Журнал Наш Современник 2009 #1
Шрифт:
(Продолжение следует)
АЛЕКСАНДР ЩЕРБАКОВ
Мой род пахал извечно землю У Жигулей и у Саян, И я в душе горжусь доселе Происхожденьем из крестьян.
Но этой гордостью без чванства Я отмежёван навсегда От тех, кто
Как будто тем уже, что "вышел", Достоин чести и похвал… Вот минет смута, и возвышен Тот будет снова, кто пахал.
ЩЕРБАКОВ Александр Илларионович родился в 1939 году в селе Таскино Красноярского края, в старообрядческой крестьянской семье. Окончил Красноярский пединститут и журфак Высшей партшколы в Новосибирске. Работал учителем, журналистом. Автор нескольких книг поэзии и прозы, изданных в Красноярске и Москве. Печатался во многих журналах СССР и России. В "Нашем современнике" выступал со стихами и рассказами. Член Союза писателей России, ныне возглавляет Красноярское отделение СП. Заслуженный работник культуры РФ. Живёт в Красноярске
Во глубине сибирской Азии, Где Енисей берёт разбег, Рифмую я свои фантазии, Безвестный, нищий человек.
Из недоходного - в отходные Моё скатилось ремесло. Теперь поэзия не модная, Всех на торговлю понесло.
Всё продаётся-покупается: Талант, и слава, и чины. Менялы в золоте купаются, Бал правят слуги сатаны.
И, обобрав страну-покорницу, Регочут эти холуи Над нами, кто трудами кормится И если пьёт, то на свои.
Да чтоб я с этим безобразием Смирился - Боже, упаси! Ведь я пишу свои фантазии Не просто в глубине Евразии, А посреди святой Руси.
Мы из себя воображали То диссидентов, то кутил, Когда "крутили" Окуджаву (Точнее, нами он крутил).
Мы дружно хлопали в ладошки, Когда нам некий гамадрил "Патриотизм присущ и кошке" Высокомерно говорил.
Прохлопав русскую Державу, Мы остаёмся так просты, Что и к надгробьям окуджавам Несём охапками цветы.
Всё благоволим к русофобам, Всё возвышаем пустоту Да оскорбляем пошлым стёбом Родного слова красоту.
Какое страшное затишье Над разорённою страной! Блаженны мы и духом нищи… Но мир наследуем иной.
Как поразительно покорны Ряды рабочих и крестьян Пред кучкой особей проворных, Подобных стае обезьян.
Какое дикое терпенье, Не объяснённое пока, Являет Стеньки соплеменник, Прямой потомок Ермака.
Для думы это ли не пища? Пора нам, братцы, прозревать. Блаженны мы и духом нищи… Но царство можем прозевать.
ОТЦУ
Прости меня, Илларион Григорьич, Природный пахарь, красный партизан, Не защитил я честь твою. И горечь Самонеуваженья выпью сам.
Не бросил я клеветникам России Калёных слов в бесстыжие глаза. Меня Россия, может, и простила, Но мне себя простить никак нельзя.
Я поднимусь на гору за деревней В тот самый тихий и печальный лес, Где меж иных осьмиконечный, древний На холмике стоит знакомый крест.
И сноп цветов - пунцовых, белых, синих - Я положу в подножие твоё. Спокойно спит вчерашняя Россия, Мне больно, но не стыдно за неё.
Вернулся отец в День Победы, И радостно было вдвойне, Гремел патефон у соседа В распахнутом настежь окне.
Мы шли вдоль деревни к сельмагу. Отец при регалиях был, И мне он медаль "За отвагу" К майчонке моей прицепил.
Хотя удальцом я не вышел, Тщедушный, как все пацаны, Но, видно, за то, что я выжил В кромешные годы войны.
Редакция "Нашего современника" сердечно поздравляет своего друга и соратника
/Г/ГУ/
Эти слова прилепились к Андрею Бунтову из Казачьей Засеки, второй год маявшемуся без работы, ни с того ни с сего. Какой день, как сошел снег, он слонялся по двору и талдычил под нос: "Желаю счастья и добра!" А кому, за что - совершенно непонятно. Он и сегодняшним утром не думал ни о чем таком, что могло бы заставить посмотреть на себя со стороны, но последняя проделка сорвала душу с места. Как подгадал-то верно, и откуда только хитрость такая явилась, когда, собравшись заглянуть в дом, чтобы попить, увидел выходящих из веранды двух цыганок. И сразу в душе ругнулся на жену, провожавшую их: "Нашла кого привечать?! Эти лахудры только и ждут момента, чтобы вокруг пальца обвести!" Зашел Андрей в кухню, попил компоту и увидел, что кошель Валентины, как всегда, на виду лежит. Андрей, чтобы проучить жену, сунул кошелек в карман и вернулся в сарай. А, глядь, через полчаса примчалась раскрасневшаяся Валентина и, сверкая черными глазами, за которые, наверное, цыганки и любят-то ее, сразу с вопросом:
– Ты, что ли, кошелек-то прихватил?
ПРОНСКИЙ Владимир Дмитриевич родился в городе Пронск Рязанской области в 1949 году. Работал токарем, водителем, корреспондентом, редактором. Автор романа-трилогии "Провинция слёз", романов "Племя сирот", "Три круга любви", нескольких книг повестей и рассказов. Публиковался в журналах "Молодая гвардия", "Москва", "Наш современник" и других. Лауреат премии имени А. С. Пушкина, Международной литературной премии имени Андрея Платонова. Член Союза писателей России. Живёт в Москве
'Журнальный вариант.
Млея от злорадства, Андрей ухмыльнулся: - Привечай, кого ни попадя! Забыла, кто у тебя только что гостил?! Сколько денег-то было?
– Рублей сто, но все равно жалко!
Валентина в отчаянии развернулась, не желая тратить время на пустой разговор, и как была в кофте и цветастом переднике, так и побежала искать цыганок. Андрей же сразу закрыл сарай и отправился в другую сторону, к Авдотьихе, к которой ходила вся слобода, за бутылкой самогона, да чуть не поругался. До чего додумалась, зараза старая: цену подняла! Бутылка два червонца стоила, а теперь четвертак выкладывай! "Поджечь бы тебя, сволоту поганую!" - в душе ругнулся Бунтов и злой прищуркой посмотрел на старуху, выглядывавшую из двери веранды, в засаленном ватнике и худых опорках.
Вернувшись домой, он заскочил в кухню, схватил из холодильника огурец, ломоть хлеба и вновь отправился в сарай, где возился с черенком для лопаты, который, чем сильнее забирала самогонка, выстругивал неторопливее, почти с любовью, словно для выставки готовил. И настроение поправилось. Только когда увидел вернувшуюся Валентину, мелькнувшую перед домом, оно сразу понизилось. Совестно стало. Ведь хотел пошутить и проучить жену, а теперь не хватило духу сознаться, что сам взял кошелек, можно сказать, - украл последние деньги; заначка, конечно, у них небольшая имелась, но ее берегли на самый крайний случай.