Журнал «Вокруг Света» №01 за 1974 год
Шрифт:
Пока что у этой земли два имени: одно, почти неизвестное и предназначенное для Организации Объединенных Наций, — Намибия; другое — для тех, кто десятилетиями держит ее в оковах и цепляется за старое название, — Юго-Западная Африка.
Под этим именем ее знали наши деды, и оно не случайно встречается еще на географических картах. До первой мировой войны это была немецкая колония — в те времена германская империя простиралась от Того и Танганьики до тихоокеанских островов. Когда же немногочисленные отряды кайзера в Юго-Западной Африке были разгромлены на плато Виндхук, южноафриканцы (а точнее — сторонники теории «белого превосходства» в Южной Африке) решили, что лучше оставить эту землю себе. Без особых хлопот они сумели добиться включения в Версальский договор статьи, гласившей что Юго-Западная Африка передается под опеку Южной Африки. Шли
Попасть в Намибию нелегко. Ее столица напрямую связана с Иоганнесбургом, но власти Претории упрямо отказывали журналистам во въезде в эту страну. Они всегда смотрели на нее как на свою законную добычу, делиться которой ни с кем не собираются. Но вот наконец визы получены, можно заказывать билет. Современнейший «боинг», вылетающий из аэропорта Яна Смита, за два часа переносит нас на землю, чья судьба определяется привычной для этой части Африки логикой, согласно которой меньшинство, если оно намеревается удерживать власть и привилегии, должно прибегать к деспотизму, а если ему покажется необходимым, то и к насилию.
В аэропорту Виндхука оживленное движение. В стране, где расстояния огромны, а дороги можно пересчитать по пальцам, самолет занял место машины, ибо здесь без него просто не обойтись. Полет оставляет незабываемое впечатление: беспредельно далекий горизонт как бы олицетворяет одиночество, то одиночество, в которое ввергает человека древняя пустыня Калахари, занимающая значительную часть Намибии. Пустыня, как и море, — символ свободы. Но здесь, когда под крылом проносятся сотни километров безбрежного песка, ассоциация с понятием свободы словно бы смазывается, затуманивается, хотя сам пустынный пейзаж четок до резкости; вместо ощущения вольного пространства возникает болезненное ощущение чьего-то пристального внимания, слежки, контроля. Ощущение тут же подтверждается реальностью: из ничего, из пустоты вдруг возникают внизу проволочные заграждения, дороги резко обрываются, и в дрожащем воздухе вырастает зловещий прямоугольник полицейского поста. Ведь вся территория вокруг самой пустыни и внутри ее, все, вплоть до лесов на севере, представляет собой самый большой рудник, или шахту в мире. Добывают здесь то, что делает погоду на биржах Америки и европейских столиц. Медь, уран и, наконец, алмазы — такое количество алмазов, что оно могло бы обесценить этот камень и довести его цену до стоимости ширпотреба на прилавках супермаркетов, в среднем монополии, продолжающие владеть богатствами Юго-Западной Африки, вывозят отсюда шесть тысяч каратов алмазов в месяц. Больше половины бриллиантов, выходящих из-под искусных рук гранильщиков Амстердама, Антверпена и Лондона, — родом из Намибии. Но и это не все: здесь еще нефть, флюорит , вольфрам и другие полезные ископаемые. И кроме того, такое «природное богатство», от «разработки» которого местные белые по своей воле никогда не откажутся: дешевая рабочая сила. По этой части Намибия — рай для дельцов.
Алмазы, рассказывают мне, просто-таки сами вылезают здесь на поверхность земли, стоит, только сильному ветру задуть из пустыни. В некоторых местах у побережья над поверхностью океана торчат огромные бетонные глыбы, назначение которых на первый взгляд трудно объяснить. Между тем все весьма просто: бетонные глыбы разбросаны здесь для того, чтобы держать суда на достаточном удалении. Иначе контрабанда приняла бы такие масштабы, что цены на алмазы, которые устанавливаются и контролируются местными монополиями, неизбежно покатились бы вниз.
Алмазы объясняют всё: и полицейских, и колючую проволоку, и контрольные посты. Алмазы объясняют и причину, побудившую Онассиса вложить добрую, хотя, конечно, и меньшую, часть своего состояния в эти земли — что-то порядка 700 миллиардов лир. Эту взбудоражившую финансовый мир новость мне подтвердил человек, сидящий рядом со мной в крошечном арендованном самолетике. Николас — высокий, толстый и красный — бур во втором поколении. Пилот пустыни, как он сам себя рекомендует. Ни компасом, ни радиомаяками Николас в полете не пользуется, полагаясь только на собственное зрение, память и быструю реакцию; похоже, здесь, в пустыне, это и в самом деле лучшие помощники — ведь следить приходится за облаками да за редкими посадочными полосами, единственным ориентиром в необычном полете над песчаным ничто, скрывающим баснословные богатства. Вдали показался берег. Конечно же, зовут его Берегом алмазов. Однако настоящее его название, то, что стоит на картах, и то, что фигурирует в рассказах местных старожилов, — Берег скелетов. Рассказы эти похожи больше на легенду...
