Журнал Наш Современник 2006 #5

“Огорчение мое было глубокое; я чувствовал, как будто лучшая часть меня отошла из сего мира… Вечная память тебе, благовестителю!”

Шевыреву, находящемуся тогда в Вене, сообщил о смерти близкого друга Погодин. Все, кто знал Алексея Степановича, горько переживали утрату. В ответном письме Степан Петрович призывал и умолял Погодина: “Соберите о Хомякове все, все, все, с чем только соединена его память. Да не будьте так равнодушны. Ведь право стыдно. Умер Киреевский, уже четыре года, и до сих пор не изданы его сочинения. Ведь это нам непростительно. Двигай всех, буди всех, торопи всех. Пусть Хомяков никогда не умирает и всегда будет с нами своею жизнию, умом, сердцем, словом”.

В благотворительных делах Кошелев отличался особой щедростью. Он оказывал денежную помощь Павлову, когда тот возвратился из ссылки, и Ап. Григорьеву и Н. Мельгунову, когда они находились в тяжелом материальном положении. Он не жалел средств на издание сборников, журналов, газет (“Московский наблюдатель”, “Московский сборник”, “Русская беседа”, “Земство”), на издание словаря Вл. Даля и песен, собранных П. Киреевским, помогал И. Аксакову на газету “День”, оказывал помощь болгарам — всего и не перечислишь.

Издатель-редактор первого исторического журнала “Русский архив” П. И. Бартенев писал о своей надежде на то, что “история оценит его (А. И. Кошелева. — В. А.) заслуги русскому просвещению. Это был неутомимый борец за самобытность русской мысли, горячий друг и честный гражданин”.

Многочисленные знакомства в высшем свете и литературных кругах, образованность, личные и деловые качества снискали Кошелеву добрую славу. Он неоднократно отказывался от должности главного директора (министра финансов) Царства Польского, и только после милостивого приема у Александра II дал согласие. Как бы порадовались Киреевский и Хомяков, что их друг юности заслуженно поднялся на столь высокую ступень и верно служит отечеству!.. Апартаменты Брюлловского дворца в Варшаве стали не только его домом, но и местом работы.

1865-й год, Пасха. Надворный советник Кошелев награжден Звездой и лентой Станислава 1-й степени. Более двух лет Александр Иванович достойно являл себя на этом поприще, но по состоянию здоровья вынужден был подать в отставку.

Из старых друзей Кошелев поддерживал связь с И. Аксаковым, Ю. Самариным и М. Погодиным, “который чрезвычайно много работал и все глубже и глубже проникался духом нашей истории и очень был занят предстоящим съездом славян в Москве”.

В мае 1867 года состоялся съезд славян, приуроченный к первой Этнографической выставке. Первый обед участников съезда проходил у Кошелева — в дружеской домашней обстановке. Следующий обед организовал гостеприимный М. Погодин. Связи славянофилов со славянским миром оказались прочными, годы не ослабили их.

По роду своей деятельности Кошелев часто, особенно в зимние месяцы, бывал в Петербурге. Он любил Москву и другие русские города, но не мог привыкнуть к Петербургу и понять петербуржцев, да и не хотел. Как он отмечал, чиновники различных ведомств ничем не интересуются, и все их существование сосредоточилось “в сфере одной дворцовой жизни. Своим ушам не веришь, и уму кажется непонятным, как люди, прежде и умные, и даже либеральные, могли превратиться в существа и бездушные, и почти бессмысленные”.

Так родилась книга “Наше положение”, которую Кошелев снова издал за границей. Кроме известных “Записок”, публицистическое наследие Кошелева насчитывает 20 брошюр. Будучи известным публицистом, финансистом и агрономом, он пользовался заслуженным уважением в обществе до конца своих дней. Господь даровал ему долгую плодотворную жизнь. Александр Иванович дожил до того времени, когда стали свободно печатать все, что раньше запрещалось.

Похороны друзей — Гоголя, братьев Киреевских, К. Аксакова, Хомякова, расставание с которыми Александр Иванович тяжело переживал, не были такими всенародными, как похороны М. Погодина, Ю. Самарина и его самого. Российская пресса сообщала об их уходе, и провожали их в последний путь при большом стечении народа.

