Журнал «Вокруг Света» №01 за 1962 год

Пошли к главному инженеру. Инженер сказал, что вообще-то кран не должен упасть, если опустить стрелу. Но никто ведь до сих пор краны не перевозил на санях. Рискованно.

— Риск — благородное дело! — кипятился Паша. — Никто не перевозил, а мы возьмем да перевезем. Надо же кому-нибудь начинать!

Решили везти. Уж очень он нужен был, этот кран, на новом объекте...

Весь поселок сбежался поглядеть. Два запряженных в сани трактора тихонько тронули кран с места. А ребята шли по сторонам дороги, поддерживая его для страховки тросами.

— Пошел! Пошел! — ликовал Паша.

Вместо двадцати двух дней монтажники переправили кран за два часа!

На другой день Пашу Фомина вызвали в контору.

— Ты? — удивленно уставился на него Василий Прохорович.

— Я! — самодовольно приосанился Паша.

— Ну, садись, будем оформлять документы на рационализаторскую мысль, — пригласил его к столу начальник отдела кадров и собственноручно пододвинул стул. — Фамилия, имя, отчество? Образование?

— Ремесленное училище, — сказал Паша и, подумав, добавил: — Да четыре стройки. Эта — пятая.

На пятой Паша осел основательно. Сперва все говорили, что его держит премия. Но вот получена и премия, а Паша не уезжает. И только, пожалуй, Неля Сорокина да монтажники догадываются, почему...

Пропуск

Леша Бутаков везет цемент. Ночью бушевала метель, и дорогу сильно завалило снегом. Чуть свернешь с колеи — доставай лопату!

Тесно машинам на такой дороге, не разминешься. Ползет Леша со скоростью пешехода. То и дело приходится залезать колесом в глубокий снег и останавливаться, пропуская встречные автомашины.

А цемент ребятам нужен позарез. Без него все дело стоит. На трассе теперь только и разговоров, что о цементе...

— Ты там не чухайся! — наказывали бетонщики.

«Не чухайся!» Как будто от него зависит!

А тут еще, как назло, метель разгулялась.

В зубах у Леши с утра навязли стихи Коли Сытенького, дружка, тоже шофера из двенадцатой мехколонны.

Стороною бегут перелески,

Вдали синеет тайга.

Нелегко шоферу в поездке,

Коль застигнет в пути пурга...

Вот из-за пурги и вспомнились эти стихи. Наворожил вчера Колька, выстукивая их одним пальцем на машинке. Купил недавно пишущую машинку, чудила, и теперь даже письма домой печатает. А ошибок делает уйму!

Вот дьявольщина, опять ползут навстречу два «ЗИЛа».

Занесет, забросает вьюга

Колеи чуть заметный след,

И машины идут с натугой

Без дороги. Дороги нет.

Была бы дорога, так он теперь уже не одну ходку сделал. А тут, дай бог, только к вечеру до дому добраться...

— Эй ты, чучело! — зло окликнул Лешу толстогубый детина из кабины «ЗИЛа». — Сворачивай! Не видишь — золото везу!

Артемовская машина. Золотой концентрат на обогатительную фабрику.

— А у меня цемент! — обиженно огрызнулся Леша.

— Цемент? — шофер явно смягчился. — Ну, проскакивай скорее!

И сам свернул в снег, уступив дорогу.

Лешу вдруг осенило. Он открыл багажник, вынул тетрадь, в которой подсчитывал расход горючего, и, вырвав листок, остановился за поворотом дороги.

«Цемент», — вывел он крупными буквами. Поставил три длинных, как пики, восклицательных знака, приклеил листок на лобовое стекло.

Едет дальше. Навстречу бежит самосвал. Леша сигналит, не снижая ходу. Требовательно. Властно.

Шофер читает: «Цемент!!!» — и сворачивает, уступая дорогу.

Еще одна машина беспрекословно пропускает Лешу. Цемент! Цемент сам себе пробивает дорогу!

«Вот приеду домой, — думает Леша, — и расскажу Кольке. Пусть напишет про цемент стихи. Хорошие стихи получатся. Это уж точно».

Mopж

Автогрейдер залетел в грязь чуть не по самую кабину. Эта огромная машина выглядит сейчас беспомощной и неуклюжей. Кажется, нет такой силы, которая могла бы сдвинуть ее с места.

Гриша Саенко вылез из своей кабины. Он длинный, как жердь, костлявый.

— Эй, друзья милые, помогите! — кричит он ребятам, размахивая шапкой. — Дерните меня малость!

Трактористы подходят к автогрейдеру и молча топчутся возле лужи.

Ничего себе «малость»! Скоба, за которую цепляется трос, глубоко ушла в грязную жижу. Как до нее доберешься?

— Чего вы глаза вылупили? — с досадой бросает Гриша. — Тащите буксир!

И начинает расстегивать промасленный ватник. А холодно. Снег валит. Пушистые хлопья падают Грише на рубаху, набиваются в волосы.

— Нырять хочешь? — наивно спрашивает Володя Самсонов, зябко передернув плечами.

— Нет, дрова рубить! — хмуро роняет Саенко, стягивая сапог. — Не зимовать же мне здесь?

На теле у Гриши проступают пупырышки. Между лопаток стекает струйка воды от растаявшего снега.

Гриша берет трос и лезет с ним в лужу, погружаясь по пояс. Потом набирает побольше воздуха и ныряет с толовой. На снегу черной змеей извивается трос.

Секунд через сорок из лужи показываются Гришина голова, плечи... Он делает ребятам знак рукой тянуть машину, а сам бежит к Сисиму обмываться. От ног его во все стороны летят ошметки грязи.

— Морж! — восхищенно произносит Володя, когда Саенко начинает плескаться в реке.

Кантата о Джеке Лондоне

У экскаватора, устало уронившего тяжелый хобот на кучу камней, сидит щупленький парнишка в матросском бушлате и уплетает колбасу, запивая молоком из бутылки. Подходит старик в фуражке лесника с дубовыми ветками на околыше. Сапоги у него густо смазаны дегтем, на плече висит двустволка.

— Хлеб да соль! — весело приветствует он парня, присаживаясь рядом.

— Ты бы мне, дед, хоть аппетит не портил! — отодвигается тот, косясь на дедовы сапоги. — Как сяду обедать, ты тут как тут. Неужели, кроме меня, язык почесать не с кем?