Пиво, сосиски и портреты Гитлера
Много лет назад два корабля были выброшены бурей на скалы, пунктиром выступающие из моря между Уолфиш-Беем и Свакопмундом. Пассажирам и командам удалось спастись и добраться до берега. Они двинулись через пустыню, но дни шли за днями, а конца ей не было видно. Они умирали от жажды один за другим...
Николас знает пустыню и знает многих, кто живет в ней. Время от времени наш самолетик пикирует вниз, Ник кому-то приветливо машет рукой, и мы снова взмываем вверх. Наша цель — рудники флюорита. Приземляемся совсем рядом с разработками; место это отстоит от ближайшего населенного пункта на 500 километров. Хозяева — двое немцев, муж и жена. Про него говорят, что он бывший нацист и до сих пор пунктуально празднует дни рождения Адольфа Гитлера. Таких, как он, в Юго-Западной Африке много. В апреле они трубят большой сбор: все «экс» собираются в Свакопмунде, небольшом городке на краю пустыни, который по местным масштабам считается, однако, крупным центром и идет сразу за столицей Виндхуком и Уолфиш-Беем. Слет начинают в ресторане, а позднее переходят в одну из многочисленных, скрупулезно подражающих мюнхенским пивных. Завершается вечер в роскошном жилище одного из местных воротил, естественно, тоже немца.
Для этих людей история не делала резкого поворота в мае сорок пятого, и то, что произошло в бункере имперской канцелярии в Берлине, они тоже не хотят помнить. В этом нетрудно убедиться, если послушать их речи, тосты и песни. Таких в Германии уже не услышишь. На стене, перед которой стоит стол для почетных гостей, всегда висит портрет Гитлера в раме без черного крепа. Так что Намибия, или, вернее, Юго-Западная Африка, — это еще кусочек рейха, замороженный во времени. Центры самых крупных городов носят явно бюргерский отпечаток: готические надписи, пивные, часы с кукушкой, «Ди вельт» и «Франкфуртер альгемайне» в киосках, пиво (плохое или отличное — в зависимости от кожи покупателя), сосиски.
Ночь мы проведем на приисках в качестве гостей супругов-немцев. Николас сам посоветовал нам этот вариант — в пустыне путешествуют рано утром. Садимся в «лендровер» и отправляемся в поселок, состоящий из сборных домов и одного огромного барака, где живут негры. По дороге я вижу из машины, как то и дело из горловин крошечных галерей появляются рабочие, вручную загружающие грузовики. Их, по-видимому, около сотни. Николас объясняет мне, что здесь трудятся в большинстве негры из племен овамбо и гереро. Немало здесь и женщин, особенно на сортировке, требующей большого терпения. Рабочий день десять-двенадцать часов — и никакой сверхурочной оплаты. Зарплата постоянна, точнее — постоянно низка. Черный получает в восемь-десять раз меньше, чем белый, и значительно меньше, чем метис.
Не так давно в этом районе впервые в истории состоялась забастовка: негры прекратили работу, потребовав человеческих условий жизни, повышения зарплаты, права привозить на место работы семью. Забастовка была подавлена в зародыше. Претория немедленно прислала сюда полицию и войска. Десятки человек были арестованы, десятки ранены. Мир, если это можно назвать миром, вновь воцарился на шахтах Юго-Западной Африки.
Герр Лойдец, хозяин шахты, родом из Франкфурта, как, впрочем, и его жена, которая в данный момент приводит в порядок комнату после нашей трапезы из мясных консервов, жареной картошки и, конечно, пива. Брат Лойдеца, в прошлом тоже хозяин шахты, умер год назад. Вернее, покончил жизнь самоубийством. В одно прекрасное утро его обнаружили висящим в шахте, где добывали алмазы. Говорят, на самоубийство его толкнула тоска, которую рождает пустыня... Я выхожу из дома, делаю несколько шагов в сторону, зажигаю сигарету. Про эту ночь не скажешь, что она непроглядна; наоборот, то и дело мерцают какие-то блики, будто хвостатые метеориты гоняются друг за другом по песку. Вдруг я почувствовал на своей спине чей-то взгляд; знаете, такое ощущение, будто кто-то невидимый наблюдает за тобой, иногда возникает в темноте, и тогда по коже ползут мурашки. Но тут послышались шаги и низкий голос спросил:
— Нет ли сигареты, хозяин?
Подошедший оказался негром лет восемнадцати. Должно быть, ему стало совсем невтерпеж, если он решился попросить сигарету у белого. Впрочем, его наверняка подтолкнуло то обстоятельство, что я не из этих мест. Я говорю ему, что я журналист и приехал из Европы.
— Ты знаешь, что это такое, Европа?
— Конечно, хозяин: Лондон, Париж... хозяин.
Он без конца вставляет этого «хозяина» — ведь здесь, на юге Африки, все белые — хозяева.
— Я вовсе не хозяин, ну да не в этом дело. Скажи-ка мне лучше, кто тебе рассказывал о Европе?
— Я учился, хозяин... извините, господин. Прежде чем приехать на шахту, я учился в Виндхуке. Только не в городе, а в специальной школе для черных. Потом, когда умер мой отец, я бросил школу и стал искать работу. У меня шестеро братьев, все младше меня.
— Отчего умер отец?
— Умер, господин... Несчастный случай в шахте. Я пошел по его стопам, хотя раньше у меня были другие планы.