Журнал "проза сибири" № 1995 г.
Шрифт:
Через пятнадцать минут и я уже грудью сдерживал упорный натиск того, что мне посоветовал сдерживать опытный в этих делах Агасфер, который отправился на поиски Алима, который отправился на танцы.
Напомню, что дул северный и южный ветер одновременно. Стоял тайфун и темная ночь. Но все было видно для того, чтобы что-нибудь разглядеть. Полмиллиона крестьян таскало воду в ведрах. Оставшиеся полмиллиона укрепляли земляную плотину. Многие тонули и захлебывались.
И Яньгуан, которая уже так устала от всего этого — я видел — тащила тяжеленное, холодно плещущееся кожаное ведро, потом с лопатой укрепляла плотину, переступая длинными продрогшими и в щипких царапинах ногами, на которых не было ни капрона, ни лайкры, ни крокодиловых ботфорт, а только нищая, нищая босота.
А когда стихия закончилась и трупы унесла река в уездный центр, стало тихо. Только на всю деревню
— Яньгуан, куколка моя! Спать пора.
И я взял в руки кирпич.
Впрочем, труд бесконечен, show must go on, диалог — продолжен.
— Аборт?
— Кажется, само рассосалось. Нихуй, ой прости, что я так тебя называю.
— Ничего, Яньгуан, ничего. Это имя дал народ. А вот говорят, что ты бодхисатва.
— Я все эти сансары, перерождения, прохожу при одной жизни. Была замужем за партийным работником, потом за диссидентом, потом за бизнесменом, потом за взломщиком… Может, я и бодхисатва, может, я когда-нибудь и просветлюсь сама, просветлю своих детей. Но пока я в цепи кармы, просто даже кары. Мне снится иногда, что я мужчина-воин, что убиваю. А утром просыпаюсь, чувствую — опять рожать.
— Послушай, Яньгуан, давай я тебя увезу из этого проклятого кармического Китая. Здесь, в этой империи такое тесное низкое небо. Здесь тебе тяжело.
Она только опустила уголки губ и выпустила из глаза +2 аккуратную чистую слезинку. Ее нежная мозолистая рука отдыхала в моей.
За стеной в процедурном кабинете ее муж Мао Чжуси (Вань Суй) получал четвертый раз за день порцию палок и перышек. В отсутствие Алима и Агасфера трудился один Цзяо Фань.
— Яньгуан, а-а, сука поганая, а-а, больно!
Чего не вытерпишь, только чтобы не ходить на работу в поле.
— Яньгуан, м-м, ха-ха-ха, куколка, пошли спать!
— Не получится, милый. Куда ты меня увезешь, когда за мной так много всего.
Да что же это за страна такая — ни собаки, ни женщины увезти невозможно!
Агасфер (А Гась) нашел Алима (А Линя) только в ближайшем культурном центре, в центре которого находился Центр нетрадиционного времяпровождения. Агасфер немного поиграл на бирже и с лихвой вернул все, что Алим просадил в Центре нетрадиционного времяпровождения. После чего отправился в Министерство нравственности и заложил Алима. Потом — в Министерство регуляции рождаемости и заложил Яньгуан. Потом — меня в Министерстве здравоохранения.
Когда этот мерзавец уже подходил к пункту контроля в международном аэропорту, он увидел небольшую толпу интерполовских агентов, которые сразу заулыбались ему, помахивая ордерами на арест из Польши, Египта, Италии, Венесуэлы и т. д. Агасфер резко развернулся и, оттягивая пальцами края век, побежал…
Алим, обкурившийся опиумом, старательно прицеливался с порога. Перед ним стояли две абсолютно идентичные кровати, на которых раскрывались две абсолютно идентичные проститутки. Но каждый раз беднягу подводил обман зрения и он с разбегу врезался в какой-то дурацкий бронзовый чан, обделанный колючими драконами…
Солнечное светило безнадежно зависло над Поднебесной. В третий раз вошла Яньгуан.
— Зовут меня Яньгуан. Родом я из деревни Дунъучжумцзиньци провинции Хунань, а, может, и Хубэй. Я в десятый раз замужем. На этот раз за идиотом по имени Мао Чжуси (Вань Суй) и чувствую полную неудовлетворенность жизнью.
