Журнал Наш Современник №5 (2001)

Вспоминает Петр Трофимович Шапров:

"- Когда вышли первые части "Тихого Дона", читали книгу всем миром. Полстаницы собиралось на баз моего отца, где при организации колхоза сделали бригадный двор. Сойдутся, рассядутся в кружок прямо на земле - отец им читает... Стемнеет, а расходиться не хотят.

Просят читать дальше. Зажигали лампу, выносили во двор и читали дальше... Ну, а керосина-то тогда у всех намале было... Решили, что каждый, кто хочет слушать "Тихий Дон", пусть принесет полбутылки керосина...

Ничего похожего на эти чтения я в жизни больше не встречал: катались по земле от смеха, плакали, спорили... Многих героев угадывали по поступкам, по жизни, другие в романе прямо названы...

Вот комиссар Малкин... Тот, что шутя отправлял людей на расстрел. Был такой в самом деле. У тещи моей останавливался, когда приезжал в Букановскую. Заявится в дом и, не раздеваясь, в сапогах - бряк на кровать... Лежит и наганом играется, подбрасывает его под самый потолок...

Позже работал он в Москве, потом в Сочи".

Это не придумано. Книга народной памяти и по сей день хранит эти воспоминания - о том, как встретили "Тихий Дон" на Дону, о людях, которые узнавали себя в героях романа.

Обратимся к свидетельствам скромных вешенских учителей А. Г. Кузнецовой и В. С. Баштанник, которые, как и другие краеведы, бережно собирали эти крупицы, устанавливая, что "Тихий Дон" таит в себе правду многих реальных человеческих судеб, характеров и ситуаций.

Они встречались, беседовали с людьми, узнававшими себя в персонажах романа, их близкими и записывали эти рассказы о встречах с прототипами героев. К примеру, с братьями Ковалевыми (по-уличному Ковальковыми), которые дали жизнь в романе братьям Шумилиным (по-уличному Шамилям): "...О братьях Ковалевых все так в Каргинской и говорят: "Вот это Шамили".

Сельские краеведы пишут:

"Мы встречались с сыном Мартина Шамиля, Петром Мартиновичем Ковалевым... Петр Мартинович вспоминает о своей семье, о родителях следующее: "Отец не особенно грамотный был. Мы читали вслух "Тихий Дон", а он, отец, тогда сказал: это Мишка написал про меня, записал нас, говорит, Шамилями. И мать он описывает. Когда отец пришел, а сыч на могилках кричал, а отец хотел его застрелить, а мать говорит: "Ты что, я на сносях хожу.." Этот подлинный случай был описан М. А. Шолоховым в первом томе "Тихого Дона".

И действительно, в первых главах третьей части описывается сухое предвоенное лето 1914 года: "По ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами.

– Худому быть, - пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски.

– Война постигнет...

Шумилин Мартин, брат безрукого Алексея, две ночи караулил проклятую птицу под кладбищенской оградой, но сыч - невидимый и таинственный - бесшумно пролетал над ним, садился на крест в другом конце кладбища, сея над сонным хутором тревожные крики. Мартин непристойно ругался, стрелял в черное отвисшее пузо проплывающей тучи и уходил. Жил он тут же под боком. Жена его, пугливая хворая баба, плодовитая, как крольчиха, рожавшая каждый год, - встречала мужа упреками:

– Дурак, истованный дурак! Чего он тебе, вражина, мешает, что ли? А как Бог накажет? Хожу вот на сносях, а ну как не разрожусь через тебя, чертяку?" (1-2, 194 - 195).

Во втором томе романа, продолжают свой рассказ сельские краеведы, мы находим описание того, как голосила вдова Прохора Шамиля по мужу, погибшему на полях германской войны.

"Билась головой о жесткую землю жена Прохора Шамиля, грызла земляной пол зубами, наглядевшись, как ласкает вернувшийся брат покойного мужа свою беременную жену, нянчит детей и раздает им подарки. Билась баба и ползала в корчах по земле, а около в овечью кучу гуртились детишки, глядя на мать захлебнувшимися в страхе глазами. Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи! Рви жидкие от безрадостной, тяжкой работы волосы, кусай свои в кровь искусанные губы, ломай изуродованные работой руки и бейся на земле у порога пустого куреня! Нет у твоего куреня хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих - отца, и помни, что никто не приласкает ни тебя, ни твоих сирот..." (1 - 2, 446).