Дело славянофилов не забыто, оно не затерялось в веренице времени и продолжает жить в сердцах русских людей, всех тех, кому дорого свое Отечество, своя вера, свои корни, а значит, и родовая память. В памятной книге среди имен наших славных соотечественников нашлось место и для Александра Ивановича Кошелева. Над нашей страной пронеслось много бурь, принесших русскому народу немало бед и страданий. По крупицам, по частичкам восстанавливается историческая память и отдается дань незаслуженно забытым именам. Прекрасный образ своего соратника сохранил для нас замечательный поэт Иван Аксаков: “Этот живой, рьяный, просвещенный и талантливый общественный деятель и публицист, сильный и цельный духом, необычайно искренний и в своей внешности, и в речах, и поступках — не знавший ни угомона, ни отдыха, ни устали, бодрствовавший на работе до самого последнего часа своей жизни”.

Как писали и пишут некоторые литературоведы, с уходом из жизни славянофилов их дело на том и закончилось. Это мнение не только глубоко ошибочное, но и вредное. Как может закончиться любовь к родине, как может закончиться связь с родной землей и предками, оберегавшими ее? Ручеек славянофильства вытекал из чистого источника и среди мутных и засоренных течений сохранял свою чистоту и прямое направление.

К 50-летию Мурманской писательской организации

Николай ПЕРЕЯСЛОВ, Марина ПЕРЕЯСЛОВА “КРИТЕРИЙ ТУТ — МОРОЗНЫЙ…”

(“Мурманская литературная школа” в изданиях последних лет)

На первый взгляд, так сказать, теоретически, Мурманск — город не столько славянский, сколько, скорее уж, интернациональный, этакий наш “северный Зурбаган”, в котором, как и подобает портовому городу, перемешались всевозможные цвета кожи, разрезы глаз, государственные флаги и иноземные наречия. Ибо что такое в представлениях рядового россиянина Север европейской части России? Чудь, меря, влияние близкой Скандинавии. Дублёные ветром лица поморов. Рыболовецкие и военные корабли в портах. Разговоры о загранице. Финский акцент на городских улицах… И именно здесь, в Мурманске, произошло возрождение празднования Дня славянской письменности и культуры, посвященное памяти святых равноапостольных создателей славянской азбуки Кирилла и Мефодия, вылившееся в грандиозный Славянский ход по землям не только ближнего, но и дальнего славянского зарубежья, от Баренцева моря до Адриатического!..

Впрочем, всё это не столько, наверное, удивительно, сколько закономерно. Русский Север (в том числе его кольская часть) сохраняет в своих холодах национальный дух от протухания, вымораживая в нём бактерии космополитизма, западопоклонничества и чужебесия. Залетают, конечно, и сюда одурманивающие ветерки соблазна переделаться в этаких среднестатистических европейцев (тем более что вот она, Европа-то — рукой подать!), но Мурманск — это не Москва, над которой сегодня даже родным тучам не позволяют сойтись тогда, когда им это хочется сделать, разгоняя их с помощью новейших технологий. Сильнее, может быть, чем патриотически настроенные по отношению к своему городу депутаты и любящие его градоначальники, защищают Мурманск от национального и культурного обезличивания суровые северные ветры да очистительные русские морозы.

При внимательном взгляде на литературу Мурманской области нельзя не заметить, что её в первую очередь характеризуют такие отличительные качества, как строгость отношения к слову, можно даже сказать: опрятность внешней формы, и при этом — внутренняя теплота и даже, пожалуй, горение чувств и мыслей. И это тоже продиктовано условиями жизни на Кольском Севере — невозможностью ходить расхристанными на пронизывающем морозном ветру и необходимостью интенсивного вырабатывания своего собственного внутреннего тепла. Такое сочетание формальной строгости с душевным жаром характерно для творчества Виталия Маслова, Виктора Тимофеева, Николая Скромного, Бориса Романова, Владимира Сорокажердьева, Игоря Козлова, Алексея Колесова, Викдана Синицына, Александра Миланова, Михаила Орешеты, Свена Локко и других писателей этого сурового края.