Журнал «Вокруг Света» №01 за 1982 год
Шрифт:
— Поглядим, водятся ли тут окуни, ты только, главное, сиди тихо. Скажешь громкое слово — можешь считать, что распугал рыбу.
Тимми насадил на крючок червя, укрепил индюшиное перышко на глубину два фута и забросил удочку невдалеке от гущи водорослей. Не успел крючок затонуть, как перышко чиркнуло книзу и леска туго натянулась. Тимми вытащил жирного окуня и, сняв его с крючка, бросил на дно лодки. Каждый раз, едва крючок касался воды, происходило то же самое, и очень скоро на дне челнока уже ворочалась добрая дюжина окуней.
Чарли снова намотал леску на удилище и положил на дно челнока.
— Поудили, и будет. Больше рыбы тебе не съесть.
Тимми опрокинулся навзничь и загляделся в вышину, на деревья, на небо, а дед работал шестом,
Он поднялся на локтях и увидел, что деда нет. На мгновение мальчик оторопел; он огляделся и увидел, что Чарли стоит в мелкой заводи — нагнется, схватит что-то со дна и сунет в карман.
— Раки,— объявил старик, шагнув в лодку.— Это я для Гамбо. Ему раки все равно что тебе леденцы. Дашь корзину, и все будет мало.
Они уже тронулись было дальше, как вдруг Чарли снова остановил челнок и вернулся на прежнее место. Он пригляделся — да, на стволе дерева белела свежая зарубка. Старый индеец прошел вброд немного дальше: от края заводи по деревьям уходила в глубь болот вереница зарубок, и конца ей не было видно. Минуту он постоял в раздумье, потом повернулся и побрел к внуку...
...Челнок еще не коснулся носом берега, на котором стояли чики, а енот Гамбо был уже тут как тут. Он обнюхал рыбу на днище каноэ, взобрался к Чарли на плечо и заскреб когтями по его голове.
— Это не тебе, Гамбо,— сказал старик.— Рыбу получит Тимми. А тебе я привез вот что.— От вытащил из кармана раков и положил на землю.
Енот тоненько взвизгнул от радости совсем по-ребячьи и, ухватив рака, принялся крутить его в лапах.
* * *
Лагерь «Сетов приют рыболова» был расположен на Сусликовом ручье в двух милях к востоку от становища Чарли.
Эти десять акров земли Сетов отец в 1890 году приобрел заочно, по объявлению; продал свою маленькую ферму в Джорджии и тронулся на юг, во Флориду, где, если верить объявлению, молочные реки текут в кисельных берегах. В рекламном проспекте расписывались помидоры весом в пять фунтов, двухфутовой длины окра, сахарный тростник в четыре человеческих роста и почва, до того плодородная, что воткнешь палку — и назавтра же зазеленеет деревце.
Полгода спустя Джон Томпсон очутился южнее озера Окичоби с воловьей упряжкой, на которой вез свои топоры, плуги и свои мечты, и чем дальше к югу он продвигался, тем глубже становилась под ногами вода и непролазней трясина. Кончилось тем, что он бросил волов и поклажу и с одним лишь ружьем да топором достиг своей латифундии. Год он валялся по ночам в жидкой грязи, миллионами шлепал комаров и строил себе хибару, благо в его владения входила девственная роща болотных кипарисов. Болота кормили его, верней, не давали помереть с голоду: дичь шла на еду, а шкурки — на продажу.
Сколько раз его одолевал соблазн послать все это к чертям и сквитаться с мошенниками из агентства по недвижимости, которые провели его и обобрали, и все-таки он оставался и мало-помалу отвоевал у джунглей клочок земли, скупо родящей помидорчики весом в шесть унций да трехдюймовую окру.
В 1906 году, съездив в городок Окичоби, он женился на дочке местного рыбака и привез ее к себе на болота, в кипарисовую хибару. Здесь жена его прожила ровно столько, сколько потребовалось, чтобы произвести на свет Сета, и после этого покинула болота, а заодно и мужа с сыном — только ее и видел Джон Томпсон.
