Журнал «Вокруг Света» №01 за 1982 год

Словом, Литвинов знал, что делал. Однако неспециалисту не так-то просто было правильно оценить все то, что ему показывали...

Да, он видел насосные станции, сверкавшие на солнце стеклянными сквозными стенами, словно огромные аквариумы. Видел бетонные и каменные шлюзы. Видел железные заслонки-водовыпуски, многие из которых установлены еще в прошлом столетии.

Но голубые длинные каналы с оплывшими травянистыми берегами отличались от речек лишь прямизной, а водохранилища походили на озера. Дамбы казались прибрежными валами, намытыми рекой и поросшими цветистым разнотравьем. Береговые лесонасаждения выглядели обычными рощицами и перелесками.

Береговые укрепления, собранные из бревен, отшлифованных водой, подпорные стенки, выложенные из «рваного» карпатского камня, откосы, облицованные бетонными плитами и разлинованные в клетку строчками травы, пробивающейся через стыки,— все это было очень красиво и напоминало не инженерные сооружения, а декоративные элементы, врезанные в пейзаж талантливыми архитекторами.

Секрет такого восприятия кроется, видимо, в высокой производственной квалификации здешних водохозяйственников и мелиораторов, в их искренней любви к природе. Их работа не искажает естественного ландшафта. А посему не только не бросается в глаза, но зачастую вовсе незаметна — неопытному взгляду, разумеется.

Масштабность деятельности закарпатских водохозяйственников и, что самое главное, жизненную необходимость ее можно по-настоящему прочувствовать и осознать лишь в тех местах, где работа еще не сделана и где разрушительная сила воды проявляет себя беспрепятственно. Проезжая по Закарпатью, мы видели эти места: заболоченные паводками и еще не осушенные поля, на которых растут бурьян да осока, а могла бы колоситься пшеница; подмытый и обрушившийся берег горной речки; язва ветвистого оврага, разъедающего голый склон; оползень, как ножом обрезавший дорогу; покинутый хозяевами домик, к крыльцу которого вплотную подошла вода...

Литвинов был неутомимым и эрудированным гидом. Он знал всю область как свою квартиру. Но видел все, что проносилось мимо нас в окне машины, сквозь призму профессиональных интересов. Казалось, его оставляли равнодушным зеленые шпалеры виноградников под полыхающим в зените солнцем и полумрак горных лесов, переливы радуги над водопадами, петли дорог на уходящих в небо склонах и стены древних крепостей...

— Изящная церквушка,— замечал я иногда.

— Да-да,— подхватывал Литвинов и тут же добавлял: — Этой весной ее по паперть затопило.

И так он комментировал все окружающее. Мы подъезжали, например, к автодорожному мосту, легко и плавно вознесшемуся над рекой. Литвинов тронул меня за плечо:

— Смотрите, это новый мост. Старый в прошлом году снесло паводком...

На деревенской улице, похожей на музей сельской архитектуры, Литвинов говорил:

— Эту деревню в семьдесят четвертом залило по окна. Тогда в области пришлось эвакуировать четыре тысячи двести человек...

На полпути из Хуста в Тячев он неожиданно сказал шоферу:

— Тормозни! — выскочил из машины и показал на асфальт перед бампером: — Вот тут, на этом самом месте, во время паводка семидесятого года мы взорвали шоссе. Оно работало как дамба и подпирало воду. А не взорвали бы, вода пошла бы в село Вышково. Вон оно, видите?

Но вдруг Литвинов приоткрылся с иной стороны:

— Смотрите, слева Черный Мочар. По-русски — Черное Болото.

Я взглянул и увидел: на «болоте» зелеными волнами до горизонта переливались под ветром колосящиеся зерновые.

— Двадцать лет назад здесь действительно было болото,— сказал Литвинов.

Для Закарпатья это был большой массив — десять с половиной тысяч гектаров. Росла на нем болотная трава да водились лягушки, которыми кормились аисты, слетавшиеся из окрестных деревень.