Оказывается, и эти строки отражают подлинную человеческую трагедию, о которой сельским краеведам рассказала дочь Ивана Ковалева - прототипа Прохора Шамиля, - Дегтярева Агафия Ивановна, 78-летняя казачка станицы Каргинской. Краеведы привели запись беседы с ней:

"Шолохов описывал за маму, книга такая была. Когда дядя Алексей ездил под Турцию, приезжал оттедова, мать пришла, услыхала. Я как раз была на мельнице, там говорят, дядя приехал, отца нету, мать там все на себе порвала, последнюю рубаху она на себе рванула. Что в книге писалось, то и она точно, мать-то, говорила. Только он не написал, что Ковалева. Кто-то у нас читал книгу, мужчина стоял на квартире, преподавал в мясосовхозе, а он эту книгу читал вслух, ишо мать живая была, и мать заплакала. Отец не вернулся. Погиб под Турцией".

По словам Агафьи Ивановны, дядя ее, Алексей Ковалев, как и Алексей Шамиль, был без руки, но обладал большой физической силой, был участником всех драк и кулачных боев и наносил своей культей разящий удар. В первой книге "Тихого Дона" сказано об Алексее Шамиле: "Хоть и безрукий, а первый в хуторе кулачник. И кулак не особенно, чтоб особенный - так, с тыкву-травянку величиной, а случилось как-то на пахоте на быка осерчать, кнут затерялся, - стукнул кулаком - лег бык на борозде, из ушей кровь, насилу отлежался" (1 - 2, 36) .

Другой старожил станицы Каргинской, Илья Емельянович Фролов, также подтвердил краеведам сходство Ковалевых и Шамилей: "Фактически он Алешку Ковальчонка косорукого описывал, у него одна щека дергалась, у Шолохова так и написано". Вспомните описание драки на мельнице: "Безрукий Алексей - посередь двора; мечется по поджарому животу холостой, завязанный в конце рукав рубахи, всегдашней судорогой дергается глаз и щека" (1 - 2, 125).

"У Алексея Ковалева (Алексей Шамиль), - пишут краеведы, - когда И. Е. Фролов читал казакам вслух первое издание "Тихого Дона" в "Роман-газете", текли по щекам слезы. Громкая читка состоялась прямо на улице станицы Каргинской, у магазина. Собралась толпа хуторян, а когда стало темно, то стали просить, чтобы читали еще, принесли для этого керосиновую лампу.

Михаил Александрович Шолохов хорошо знал своих Шамилей. Петр Мартинович Ковалев рассказывает: "Шолохов жил вот тут, недалеко. Он приходил к отцу подстригаться, с братом они старшим играли". Старожилы показывали нам дом, в котором жила семья Шолоховых, он стоял через улицу, почти напротив усадьбы Ковалевых".

"Антишолоховедение" с высокомерным снобизмом относится к этим свидетельствам простых людей, земляков М. А. Шолохова, к кропотливому и крайне важному труду краеведов. Они оставляют этот труд "за скобками". Никогда на труды краеведов не ссылаются и не берут их в расчет.

Между тем для прояснения вопроса об авторстве "Тихого Дона" свидетельства краеведов исключительно важны. "Тихий Дон", как никакое другое произведение, укоренен в донскую землю, он в прямом смысле этого слова растет из нее.

Эта особенность "Тихого Дона" - глубина и неразрывность его связи с родной донской землей особенно важна, когда обращаешься к текстологической "дактилоскопии" романа с целью документального установления, точнее, подтверждения его авторства. Как известно, в криминалистике (а обвинения в адрес М. А. Шолохова носят очевидно криминальный характер) базовое значение имеет принцип дактилоскопии - идентификации личности по рельефным линиям, так называемым папиллярам, рук, обладающим свойствами неопровержимой индивидуальности и устойчивости рисунка.