В отношениях между Сетом и его озлобленным на весь мир папашей не ощущалось родственного тепла; Джон Томпсон с большим удовольствием пришлепнул
бы отпрыска, точно назойливого комара, если б только не страх перед законом. Он терпел мальчонку подле себя тринадцать лет, потом Сет сбежал из дома и подался на рыбный промысел добывать зубатку.Время от времени он приезжал домой подбросить отцу деньжат, сколько удавалось скопить, и постепенно Джон Томпсон начал ласковей глядеть на сына. Однажды в 1931 году, приехав по обыкновению ненадолго домой, Сет застал отца бездыханным на грядке с чахлыми помидорами. Он отвез тело на Коуплендское кладбище и там предал земле.
Вскоре он вернулся, и не один, а с молодой женой из Мор-Хейвена, и повторилась та же история, какую некогда пережил его отец. На сей раз достаточно оказалось одной недели в кипарисовой развалюхе среди комариных болот: на восьмое утро Сет проснулся и обнаружил, что молодая жена исчезла. Только он в отличие от отца не ожесточился. Готовить женщина не умела, отказывалась колоть дрова и свежевать добычу, а стало быть, уехала — и с плеч долой.
К этому времени промысел зубатки на озере Окичоби, пережив бурный расцвет, захирел, а спрос на рыбу все не падал, и Сет начал рыбачить то по ручьям и заводям на болотах, то на Тернер-ривер, протекающей поблизости. С годами он утратил вкус к тяжелому труду по многу часов кряду, прикупил лодок для сдачи напрокат и стал предлагать свои услуги в качестве проводника; мало-помалу «Сетов приют рыболова» приобрел известность среди любителей рыбной ловли в Кольер-каунти. Теперь Сет промышлял рыбу на продажу, только когда приходилось туго с деньгами.
Старый дом его, каким был в 1890 году, когда его построили, таким и остался: покосившееся крыльцо, пол из толстых, грубо отесанных досок, кровля из самодельной дранки. Слева от дома стояли «форд»-пикап и болотный вездеход с огромными самолетными покрышками. Ближе к ручью Сет поставил сарайчик и открыл в нем лавку. Здесь можно было купить рыболовные снасти, пиво, содовую воду, сладости, сигареты — правда, пиво хозяин не столько продавал, сколько употреблял самолично. По берегу ручья лежало штук десять плоскодонок, которые Сет сдавал напрокат, а кругом по всей поляне валялись верши и сети.
К немногим современным удобствам, какими Сет пополнил свое обзаведение, относились электрический свет, охладитель для пива и содовой, холодильник и большая вывеска над входом в лавку с рекламой кока-колы и надписью: «Сетов приют рыболова». Стряпал он по-прежнему на открытой решетке у крыльца или же на дровяной плите в кухне. Уборная стояла в лесочке за домом, а ванной служила большая деревянная кадка на заднем крыльце. Зато воду в дом, а также к прилавку на дальнем конце вырубки, где чистили рыбу, подавал электрический насос.
Был у Сета помощник по кличке Тощий — долговязый мужчина лет сорока, который забрел сюда лет десять назад, попросил поесть, да так и прибился к лагерю. Откуда явился Тощий, куда держал путь, было ли у него человеческое имя, Сет не знал и никогда не допытывался. Тощий служил ему верой и правдой, ел мало, делал без лишних разговоров все, что велят,— чего же еще? Жил он в каморке, которую Сет для него пристроил к лавке с задней стороны, и по всем признакам никуда отсюда не собирался.
Во владениях Сета имелась достопримечательность, какую нигде больше не сыщешь на болотах: лагерь окружали девять акров девственного, нетронутого леса, в котором рос болотный кипарис. Здесь никогда не производили порубку, не считая того акра, который Джон Томпсон когда-то расчистил под огород, пустив деревья на постройку дома и сараюшек. И теперь сумрачные великаны поднимали высоко к небесам кроны такой густоты, что ни единому лучику солнца сквозь них не пробиться; по земле громоздились корни самых невообразимых очертаний, а между ними горделиво раскинули листья высокие папоротники и ковром стлались сфагновые пышные мхи. Там озерко, покрытое водяными лилиями, тут густая чаща сабаля-пальметто, россыпи диких орхидей — и тишь, нерушимая тишина. Часто люди ехали сюда только ради того, чтобы побродить по такому лесу.