Журнал Наш Современник 2008 #8

Наибольший успех выпал на долю детских произведений А. Востром, хотя писались они обычно между делом, и сама Александра Леонтьевна не придавала своему участию в детской литературе особого значения. "Произвели меня в детские писательницы, а у меня ни желания, ни способностей к тому нет", - в сердцах вырывалось у нее в одном из писем к сестре М. Л. Тургеневой. Но именно детские книги, которые она писала "между делом", и пользовались успехом у книгоиздателей. Особенно "урожайным" был 1904 год, когда в Санкт-Петербурге и в московском издательстве товарищества И. Д. Сытина у нее вышло четыре книги для детей. Хуже всего давалась А. Востром драматургия, которой она активно занималась в конце жизни.

9 февраля 1900 года в Ницце (Франция) умирает граф Николай Александрович Толстой. Отпевали его в Самаре в Иверском монастыре. На похоронах присутствовала и Александра Леонтьевна с сыном, но к ним никто из Толстых не подошел.

Доставшиеся Леше по завещанию деньги (около 30 тысяч) дают возможность продолжить дальнейшее образование.

1901 году Толстой оканчивает реальное училище и сдает экзамены в Технологический институт в Санкт-Петербурге.

1905 году, когда были закрыты все учебные заведения в Санкт-Петербурге, он уезжает в Дрезден, где поступает в Королевскую Саксонскую высшую техническую школу на механическое отделение. Уезжая за границу, он не знал, что видит мать в последний раз.

"Это было летом 1906 года, - вспоминает А. Н. Толстой в очерке "Непостижимое", - я жил тогда в Германии, в Дрездене, учился в Политехническом

институте. …вдруг без всяких причин почувствовал безотчетное беспокойство, какую-то странную и сильную тревогу. два дня я собрался и уехал в Россию, к матери.

Поездка по олге была жуткой. то лето начались аграрные беспорядки, и по ночам горизонт пылал заревом пожаров.

стречаю своего тестя - врача, и вот что он говорит мне: " Не пугайся. Случилась скверная вещь. Александра Леонтьевна без сознания - у нее менингит. Утром моя матушка скончалась".

Похоронили Александру Леонтьевну 27 июля 1906 года на сесвятском кладбище, территория которого прилегает сейчас к местному кабельному заводу.

"Страстным желанием моей матери было, чтобы я сделался писателем. Но почти никогда при жизни ее я не думал об этом. Но со дня кончины матери я живу, подчиняясь неведомой мне воле, которая привела меня к моей теперешней жизни".

последние годы жизни Толстой часто возвращался к мысли о переиздании некоторых произведений матери. Может быть, книжки для детей, может быть, сборника лучших ее очерков.

Это желание писателя претворило в жизнь Куйбышевское книжное издательство, выпустив в 1983 году, к 100-летию со дня рождения А. Н. Толстого, сборник А. Л. Востром "Рассказы и очерки".

Портрет матери А. Н. Толстой возил с собой всегда, где бы ни бывал: и в Париже, и в Берлине, и в Москве. сюду он был перед ним.

своей автобиографии А. Толстой написал: "Я не знаю до сих пор женщины более возвышенной, чистой и прекрасной…"

АЛЕКСЕЙ СОЛОМИН АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ КОНТРРЕОЛЮЦИИ

К 125-летию со дня рождения

До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населённая народом, прожившим на ней великую историю. Может быть, по-большевистскому это не так… Прошу прощения (Он горько усмехнулся сквозь трудно подавляемое раздражение).

Алексей Толстой “Хождение по мукам”

Недавно асилий Аксёнов в документальном телефильме "Красный граф", размышляя о том, почему в жуткую сталинскую эпоху власти так лояльно отнеслись к Алексею Толстому, приходит к выводу, что большевики все годы своего правления мучались комплексом нелегитимности. Поэтому, дескать, возвращение из эмиграции такого писателя, как Алексей Толстой, было им полезно в свете неких дипломатических заигрываний с Западом. Ну, во-первых, большевикам было глубоко наплевать на какую-то там легитимность. "Диктатура пролетариата" есть прямая и принципиальная противоположность любой "слюнявой демократии", и это надо понимать и помнить. А во-вторых, будь Алексей Николаевич такой уж важной для Запада фигурой, вряд ли он уехал бы из Парижа в "совдепию". Конечно, большевикам желательно было заполучить известного писателя-аристократа, барина-сибарита с такою импозантно-сановной внешностью и, в то же время, с таким пониманием своего места в общем ряду. Но надо это было не для пускания пыли в глаза ненавистной буржуазии, чему доказательством являются два известных контакта . И. Ленина с её представителями - известным писателем Гербертом Уэллсом, с кем он не спешил встретиться и кому не старался понравиться, и с мало кому известным Армандом Хаммером, коему дал карт-бланш на внешнеэкономические связи Советской России. Скорее, преуспевающий Алексей Толстой нужен был большевикам для того, чтобы следом за ним в СССР приехали и Горький, и Цветаева, и Куприн, и Конёнков, и Прокофьев. Нечего им там по заграницам таскаться, когда на родине найдутся дела поважнее. Хотя бы такие, как реставрация великой державы - их творческая помощь в государственном строительстве.