поет
(на мотив «Осмотрительность» в тональности «чженгун» [134] )
Как я жила до сих пор — не знаю. Что ждет впереди — покрыто мраком. Мне так нравится врач нетрадиционный По имени Нихуй Бухуй, Который явился неизвестно откуда, Который ниже меня на голову, Но пупками, видит Небо, В постели сойдемся. Правда, мне жалко моего мужа По имени Мао Чжуси (Вань Суй), Хоть он и полный идиот. Мне так не хочется Прослыть иезавелью [135] . Но видно придется.134
понятия
не имею, что за мотив, что за тональность (понятия не имею чье прим.).135
Иезавель я Китае? (недоумен. автора).
вхожу я
Меня зовут Нихуй Бухуй Сюэйго Хуа. Я родился 6 октября на 12 этаже. Я в гробу видал…
Нет, лучше спою на мотив «Алые губы» в тональности «сяньлюй».
Когда я был маленьким мальчиком Лет тридцати четырех-пяти, Кругом веселился народ. На празднике жертвоприношения Все веселились и приносили Друг друга в жертву. Мне же было грустно и одиноко И не хотелось жить. Тогда я написал роман о взбалмошной богине, Восставшей из гроба И взглянувшей на меня. Она раскрыла губы, Зовя к поцелую, И я с радостью побежал на гибель. И вот все сбывается…входит Мао Чжуси (Вань Суй), хромая, кряхтя и размазывая кровь по лицу
Меня зовут Мао Чжуси (Вань Суй). Я родом из деревни Дунъучжумцзиньци. Я очень люблю свою жену-куколку Яньгуан. Мы с ней сделаем кучу детишек. Я только что получил сто пятьдесят ударов палкой по пяткам и один кирпичом по роже. Теперь я здоров и готов приступить к своей жене. А, если потребуется (с пафосом), то и погибнуть при исполнении супружеских обязанностей… Но что я вижу? Нет, я отказываюсь верить своим глазам. Моя любимая Яньгуаночка лежит на рисовой циновке голая, а с нею голый врач без специального медицинского образования. Они в позе «ян-инь», как взаимоперетекание добра и зла. О, как я возмущен и обижен. Сейчас даже спою.
поет
(на мотив «Солнышко светит ясное» в тональности «здравствуй, страна прекрасная»)
Какой же я идиот Какой же я идиот Какой же я идиот… Дальше-то что? Надо кого-то убить.Негодяй Нихуй Бухуй, ты почему лежишь с моей женой в позе «ян-инь» и ласкаешь губами ее самые сокровенные места?
Я: Потому что я ее люблю.
Мао: Да? А мне куда?
Яньгуан: А ты закрой глаза и иди в поле, черт возьми.
Мао: Эй, бессовестный пришелец, я вызываю тебя на поединок по нашему обычаю по системе «кунг фу».
Я: А не лучше ли по системе, которой я владею лучше — «кто кого перепьет»?
Мао и Яньгуан (в один голос): Конечно, лучше.
Что происходит? Мы пили тошнотворную гаоляновку сперва втроем — я и супруги. Какие-то дети бегали между ног и тоже, кажется, пили. Агасфер (взялся откуда-то) предложил тост за всех дам сразу. Режиссер Валькареджи назвал его долбаньком. Тетя Октябрина из Каира сказала, что за такие слова, но не договорила, что именно.
Тогда вошел Цзяо Фань и заявил, что какое-то говно заявило о существовании на белом свете деревни Дунъучжумцзиньци и сюда едет карательная экспедиция из Министерства регуляции рождаемости.
Тогда встал совершенно обкурившийся Алим в желтом имперском халате с зелеными кругами под глазами, горевшими красным огнем. Он был страшен, как светофор, включивший все три лампочки сразу.
— Когда я работал в Южнотаджикистанской археологической экспедиции под руководством кандидата исторических наук И.Р.Пичикяна на раскопках кушанского городища хрен знает какого века и какой эры, то работать нам, конечно, никогда не хотелось. И был верный способ. Нужно было поскрести ногтем по дереву и посвистеть. Тогда поднимался сильный дембельский ветер «афганец» и уносил нас прочь. И всегда к продуктовому магазину в кишлаке Кабодиен.