Журнал наблюдений за двадцать лет

– Это заточки, которые готовили для меня, чтобы ими убить. В ходе обысков бдительные сотрудники их изымали и передавали мне, для коллекции…

«Да-а, думал я, серьёзный мужик, опасно ему здесь работать». Дальше я прослушал вкратце- историю этой больницы и довольно подробно-роль Михаила Васильевича Фрунзе в становлении молодой Советской Республики.

Так прошло часа полтора-два, уже стемнело и инструктаж был окончен. Я вернулся в процедурку под большим впечатлением и застал в ней сидящего всё там же Михаила Ивановича, читающего какую-то книгу. Он оторвался от чтения и раздражённо бросил мне:

– Таблетки мне пришлось раздать самому. Ты пропустил самое главное. Я всё уже сделал. Хочешь-иди в раздевалку, чаю попей. Утром «сдачу» напишешь.

Молча развернувшись, я направился куда было сказано.

Раздевалка была комнатой средних размеров. По стенам были размещены шкафчики для сотрудников. Секциями, по четыре штуки. Каждый шкафчик был занят двумя людьми. Обычно это были однополые пары. В том смысле, что шкафчик использовался двумя мужчинами или двумя женщинами. Посередине стояли два стола вместе. По торцам столов-стулья. По длинным краям-лавочки. Когда я зашёл в раздевалку, как раз на одной из этих лавок сидели две санитарки средних лет и грызли семечки подсолнуха. На столе перед ними лежала газета с шелухой и, судя по её количеству, грызли они их уже давно, не меньше часа. Одна из них, очень приятной наружности, обратила на меня внимание:

– Ты что, новенький, как зовут? Я – Люся, она-Валя. Ты сейчас где был? На беседе у Полушкина? Заточки видел? Это сам Полушкин их и сделал, да сюда принёс. Ты на него внимания не обращай, он у нас главный дурак!

Санитарки залились хохотом, после чего эта самая Люся предложила:

– Будешь с нами семечки щёлкать?

– Нет, спасибо, я бы лучше чайку попил.

– А, ну как хочешь, чайник – там, бери его и грей на плитке.

Она говорила довольно быстро и с заметным южным акцентом. У входа в раздевалку стояло трюмо, на котором была электрическая плитка с уже водружённым на неё чайником. Даже налитым наполовину. Я быстро согрел кипяток и налил воду в стакан с чайным пакетиком.

– Ты когда медучилище закончил? В этом году? – Продолжала беседовать со мной Люся. – У меня дочка там тоже учится на последнем курсе, в следующем году заканчивает. Её Наташа зовут, Савенкова. Она многих знает, Андрея, например – Уланова. Надо будет спросить у неё о тебе…

Дальше, за чаем я узнал много всякой информации. И что её доча с каким-то Ромой встречается. И что этот самый Рома-самый классный парень в городе. И что-она сама родилась и выросла где-то совсем рядом с Украиной. И что она сама – «хохлушка», которая перехитрит кого угодно. И что у них там, «на Украине», самая вкусная черешня и яблоки. И что – нельзя давать в долг деньги Насте Алексеевой, она их никогда не отдаёт. Настя – дочка Главного и ей можно всё… Ну, остальное – в том же духе.

Однако, время шло и вторая санитарка, молчавшая всё это время, доев свои семечки, сказала, что пора уже ложиться спать. Она достала какую-то бумажку и водя по записям на ней пальцем сообщила: «По графику Гоша идёт спать на всю ночь, Люся с Михал Иванычем дежурят на коридоре в первую очередь, а она сама со мной – во вторую». Гоша это-санитар в нашей теперь смене, невысокий мужичок, всё это время находившийся один на коридоре.

Матрас, одеяло и подушку я взял в «мастерской». Довольно большой комнаты, расположенной в том же коридоре, где и кабинет врачей. Она была больше похожа на склад. Там стоял полуразвалившийся шкаф, куда и складировали инвентарь для отдыха. Бельё мне выдали из специального шкафа, хранилось оно про запас для больных, но использовалось, в основном, персоналом. Когда с кем-то из больных случался конфуз в постели (а это бывало) то бельё вынимали и производили замену. Для отдыха мне выделили кушетку в процедурном кабинете. Я заправил импровизированную койку и лёг около полуночи. В районе трёх меня разбудили. Я облегчённо понял, что поспать-таки удалось. Придя на коридор, я увидел там Валю, сидящую на диване и читающую какую-то газету. Валя была полной светловолосой женщиной с короткой стрижкой. Рядом с ней лежала связка из двух ключей от палат. Через какое-то время постучали и мы вместе направились к палате.

– Надо выпускать больных в туалет, – сказала санитарка, – будем открывать по очереди. До половины пятого я, а затем – ты. Сейчас можешь вздремнуть.