Так почему же до сих пор многие интеллигентствующие историки и литературоведы с каким-то смущением говорят о "беспринципности" Алексея Николаевича, вступившего в некие соглашательские отношения с тираном, монстром, извергом рода человеческого - Иосифом Сталиным? По их версии, писатель продался большевикам лишь ради вкусной еды и прочих сладостей жизни и без зазрения совести перекраивал-перелицовывал свои прежние произведения. Похоже, им до сих пор не ясно, что большевики-революционеры и большевики-правители не одно и тоже. Мне думается, Алексей Николаевич это понял гораздо быстрее других своих собратьев-эмигрантов, которые, кстати, так и не смогли в Париже, столь похожем на Петербург "серебряного века", создать себе нечто подобное довоенной жизни в России. И между собой переругались почти так же, как ныне их последователи в России постперестроечной. А таксисты и официанты из вчерашних белогвардейцев читателями оказались неважными. Меценатов тоже, как я понимаю, было не густо. Нобелевских премий на всех явно не хватало. от Алексей Толстой и решил воспользоваться приглашением "советов".

Известно, что бонапартизмом чревата любая революция. И по тому, что творилось на просторах России во времена гражданской войны, если вспомнить всех главкомов, атаманов, гетманов, Октябрьская революция не исключение. Детей своих революции съедают, или отцов-оплодотворителей - не суть важно. результате к неограниченной власти пришёл тот, кто пришёл - наиболее терпеливый, выдержанный, дальновидный, целеустремлённый, трудолюбивый, ответственный, а в итоге наиболее достойный, т. е. подходящий на эту роль государственный деятель. Хотя моралисты от политики могли бы охарактеризовать его и по-другому, назвав хитрым, коварным, твердолобым, лицемерным, скрытным, властолюбивым и т. д. (что они, впрочем, и делают). Как бы там ни было, но История не ошибается. И в данном случае на место императора, вынужденного крепить государство после десятилетий великих ломок и переломов, она выбрала именно его. Приди к власти Колчак, Деникин, Сорокин, Миронов, Троцкий, Бухарин, Фрунзе, Тухачевский, Блюхер, Киров или кто-нибудь ещё из многочисленной плеяды революционеров, к этому времени они вынужденно стали бы контрреволюционерами и решали бы те же самые задачи, что и Сталин. Причём, я не думаю, что у них это получилось бы лучше.

А то, что иначе и быть не могло, видели многие - от Георгия Федотова до Лейбы Бронштейна. Да и Ленин как последовательный диалектик прекрасно знал, что в результате качественного скачка категории, по закону отрицания отрицания меняясь местами, превращаются в свою противоположность. И задача истинного политика не в том, чтобы гнуть свою линию, подобно тому же Троцкому, который в теории-то признавал, что за всплеском всегда следует спад, за акцией - реакция, а за революцией - контрреволюция и реставрация, а на деле продолжал стучаться лбом всё в те же ворота мировой революции. Товарищ Сталин в этом отношении уроки вождя мирового пролетариата выучил с большим успехом. И в тридцатые годы, действительно, являлся "Лениным сегодня", что может показаться нелогичным только тем, кто "сегодня" не отличает от "вчера". Так что Алексей Толстой приехал в Россию не только для гастрономических и прочих утех, не только для осуществления своего призвания - писать на родном русском языке, но и для того, чтобы помочь восстановлению той России, которую потеряли.

Хотя он, действительно, был сибарит, любивший жить широко. Но скажите - почему бы и нет? А то мы все только и мечтаем о чёрством хлебе и воде, посте и молитве вместо вкусной и здоровой пищи. Её, между прочим, и товарищ Сталин, при всём его солдатском аскетизме, настоятельно рекомендовал не только своим "сатрапам", но и всему советскому народу - строителю социализма. Давайте уж тут сами-то не лицемерить.

Что же касается "шутовства", ёрничества и актёрства Алексея Толстого, которые ему до сих пор ставят чуть ли не в вину, то, с одной стороны, это говорит опять лишь о его жизнелюбии и оптимизме, а с другой, о смелости говорить власть имущим правду "с улыбкой на устах". Или так шутить-чудить позволительно только действительно артистам - Сергею Эйзенштейну, Борису Ливанову, Петру Алейникову?

Цинизм? Да! Но что есть цинизм? "Наглость, бесстыдство, грубая откровенность; вызывающе-презрительное отношение к общепринятым правилам

нравственности и благопристойности" или всё-таки позиция школы философа Антисфена, отвергавшая нравственные нормы, основанные на несовершенных общественных установлениях и условностях, призывавших к естественному поведению, простоте, возврату к природе? Как утверждали учёные современники Алексея Николаевича, "киники отражали идеологию неимущих классов рабовладельческого общества". А род Толстых претерпел от русских реформ и революций достаточно для того, чтобы, в какой-то степени, попасть в число таковых. спомним "Манифест коммунистической партии". Кто был наиболее ехиден и остёр в критике капитализма? Феодалы. Аристократы. Лев Толстой, между прочим, тоже моментально окрестил строй пореформенной России "рабством нашего времени" и с пренебрежением относился к парламентской республике во Франции. Да если вспомнить, то и Пушкин ничуть не стремился "зависеть от народа" (равно, впрочем, как и "от царя"). Но что говорить о наших "сумасбродах", если даже янки Марк Твен, посмеиваясь над европейскими правителями в "Простаках за границей", с явным удивлением и с большим уважением вспоминает о встрече в Ливадии с российским императором Александром торым и его семьёй?