Журнал «Вокруг Света» №01 за 1983 год

Гоша чуть касается руля и, откинувшись на сиденье, насвистывает какую-то свою песню. А Крыжановский, не проронивший до сих пор ни слова, раскрыл вдруг портфель и выложил под ветровое стекло синий блокнот с позолоченной надписью на обложке «Дневник». Раскрыл его, перелистнул и снова положил на место.

— Смотри — Бабырган,— сказал начальник дороги.

Я не сразу уловил, о чем он, но тут же проследил за его рукой.

— У горизонта... Первая гора со стороны Бийска. Она и называется Бабырган. Говорят, если зацепилась тучка за ее вершину — жди ненастья. Кстати, Гоша, — он тронул Юдина за плечо,— а тучка-то сидит...

Проехали и село Березовку, и Быстрянку, известную на весь Алтай своими сырами, а солнце все светило нам. Проехали и Суртайку. Вдоль дороги три десятка крепких приземистых изб с дымками над покатыми крышами. Из загонов выглядывают рыжие коровы, кинулась вдогонку лохматая дворняга, но тут же отстала... Сел таких лежало на нашем пути множество. Они темные, похожие друг на друга основательностью, словно вырастали из самой земли. А названия у них веселые. Характерная, кстати, особенность для этих мест. Еще со времен первых переселенцев давались названия селам звонкие, привольные и не хмурые: Образцовка, Быстрянка или же Суртайка...

Обкатывая нас грохотом, проносятся машины. В кузовах — кирпич, бетонные плиты, щебенка, лес. Они идут вереницей — одна за другой, как бы караваном.

Иногда Гоша резко сигналит встречному транспорту — здоровается со знакомыми шоферами. Егору Петровичу, или, как зовут его водители, попросту Гоше, лет под пятьдесят. Он перехватывает мой взгляд:

— Гоша грузовички по Чуйскому гонял, — в растяжку, по-сибирски говорит о самом себе. — Туда, сюда... Путевой лист — распишитесь, пожалуйста... А Сибирь нынче не та. Морозов, как раньше, не бывает. Когда-то тулупчик, валенки в дорогу давали, а сейчас... — Гоша подумал, и в голосе его появились ворчливые нотки. — Говорят, печка есть...

Крыжановский удивленно вскинул брови:

— Ты бы лучше рассказал, какие ребята здесь работают.

— А что ребята?! Я ж говорю, огонь ребята! Не свалить, не испугать, нетто-брутто... Шофера классные. Шестьсот туда, шестьсот обратно с песней проскакивают! — Гоша вдруг резко вырулил машину. Мы въехали на небольшой деревянный мост. Крыжановский раскрыл блокнот, что-то записал.

К Усть-Семинскому перевалу подъехали уже в сумерках. За ним, я знал, должен быть Онгудай, место нашего ночлега. Теперь все чаще и чаще нас слепил свет встречного транспорта. А мы лезем все выше и выше... Потом долго ехали совершенно одни. И тут началось...

— Эх, — досадливо проворчал Крыжановский, — осталось-то вздохнуть и выдохнуть...

Вмиг мы очутились в сплошном снегопаде. Белые хлопья в стремительном кружении неслись отовсюду — сверху, снизу, с боков...

Гоша остановил машину, выключил фары. Крыжановский закурил, затянулся и спокойно сказал:

— Это еще не приключение...

Я глянул в окно, потом в лицо начальника дороги. Он, похоже, понял, улыбнулся:

— Небольшой буранчик. Придется подождать...

Снег продолжал лепить машину. Гоша уже спал. А Крыжановский неожиданно для меня разговорился:

— Сам я на Чуйском с 1963 года, родился на Украине, в деревне. Уж не помню, кто и посоветовал: «Иди дорожником. Дело почетное». Пошел. Был и нормировщиком, и десятником, инженером стал, экономистом, главным инженером, кажется, ни одной производственной ступени не миновал. Меня бросало в разные края. Наверное, и позавидовать-то мне нельзя... Не знаю... Сюда-то попал по твердому обещанию, что буду работать в Бийске. В город хотелось: семья, дети маленькие, надо было налаживать оседлую жизнь. Поселочков в моей биографии хватало! Это я к тому, что был момент, когда я чуть отсюда не уехал. И вещи уже запаковал. Заскочил с товарищами проститься. И остался...

Лицо Станислава Ивановича в глубоких морщинах, внимательный быстрый взгляд, как у человека много повидавшего и почти разучившегося удивляться. Говорит он сдержанно, сначала посмотрит на тебя, словно думает, а стоит ли говорить вообще?

И снова усмехнулся:

— Когда мы с женой приехали в Бийск, то полгода жили на сцене красного уголка Управления дороги. За занавесом кровать поставили, стол, стулья, шкаф. Так в декорации и жили.

Гоша Юдин уже несколько раз открывал глаза, глядел в нашу сторону, но ни разу не решился прервать своего начальника. А мы не заметили, когда кончился буран: как налетел неожиданно, так и стих...

Лучи фар, не останавливаясь, ломались, спотыкались на скальных выступах, выхватывали деревья и пятна снега. Мы почти поднялись к перевалу, на высоту 2000 метров — к одной из высоких точек Чуйского тракта.

— Тормози,— чуть ли не шепотом произнес вдруг Крыжановский.

Впереди, на ровном снежном плато, на самом краю его стоял желтый рожок месяца. Казалось, если мы поедем дальше, то обязательно сшибем его, опрокинем.

— Пошли потрогаем? — шутливо предложил Гоша.

— Ладно, ладно,— послышался голос Крыжановского.— Пора ехать.

Вскоре мы спустились в Онгудай. К десяти богам — так переводится с алтайского название поселка. Когда вылезли из машины, Крыжановский показал на проступающие из темноты громады гор:

— Считай. Вон первая. Там десятая... — Он пошел за ключом от комнаты, в которой можно было отдохнуть.

Мы с Гошей поднялись на крыльцо двухэтажного дома, и только теперь, привыкнув к темноте, я увидел на площадке бульдозеры, автогрейдеры, грузовики... Мороз колол лицо. А в небе — яркие, граненые звезды.

— Здесь наше крупное хозяйство, — пояснил подошедший Крыжановский. — Дом этот контора. Построили дорожникам поселок, больше двухсот человек здесь живет... Есть детский сад, магазин и столовая есть. Благоустраиваемся как можем.— Он толкнул дверь, и мы очутились в тепле.

Когда я проснулся, за окнами стояла непроглядная темень. Где-то истошно завопил петух. Крыжановский сидел на соседней койке и, склонившись над тумбочкой, что-то писал в своем дневнике. Распахнулась дверь, вошел Гоша.

— Чай стынет! — чуть не заорал он...

И снова дорога привычно разматывается навстречу. Мы едем смотреть «редкость», как сказал Крыжановский. А горы вокруг так же, как и вчера, громоздятся тяжелыми веерами, и так же по их склонам взбегают деревья, редеют у вершин, замирают... Кромка склона подобна застывшей молнии. Поворот — и опять скопление скал.

— Тут, — вяло обронил Крыжановский. — Останови...

— Могли бы вы подумать, что, путешествуя шоферским, Чуйским трактом, — говорил Крыжановский, вылезая из машины,— сможете увидеть «Каракольскую писаницу» — памятник творчества безвестных художников древности?