Журнал Наш Современник 2007 #6
Шрифт:
– Вот бы нам возродиться!
– Не получится.
– Почему?
– Не позволят те, кто сильней…
– Власти, что ли?
– Казаки ведь - это вольница. Хотя казачье племя и пришло на службу царю, получило льготы в обмен на узаконение, но их жизнь была как бы вне общего закона.
– И мы сейчас вне закона?
– Что-то в этом духе…
– Как хорошо, когда на тебе нет ничьих пут и ты знаешь, что тебя не схватит и не потащит к себе участковый…
– Вспомнил! Из тебя бы точно получился Ермак Тимофеевич!
– А что! Покорил бы не одну Сибирь…
Бураков расчувствовался и полез
Мы отметили проезд по Украине гулким пением:
Пусть свищут пули, льётся кровь,
Пусть смерть несут гранаты,
Мы смело двинемся вперёд,
Мы гордые казаки!
Дважды прибегал проводник:
– Хлопцы, ну що вы тута затияли…
– Не переживай, батько! Скоро узнаешь…
Когда в восемь утра состав заскрежетал на одесском вокзале, мы перебрались в дизельную “вертушку”, ходившую до Тирасполя и обратно.
Надо было собраться с мыслями: что нам делать дальше? Какие предпринять шаги. Ведь мы попадали на незнакомую территорию, грозившую в любой момент вспыхнуть огнём.
“Уж не пришлось бы пробиваться к своим с боем прямо с вокзала?” - волновался я.
Горящее Приднестровье
В Тирасполь мы прибыли 23 февраля. Падал мелкий снежок, цепляя ресницы и тая на губах. Зимняя тишь не предполагала чего-то неожиданного. Конечно, нам хотелось торжественного приема, звуков оркестра, но нас никто не встретил. И зловеще чувствовалась пороховая обстановка. Но зато нам никто и не мешал. Мы свободно добрались до здания городского совета на площади. Зашли в специальный комитет.
В нем оказались одни женщины. Мужчины как бы устранились от дел, а всем руководили представительницы слабого пола. Может, жены офицеров 14-й российской армии, которая дислоцировалась в Приднестровье. Они приехали в эти края с мужьями, укоренились, вырастили детей и вдруг по чьей-то воле сделались неугодными. Они-то и стали грудью на защиту своего очага.
Мы предъявили документы:
– Казаки Войска Донского…
Нас оглядели.
– Разрешите обратиться, - спросил Бураков.
– А не вы ли будете теми дамочками, что в августе прошлого года сели на рельсы и перекрыли железную дорогу на Кишинев?
Женщины заулыбались.
– Бедовые! Может, вас еще интересует, как у нас решаются проблемы с оружием?
– Конечно, не воевать же нам только перочинными ножами!
– воскликнул Бураков.
– Вчера гвардейцы из Дубоссар достали винтовки.
– Это подарок к 23 февраля!
– Ко дню Советской Армии!
– Догадываюсь, что означает “достали”, - продолжал Бураков.
– Дамочки подбираются к складам, оттесняют солдат. А за ними уже толпа. Замки сбивают, оружие забирают…
– Вы что, там были?
– Если бы…
– У нашего Ермака Тимофеевича нюх на все, что стреляет. Вот он и фантазирует, - подключился я к разговору.
– Но фантазирует метко, - рассмеялись женщины.
Нас пригласили к накрытому в соседней комнате столу, угостили приднестровским вином. За едой мы узнали, что с осени полицейские из Кишинева предпринимали попытки прорваться в город Дубоссары, а в декабре сосредоточились у Дубоссарской ГЭС. По ней собирались
перейти на левый берег Днестра.– Это самый опасный участок обороны, - посерьезнели женщины.
– Там вас ждет походный атаман Войска Донского Ратиев.
– Едем в Дубоссары!
Расставаться с “командиршами” не хотелось. Но к горсовету подогнали “ЛАЗ”, и нас повезли в Дубоссары. Я сидел на переднем сиденье автобуса и, как заправский лектор, спешил рассказать казакам то, что удалось почерпнуть перед отъездом:
– Вам следует знать, что левобережье Днестра заселено русскими и украинцами. Самый большой город здесь Тирасполь. Он основан еще Суворовым.
– Да неужели?
– закачал головой Бураков.
– Его название происходит от греческих слов “Тирас”, что означает Днестр, и “полис” город. Обо всем этом и забыли кишиневские правители.
– Мы им напомним!
– отвечали чуть ли не хором из глубины салона. По сторонам от дороги плыли привычные для нас фабричные заборы и такие же, как и в Черноземье, фруктовые сады; тянулись поля и террасы уже с как бы диковинными виноградниками. В низинах они утопали шпалерами в сугробах, а на взгорках чернели кустами и междурядьями. Мне вспомнилась виноградная лоза около моего дома. Она каждое лето лезла вверх и выросла на многие метры, но никогда не плодоносила. Косилась в сторону моих окон огромными листьями, словно упрекая меня в том, что я обделил ее. Почему мне вспомнилась домашняя лоза? Не знаю. Но при мыслях о доме заныло на душе. И невольно спрашивал: правильно ли поступил, что собрался в Приднестровье? Что сагитировал с собой еще двадцать парней?
Когда проехали около полусотни километров, на обочине замаячил указатель: “Григориополь”.
– Город Григория!
– воскликнул Лемской.
– Только какого?
– спросил я.
– Уж не Распутина ли?
– засмеялся Бураков.
– Григория Орлова! Любовника Екатерины!
– раздалось с задних кресел.
– Мелехова…
Пошло-поехало. Казачки принялись обсуждать, какой же Григорий более достоин, чтобы его имя носил городок на Днестре. Какая-то легкость сопутствовала нашему приезду.
При виде таблички “Дубоссары” Лемской поиграл словом:
– Дубо-дары! Что же подарит нам этот город?
“Славу или бесславие? Жизнь или смерть?” - отозвалось у меня в душе.
Автобус бойко вывернул на небольшую площадку и, обдав тротуар дымом, затормозил около четырехэтажного кирпичного дома.
– Братья!
– со ступеней сбежал крепкий мужчина в казачьей форме.
– Виктор Николаевич!
– Сергей Яковлевич!
Я обнялся с походным атаманом Виктором Ратиевым.
– Сколько вас?
– атаман оглядел выпрыгивающих из автобуса парней.
– Добре, добре. А ты знаешь, как у нас жарко…
– Что-то незаметно, - я поежился, глядя на ледовую корку на земле.
– Да я не про то… Румыны жмут…
– Какие еще румыны?
– Полицаи из Молдовы…
Нас разместили в здании бывшего ДОСААФ - такой же четырехэтажке, как и у нас в городе. При взгляде на нее невольно думалось: надо же, ведь умудрились застроить однотипными зданиями шестую часть суши от Тихого океана до Балтики.
Под казарму нам отвели две смежные комнаты. Остальные помещения занимали казаки других округов.