Журнал «Вокруг Света» №01 за 1970 год

Мало кто видел испытания гатескафа в огне или рядом с настоящим огнем. То, что происходило в камере, при температурах до ста — ста пятидесяти градусов, — это, пожалуй, только начало. Но были испытания и в шахте. Вот как описывает человека в гатескафе один из очевидцев испытания: «...То, что двинулось на меня в штреке, поражало. Что-то огромное, сияющее выплывало из тьмы. На могучей груди, плечах чудовища плясали все оттенки огненных отблесков. С металлическим шелестом чудовище проследовало мимо...» Человек шел к огню.

Поединок с высотой и скоростью

Первые шлемы в начале развития авиации защищали голову летчика от встречного потока (кабины были открытые) и от ударов. Это были почти точные копии шлемов для автомобильных гонок — тяжелые, непрочные, неудобные.

Не удивительно, что, как только появились закрытые кабины, летчики отказались от них, летали в мягких шлемофонах. Однако в войну столько летчиков получили ранения в голову, часто смертельные, что пришлось вернуться к защитным шлемам. На вооружении появились стальные каски. Их надевали на мягкий шлемофон.

К современным шлемам предъявляется еще больше требований. Они должны защищать летчика от ударов, от перегревания или охлаждения, от ослепления, должны глушить шумы, обеспечивать связь, защищать лицо от ударов воздуха при катапультировании... И в то же время они должны быть легкими, не мешать поворотам головы, не причинять боль при длительном ношении, не ограничивать обзор... Новые скорости — новые требования. Сколько их впереди?

«При малом дыхании»

«В своих скафандрах они напоминают космонавтов, да и труд их, можно сказать, героический: ведь ремонт мартеновских печей обычно проводится «по ходу» — без полной остановки, как говорят, «при малом дыхании», когда температура в печи снижается всего на какую-нибудь сотню градусов...» — так писали «Известия» в одной из корреспонденции о ремонтниках печей.

...Мы шли по двору, обогнули угол цеха. Теперь оставалось пройти совсем открытое пространство, всего метров семьдесят. Но, пройдя только треть, еще видя деревья, почти обнаженные, и даже небо, холодное и хмурое, мы почувствовали, что впереди должен быть огонь, много огня. Даже спина почти не ощущала холода улицы. Но мастер, провожавший нас, лишь улыбнулся:

— Дальше теплее будет.

— Сколько ж вы работаете здесь?

— Вдвое меньше, чем на обычных работах. Потом и на пенсию можно.

— А вы?

— Уже семнадцатый год.

У одной из печей, когда мы стояли, обливаясь потом, он сказал:

— Вот эту будем. Кладку подправлять.

И тут же добавил, сказал трем своим помощникам, одинаково сухощавым, как и он сам:

— Одевайтесь. Поновей там выберите...

Печь дышала почти таким же жаром, как и те, в которых шла плавка. В ней не было огня, но здесь казалось, что огонь всюду, его жаром были пропитаны стены, пол — все! Даже эти сухощавые люди, стоящие у печей.

В дальнем конце цеха появились те трое. Они и впрямь были похожи на космонавтов, только их одежда была куда проще. И даже когда один из них исчез в печи, будто специально доказывая, что туда можно войти, что костюм, сделанный из огнеупорного материала, защитит, что все в конце концов обойдется и ничего плохого не случится — просто не должно, — то и тогда казалось, что все это только странная затея или что сейчас мастер раскроет какой-то очень профессиональный секрет. Скажет, например, что в печи-то и не жарко совсем или что-то в этом роде.

Но мастер молчал. А тот, первый, уже выскочил из печи, и по тому, как он сорвал маску и как дико крутил красной, в отблесках огня, головой, видно было, что никакого секрета нет, а есть жара, и почти невыносимая. И еще есть громадная необходимость делать это дело и выполнять именно так, как выполняли его они. То есть не гася печь совсем — «при малом дыхании», «по ходу». И единственно, что радовало, так это то, что делали они свое дело быстро, даже очень, а значит, умели его делать и не боялись.

— Ну вот и все! — выдохнул последний исчезавший в печи. И долго мотал головой. Стряхивал жар.

Рабочие подземного города

«Двое рабочих подняли на улице железную решетку колодца, в который стекают вода и нечистоты с улицы. Образовалось глубокое четырехугольное, с каменными, покрытыми грязью стенами отверстие, настолько узкое, что с трудом в него можно было опуститься. Туда спустили длинную лестницу. Один из рабочих зажег бензиновую лампочку и, держа ее в одной руке, а другой придерживаясь за лестницу, начал спускаться.

Из отверстия валил зловонный пар. Рабочий спустился. Послышалось внизу глухое падение тяжелого тела в воду и затем голос, как из склепа:

— Что же, лезь, что ли!

Это относилось ко мне. Я подтянул выше мои охотничьи сапоги, застегнул на все пуговицы кожаный пиджак и стал спускаться».

Так В. А. Гиляровский впервые спустился в московские «подземные катакомбы». Это было в 1886 году, осенью.

Будучи совершенно точным в описании виденного, писатель не забыл упомянуть главные элементы костюма, надетого из предосторожности: кожаный пиджак, охотничьи сапоги. Гиляровский не описал одежду рабочих, сопровождавших его. Скорее всего она не очень отличалась от той, в которой они ходили обычно. Может, была просто той же.

Громадный уже в то время город пытался возложить уборку своих нечистот на естественное течение Неглинки и Яузы. Но спрятанная с глаз долой Неглинка стала «мстить»: захлебываясь после сильных ливней сточными водами, она выбрасывала их прямо на улицы Москвы.

...По счастливой, верно, случайности мы встретили рабочих, собиравшихся исчезнуть в люке, почти в том же месте, где познакомился с московским подземным миром Гиляровский, — на Трубной площади. Уже стоял возле люка треножник — «Осторожно! Идут работы!». Молодой румяный парень, слесарь-сантехник, натягивал на себя серо-зеленый прорезиненный костюм.

— А чего нас снимать? — удивился. — Обыкновенно всё... Что там, что здесь, — рассмеялся.

— И маску будете надевать?

— А мы надеваем ее, только когда газ там... скапливается, — он кивнул в сторону люка. — А то без нее удобней...

Улыбаясь, он натянул маску и стал страшным человеком без лица.

— Во Фантомас! — восхищенно сказал его напарник.

Похоже, и впрямь маску они давно не надевали — стекла очков были грязные, непротертые. Повертев для устрашения головой, парень охотно сдернул ее с головы, потянув за длинные, тоже серо-зеленые уши. И опять появился перед всеми улыбающийся и довольный.