вовочка всё это время-никто толком не знал. Практику ему как-то зачли и экзамен он тоже с грехом пополам сдал (не без коллаборации с зелёным змием, разумеется). Руководство училища организовало нам выпускной, но Вове строго-настрого было сказано: «Чтоб духу его не было на нашем празднике», и за дипломом ему стоило прийти как-то отдельно.

Выпускной был на высоте. Алкоголь хоть и был принесён вне меню, как говорится-в инициативном порядке, но его количество не было критично и поэтому о том мероприятии остались тёплые воспоминания. На следующий день была выдача дипломов. Как оказалось, треть нашего выпуска закончили с отличием. Многие преподаватели смотрели на это скептически, открыто признавая, что почти все они – «липовые». Да и к тому же-никакой практической пользы в том никому не было. Хотя, и выглядело эффектно: как какая-нибудь недалёкая деревенская девчушка ко всеобщему изумлению шла получать диплом с отличием, сияя от счастья. И вот, когда вручали очередной документ, мы услышали какой-то шорох за дверью актового зала. Конечно, это был Вовочка! Едва держась на ногах, он попытался войти в помещение, но зацепившаяся за что-то его куртка, не давала это сделать. Раздражённая завуч взяла Вовины «корочки» и ругаясь, решительно направилась к выходу. Дойдя до пьяного вусмерть выпускника, она засунула диплом ему в карман и, развернувши его за шиворот, ловко отвесила пинка. Происходящее сильно позабавило нас, и мы выходили во взрослую жизнь живо обсуждая поведение сокурсника. На улице шла метель, и последний день зимы на протяжении всего дня вызывал какую-то тоску и ностальгию. Так закончилась для меня студенческая пора.

Весна не принесла никакой радости. Обстановка в стране была хуже некуда, и у меня было стойкое ощущение, будто я нахожусь на Титанике, который уже столкнулся с айсбергом, или вот-вот столкнётся.

Как-то гуляя по улице, я встретил Андрея Уланова, который похвастался мне, что его берут работать на «спец». Правда, пока санитаром. Яна выходила замуж и трудоустройство её интересовало не в первую очередь. Я завидовал ей. У людей жизнь идёт своим чередом, а я болтаюсь как известное в проруби. Время от времени, посещая администрацию психбольницы в попытках трудоустройства, мне стала бросаться в глаза неухоженность главного здания. Стены были сильно обшарпаны, в углах везде была паутина и, казалось, что люди ходят сюда как бы случайно, имея основную жизнь где-то далеко, в сугубо личном пространстве, а сюда приходили работать как-бы с одолжением. Это слишком контрастировало с тем, что я видел в филиале на ***ной улице. Так я валял дурака три месяца, до самого конца мая.

И вот, свершилось, мои старания были не напрасны. Однажды моя мать, придя с работы объявила: что будучи по своим производственным делам она заходила в психушку к Василию Семёновичу и он сказал, чтобы мы пришли на следующий день к нему. Ей надо было принести какие-то важные бумаги, а мне-написать заявление о приёме на работу в отделение общего типа санитаром. Мария Алексеевна тоже, как выяснилось, не раз ходатайствовала за меня. Моя крёстная всячески расхваливала меня перед ней и говорила, в частности, что я абсолютный трезвенник. Это было очень важным условием у Марии Алексеевны. И мне было не по себе от такой характеристики, так как действительности такое утверждение соответствовало не особо. Но, это всё, как говорится, мелочи. Итак, было уже по-летнему тепло…