В шестидесятых годах Закарпатское управление мелиорации и водного хозяйства, где тогда еще молодым инженером работал Литвинов, руководило осушением Черного Мочара. После того как часть земель была осушена, вспахана и засеяна, Литвинов, часто здесь бывавший, нашел неподалеку от межи трех мертвых аистов. Птицы, как выяснилось, отравились минеральными удобрениями, которые еще до них отведали лягушки. Вернувшись в Ужгород, Литвинов побеседовал с председателем областного общества охраны природы, профессором биологического факультета Ужгородского университета Василием Ивановичем Комендаром. И в то же лето экспедиция студентов-биологов обследовала места кормежки аистов на Черном Мочаре.

Предстоял еще один разговор — самый трудный, как казалось Литвинову. Но председатель колхоза «Пограничник» Петр Иванович Кляп понял его без долгих объяснений. Вскоре правление колхоза вынесло решение: не осушать сорок гектаров Черного Мочара, оставить аистам их кормовую базу.

Малозначительный, казалось бы, но интересный, по сути, факт. Специалист-мелиоратор, целью профессии которого было сделать всю землю, сколько ее есть, пригодной для сельскохозяйственных угодий, и колхозники, для которых при закарпатском малоземелье лишние сорок гектаров пашни были отнюдь не лишними,— а между тем никого не понадобилось убеждать в том, что аисты — равноправные члены биологического сообщества Земли и что им, как и людям, нужно есть, строить гнезда и выращивать детей.

...В городе Тячеве Литвинов попросил остановить машину у небольшого сквера, где в тени густых крон темнел памятник в форме угла обвалившегося дома. На черном камне тусклым золотом светилась надпись. Борис Семенович Косенко и Куно Рейнгольдович Шеля награждены орденами «Знак Почета» за спасение людей при наводнении. Награждены посмертно.

Это был паводок 1970 года — один из тех, что по теории должны случаться раз в сто лет. Воды Тисы, протекающей рядом с Тячевом, размыли дамбу, ворвались в город и понеслись по улицам грозными мутными потоками. Два тракториста, Косенко и Шеля, на колесном тракторе «Беларусь» вывозили в безопасное место людей, забиравшихся от воды на деревья и крыши. Два рейса сделали они по превратившейся в бурную реку Киевской улице и двадцати двум людям спасли жизнь. В третий рейс им не следовало бы отправляться — поднимавшаяся вода уже заливала кабину и подбиралась к двигателю, трактор качало на волне и разворачивало боком к бешеному течению. Но там, на улице, кричали: «Помогите!..»

Вечерами мы возвращались из разъездов по области в Ужгород. И в тихом номере гостиницы вновь начинались разговоры о защите и борьбе. Увлекшийся Литвинов выкладывал на стол вороха всевозможных брошюр, газетных вырезок, машинописных документов и засиживался до полуночи.

Он говорил о том, что борьба с паводками в Закарпатье имеет давние традиции — в архивах сохранились описания катастрофических паводков прошлого столетия, а в фольклоре бытуют легенды о наводнениях-потопах, когда приходилось спасаться на горных вершинах.

— Но о какой борьбе, если всерьез, могли думать водохозяйственники в те годы?—горячился Литвинов.— Что тогда можно было противопоставить паводку? Лопату и телегу? Нет, старики мыслили правильно, делая основной упор на защитные сооружения. И работали, надо сказать, на совесть. Шлюз на канале Чаронда видели? Ему почти сто лет и простоит еще двести...

В наши дни борьба с паводками в Закарпатье начинается задолго до возможного бедствия. И речь идет не о защитных мерах — строительстве противопаводковых сооружений, а именно о борьбе. Точнее, о подготовке к ней. В области создана противопаводковая комиссия, и такие же комиссии есть в каждом районе — на них лежит ответственность за организованную встречу стихийного бедствия.