Я вернулся на диван и прилёг. Спать не хотелось и я стал разглядывать узор на стенах. Время от времени Валентина открывала палаты для выпуска больных, и те с сонным видом брели в уборную. Сам туалет находился в проходе, у поворота, недалеко от процедурного кабинета. В нём на небольшом возвышении располагались три «толчка» вмонтированный в пол. Такие раньше можно было видеть на вокзалах и разных казённых учреждениях. Запах фекалий там стоял ужасный. Несмотря на то, что была открыта дверь в прогулочный дворик, расположенная неподалёку, весь этот «аромат» шёл в коридор. Собственно, выход в этот дворик и был единственной вентиляцией для отделения. Правда, был ещё и вытяжной вентилятор, но толку, кроме шума, от него не было. Им никто не пользовался. Воздух, который он выгонял наружу, тут же замещался таким же воздухом из туалета. Валентина, видя, что я не сплю завела разговор:

– Видишь решётку у шестой палаты? Несколько лет назад на ней повесился больной. Была тоже-смена Насти Алексеевой. Все дружно справляли старый новый год. Конечно, напились вусмерть. А на утро проснулись, а он висит, простынку на удавку порвал, мыльцем смазал и-вздёрнулся. Из-за Насти только смену и не выгнали. Дверь ещё была закрыта, а из коридора видно плохо, да и не смотрел никто. С тех пор дверь эту мы стараемся всегда открытой держать. Всё равно, решётка есть, никуда больные не выйдут.

Так прошла ночь. Рассвело. Коридор, где мы находились не имел окон, поэтому солнечные лучи проникали из окошек палатных дверей. Основным же освещением были ртутные лампы. Началось утреннее движение. Санитарки принесли вёдра с водой и швабры для уборки. Саму уборку делали больные, за что им Людмила с Валентиной принесли каких-то овощей со своих огородов. Все остались довольны. Сотрудники один за другим вставали и относили свои постельные принадлежности на место. В коридоре усиливался аромат свежезаваренного крепкого чая. В палатах шло активное чифироварение при помощи самодельных кипятильников, которые подключались через хитро сделанные «дороги» к ночникам. На явные нарушения эксплуатации электричества все смотрели сквозь пальцы. Загремев бачками, пришла раздатчица и вся смена собралась в столовой больных для завтрака. На столе уже стояли нарезанный белый хлеб и куски сливочного масла. Вскипятив чай, мы позавтракали.

Дальше-нужно было взять анализы из носоглотки и ануса у больного, поступившего накануне. На подоконнике процедурки стояли заготовленные для этого три стеклянные пробирки с алюминиевыми прутьями, имеющие на конце прикреплённые ватные тампоны. Михаил Иванович предложил мне это сделать. Я сказал, что не умею, но с интересом научусь данной процедуре от самого-Михаила Ивановича. Мой напарник обречённо посмотрел на меня и взял анализы сам.

Наступило время завтрака больных. Он совмещался с утренней раздачей таблеток. Больные сначала шли мимо процедурки, принимали лекарства, а затем-уходили на завтрак в столовую заходя по пути в туалет для справления нужды и попутно-выплёвывая из складок ротовой полости и нёба принятые только что таблетки. Михаил Иванович взялся проводить завтрак, ему надо было накрыть столы и собрать после еды ложки и, пересчитав их, сдать в раздатку. Меня он поставил «на таблетки». Я стоял в дверях процедурки за выставленным столом, на котором стоял ящик с контейнерами, мензурки для запивания и кастрюля с водой для использованных мензурок.

Воду в тридцатимиллилитровые капроновые стаканчики наливали из специального чайника. Он был очень старый и изготовлен из алюминиево-цинкового сплава. Особенностью этого материала является его сильное окисление. В труднодоступных местах быстро образовывалась толстенная патина с многочисленными кавернами. Видно было, что чайник чистили редко (если вообще- чистили), поэтому-на дне и стенках в кавернах от водопроводной воды заводились густые микроскопические водоросли так, что само внутреннее пространство сосуда обладало собственной экосистемой.

Раздавать таблетки мне не понравилось. Нужно было всякий раз заглядывать в рот пациентам для проверки. Их зубы находились в крайне запущенном состоянии и запах, который они выдыхали мне прямо в лицо-был, примерно – как из туалетного толчка. Да и толку от того было мало. За годы нахождения в психиатрических стационарах пациенты научились искусно маскировать таблетки, а затем – их выплёвывать. Государство тратило свои деньги на лекарства, по большей части – впустую.

После завтрака я быстро написал журнал сдачи. Я просто переписал предыдущую запись и поставил свою подпись в конце. Затем-пришла дневная смена, приняла дежурство и ровно к девяти часов утра весь средний медперсонал собрался в столовую на «пятиминутку». Начальство явно не торопилось. Вовремя пришедшая Мария Алексеевна велела ждать заведующего и не начинать без него. Дмитрий Ильич явился на собрание с десятиминутным опозданием. Ночная смена заметно нервничала: всем хотелось поскорее уйти домой. Мой напарник зачитал наблюдательный журнал. После этого заведующий рассказывал о жизни всё того же Фрунзе, только-покороче, минут на двадцать. Под конец пришла старшая сестра и воссела рядом с другими начальниками с очень важным видом. Она властно посмотрела на сжавшегося Дмитрия Ильича, и тот быстро закончил своё повествование. Елена Александровна обратилась к нам: