Журнал Наш Современник 2009 #3

Никогда не думала, что снова испытаю чувство голода, буду мечтать выпить стакан сладкого чая или достать после долгой беготни килограмм вожделенной чечевицы.

9 ноября 1991 г. Когда в восемь часов начинают пускать людей в магазин, сначала открыта лишь одна половина двери: мощный поток людей не даёт открыть вторую. Я видела, как в дверях упал старичок и, к счастью, какой-то сильный человек закрыл проём двери своей могучей спиной, и старичок успел подняться, иначе толпа бы его затоптала.

Люди остервенело рвутся к прилавкам, у всех безумные глаза, плотно сжатые губы, все пихают друг друга и обзывают бранными словами. Огромная разъярённая толпа ревёт и мечется, не каждому дано выдержать её натиск. Попадая в её водоворот, забываешь, кто ты, что ты, и вместе со всеми рвёшься к прилавку — там вожделенное сливочное масло, колбаса и яйца.

В ноябре ажиотаж достиг своего апогея: людям все уши прожужжали по радио и телевидению про "либерализацию цен". Теперь целью многих стало желание "ухватить" по прежней цене хоть что-нибудь, сделать хоть какой-нибудь запас.

Влетаешь в магазин, видишь очередь, находишь её конец. Что продают, никто не знает, все спрашивают друг у друга: "А что там? Кто знает, за чем стоим?" Наконец проходящий мимо человек говорит: "Баранки!" Я и рядом стоящая женщина одновременно рассмеялись: ни ей, ни мне баранки не нужны.

Некоторые люди целые дни проводят в магазине: авось что-нибудь "выкинут". Они или сидят на ящиках, или подпирают стены. И порой "выкидывают". Сейчас же возникает очередь, и люди "пишутся" — ставят номера на ладонях. Я невольно вспоминаю стихотворение моего отца, поэта Дмитрия Кедрина:

Рассвет — осенней ночи глуше, Какая мрачная пора! На нас, как на кабаньих тушах, Чернилом пишут номера.

Мы стерпим! Что нам эти муки: Толкучка, непогодь и тьма? Мы целый день не моем руки, Чтоб как-нибудь не смыть клейма.

В Писанье сказано: "И паки Блуждающим в кромешной мгле Антихрист будет ставить знаки На грешных дланях и челе".

Это написано в ноябре 1941-го, а сейчас — ноябрь 1991-го, а как похоже, неужели это правда, что в истории всё повторяется?

Тогда, в 41-м, всё было понятно и оправданно — шла война. Помню, люди молча и терпеливо чуть свет занимали очередь у сельпо. Когда наступила зима, по очереди бегали домой греться. Все ждали гнедую лошадёнку, которая должна была показаться на шоссе: она везла долгожданный фургон с хлебом. Когда кто-нибудь из ребят первым замечал лошадь, он восторженно кричал: "Везут, везут!" Люди выстраивались в очередь, проверяли номер на ладони, на месте ли карточка, и ещё долго и безропотно ждали, пока продавщица примет товар, наденет белый фартук на телогрейку, приготовит ножницы, чтобы отрезать талоны. Та очередь и эта, нынешняя — это небо и земля, потому что сейчас нет войны, а есть только неразбериха, хаос, безответственность властей, неумение руководить, думать о народе и предвидеть будущее. Поэтому и волнуется народ, и клянёт власть, и, в который уже раз, пытается выжить и сохранить детей.

Мы теперь даже мечтаем о карточках, которые бы отоваривались, что упростило бы дело.

Сегодня по телевизору сказали, что "либерализация цен" будет с 15 декабря, а деньги в сберкассе "заморозят", будут выдавать только пенсии.

Я с ужасом жду 15 декабря: ведь у нас только две пенсии — моя и моего мужа Георгия (200 руб. и 300 руб.), а цены вырастут в три раза. Дочь Наташа беременная, на её мужа надежда маленькая. Не оставляет мысль: как мы будем жить?

В магазинах — пустота, на прилавках лишь красная икра по баснословной цене, колбаса — по 40-50 рублей, вырезка по 30 рублей килограмм. Уже давно не ели сливочного масла, всё заправляем подсолнечным.

В одной из газет прочитала, как люди, простоявшие за подсолнечным маслом целый день, к закрытию магазина так его и не получили, они отказались уйти из магазина, пока не получат масло. Начальство закрыло свою лавочку и уехало. Родственники потерпевших начали звонить в морги и больницы, искать родных, кто-то догадался пойти к магазину и увидел внутри людей. Они просили позвонить в милицию и обо всём рассказать. Приехавшая милиция потребовала немедленно явиться работникам магазина. Наконец, в три часа ночи начали продавать масло, к пяти утра его получили все.

Трясусь над картошкой, которую мы сами вырастили в Черкизове. Её осталось немного. Она в сундуке на площадке, возле нашей двери. Сундук без замка. Однажды кто-то развязал проволочку от сундука. Отбросил её в сторону, но картошку не взял, её мало, и она мелкая. Ещё есть у нас квашеная капуста на балконе, есть ещё кое-какие запасы: мука, рожки, несколько банок консервов, талон на сахар за декабрь. Пока не голодаем, но по телевидению с упоением говорят о надвигающемся голоде, о катастрофическом положении с продовольствием в Москве: все области отказываются снабжать Москву, ненавидят её, всегда лучше живущую, лучше обеспеченную продуктами.

Я помню на улице Горького магазин "Сыр", которого ныне и в помине нет, там обычно было выставлено десять-пятнадцать сортов сыра, а сейчас и не помню, когда его ела.

10 ноября 1991 г. "Не устраивайте у себя в желудке маленький Чернобыль", — написано в "Московском комсомольце" о сгущённом молоке, выпущенном в городе Рогачёве (Белорусская ССР), о грузинском чае из Махарадзе, о сушёных грибах из Брянской области. Обнаруживаем у себя банку сгущённого молока из Рогачёва. Муж выкидывать не даёт, говорит, что съест его сам, на рынке такая банка стоит 25 рублей. Дочь заявляет, что банка излучает радиацию, а она беременная, ей надо остерегаться. Спорим, а выкинуть так и не решаемся: сгущённое молоко нынче — редкость, только по заказам дают, и то редко.

Сколько проблем породила наша несуразная власть, в какой тупик завела. Если бы не дело, которым занимаюсь, тоже бы, наверное, потеряла голову, как некоторые. А я сижу над своими работами, собираю из лоскутков яркие панно, создаю свой мир, в котором мне интересно. Я стремлюсь к гармонии и красоте, которые никогда не подведут. Работая, я создаю весёлую яркую вещь, которая помогает мне бороться с пессимизмом и печалью. В одежде я люблю полутона, скромные, блеклые цвета, а в моих панно — красное, оранжевое, лиловое. Соединяю несоединимое, и оно завязывается, дополняя друг друга. Вот и жизнь постучалась ко мне в дверь, сказала: "Пора, Светлана Дмитриевна, идти к людям, учить их создавать красоту, да и деньги нужны: скоро внук родится, а жизнь семейная у дочери не складывается". С моей задумкой пока ничего не получается: люди смотрят, ахают, охают, восхищаются, а записываться боятся — "У нас не получится". Правда, энтузиасты просятся заниматься с ними индивидуально.

15 ноября 1991 г. "Либерализацию цен" всё переносят и переносят, теперь на январь. А пока наши продавцы проводят свою "либерализацию": на все продукты втихую повышают цены. Если начальные цены будут такими, простым смертным останется только умереть с голода. Как жить, если у меня нет работы, а Наташа учится в техникуме и ждёт ребёнка? Георгий стар и не может больше работать. "Что делать?" — вечный вопрос русской действительности мучает меня.

"Возможно, и зима 91-92-го повторит зиму 41-42-го не только морозами, но и голодом, и потрясением. Все признаки развала государства и общества налицо", — утверждает в своей статье "Только и всего… " писатель Иван Васильев.