Журнал Наш Современник 2007 #6

Одиннадцать казаков 18-го полка взяли охранниками на завод синтетического каучука. Грязное производство и загазованность - но ничего не поделаешь. Теперь казаки по графику ходили охранять заводскую территорию. Зарплату им положили по пять тысяч рублей в месяц.

Казаки проработали месяц - денег не заплатили.

Проработали второй…

Кончилось тем, что казаки бросили охранять завод и разбрелись кто куда. Бураков уехал в посёлок Воля и оттуда наезжал в город к дружкам. Лемской устроился в бане массажистом… Я был в отчаянии: казаки брошены, денег нет, лишь наш атаман Морчев почивает на лаврах. А мог бы заняться делом.

Что оставалось? Мы стали готовить сход, чтобы переизбрать атамана.

Но вспыхнула война в Абхазии!

Грузинские войска захватили побережье, высадили десант в Гаграх. Среди казаков пронёсся клич: едем в Абхазию!

В Абхазии были места, куда грузины не дошли, хотя, с одной стороны, взяли Гагры, а с другой - Сухуми. Это Новоафонский монастырь. Он находится в низовье горного ущелья. Если из него смотреть на море, то виден залив в Сухуми. Грузины установили на мысу гаубицы и обстреливали монастырь. Но снаряды большей частью разрывались перед монастырской стеной. Попадали и на территорию обители, но вреда не причинили.

В то время в монастыре находился госпиталь: в храмах и кельях стояли носилки с ранеными. Я помогал больным. Своей энергией меня поражал игумен монастыря отец Виссарион. Стрелой проносился из одного края монастыря в другой, а под рясой у него всегда болталась кобура с маузером.

Он показывал маузер:

–  Божья пушка…

Боец-монах! Такого только и слушаться…

Казаки стояли недалеко в лагере. Каждый день они с 35-килограммовыми мешками бегали в горы, готовясь к предстоящим боям. В лучшую сторону изменился Лемской - мало кто мог опередить этого возмужавшего земляка. Однажды я попробовал пронести мешок, но пробежал не более километра и понял, что такой нагрузки не выдержу. Мне стало горько за себя - я постарел.

Вскоре казаки высадились в тылу противника и две недели удерживали плацдарм. “Как они там?” - у меня жгло сердце. Спадала огнем со лба испарина. Окажись я с ними, может, и совершил бы свой подвиг, равный поступку гвардейца, закрывшего друзей от гранаты. Но не судьба. Раненых в монастыре прибывало. Уход за ними отвлекал меня от клокочущих мыслей и заполнял все дни напролет. Так прошло знойное, полное тревог и переживаний лето. Одно за другим потянулись известия об освобождении сёл, форсировании рек, и, наконец, взятием Сухуми абхазская война закончилась.

Второй раз мы возвращались победителями. После этого на вопрос: “Казачество - глупость или нет, средневековое, примитивное явление или насущная необходимость?” - ответ напрашивался сам: “Казачество - востребованное во все времена братство”.

Если спросить: “Так в чем секрет казачества?” - В порыве сердца… В братстве… В готовности всегда, как говорится, встать “за нашу и вашу свободу”. В том, чем всегда славилась славянская душа!

Мозаика войны

ТАТЬЯНА БАЛАКИНА ДЕТСТВО ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ

Из книги воспоминаний “Исповедь”

Июньским днём 1941 года двенадцатилетняя московская девочка Таня Гордеева приехала в Минск в гости к бабушке. А в начале июля по улицам Минска уже грохотали немецкие танки. Счастливое и беззаботное детство в один момент было перечёркнуто войной и оккупацией. И не только оккупацией. 5 мая 1942 в дом Таниной бабушки ударили тяжёлые приклады. Ворвавшиеся фашисты устроили повальный обыск и… нашли стихи маленькой девочки, в которых она писала о ненависти к захватчикам-фашистам, о Сталине, о Красной армии, которая скоро разгромит врагов, о любви к родине, о родной Москве… С этого момента судьба Тани стала судьбой малолетней узницы фашизма: она оказалась за колючей проволокой концлагеря смерти.

Панцерказарма

…Сильный удар в лицо - и мгновенно что-то горячее, липкое потекло по губам, а я оказалась отброшенной этим ударом в противоположный угол казармы. Пытаюсь открыть глаза, но правый глаз не открывается - заплыл от удара. Правая ноздря разорвана, выбит верхний зуб. Я вся залита кровью. А надо мной раздаются звуки злобной немецкой речи. Приоткрытый левый глаз видит блестящие сапоги фашиста. Голову поднять я не в состоянии, боль пронзает всё тело.

Пнув меня ногой напоследок, фашист разворачивается и уходит.

Я едва разглядела его худую фигуру, длинные руки и ноги. Мелькнуло удивительно уродливое лицо со страшным оскалом огромных редких зубов. Впоследствии я узнала, что это был сам начальник лагеря Адольф Штибенг, изверг и садист.

А тут - я, бедненькая девочка с разбитым лицом, по которому вперемешку с кровью льются горькие слезы обиды и боли. Я ненавижу вас, гады ползучие! Нет! Нет! Никогда не подчинюсь вам!

И вдруг послышались далекие голоса. Вот они все - уже звучит за окнами звонкая русская речь.

–  Дивитесь, девчата, никак в нашем полку прибыло!
– услышала я.
– Ничего, малыш, привыкай, здесь и не такое бывает.

Так я познакомилась с Верой - миловидной девушкой с русыми косами и удивительными зелёными глазами. Она была тут за главную.

Все столпились вокруг. По ее команде быстро принесли таз с водой, белую тряпицу. Меня обмыли, прижгли ранку. Развязав мой узелок, переодели в другую кофточку, а окровавленную одежду замочили в ведре. Всё делалось молча и быстро, никто не ахал и не охал. Никто меня не жалел. А мне так хотелось в тот момент, чтоб меня пожалели и погладили по головке, которая так болела.

Начались лагерные будни. В казарме нас было 50 девушек, все были разделены по парам. Работали мы по 12 часов в сутки с одним часовым перерывом. Кормили нас один раз в сутки в 7 часов вечера. Давали миску баланды и кусок жмыха, который назывался “хлебом”.

Непосильным был труд. Возили вагонетки, пилили доски, таскали кирпичи, рыли ямы. Как я узнала значительно позже, немцы начинали здесь строить автозавод. Строила немецкая организация ТОДТ, где специалисты были немцы, все рабочие - наши военнопленные, а мы - молоденькие девушки, женщины, мы были на вспомогательных работах.

Только в первое время мне казалось, что все пленные - это забитые, безгласные люди, но на самом деле в лагере была своя тайная жизнь, я почувствовала это вскоре.

Как-то ночью загорелся барак, где хранились медикаменты для немецкого госпиталя. Сгорел начисто! Ликование девчат было явным. Но расправа не замедлила.

На пороге комнаты появился Штибенг с двумя солдатами. Нас построил всех перед нарами. Он прошёлся по ряду, перед каждой девушкой замедляя шаг и заглядывая своим страшным пронзительным взглядом в лица.