Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год

— Подходим к танкеру, экипажу приготовиться к дозаправке.

Политый лунным светом силуэт воздушного танкера занимает все стекла кабины пилотов. Сейчас самолет-заправщик подойдет почти вплотную, и экипажи двух большущих реактивных машин исполнят головокружительный трюк в бездонной пропасти стратосферы. Не замедляя стремительной скорости, танкер в несколько мгновений пополнит запасы нашего горючего в баках.

Вот из штанги на правом крыле танкера выскочил пятачок парашюта. За ним к ракетоносцу протянулась ниточка шланга. Командир слегка накреняет самолет. Левое крыло ложится на шланг.

— Внимание, контакт!

Оба самолета теперь летят, связанные резиновой пуповиной.

На приборной доске вспыхивает зеленый глазок — экипаж к приему топлива готов. И тотчас с борта танкера отзывается незнакомый голос:

— Даю топливо.

Ракетоносец продолжает полет.

Томительно ожидание цели. Усыпляюще монотонен рев двигателей. Молчит самолетное переговорное устройство.

До цели еще сотни километров, но это не расстояние для современного боевого самолета и ракет. Минуты теперь бегут секундами. Вскоре в тускло мерцающий экран локатора с угла вползают два ярких прямоугольничка, окруженных светлячками. Это цель — ударные корабли «противника» под охраной конвоя. Зеленые прямоугольники замирают в центре экрана.

— Цель на захвате.

— Товарищ командир, к пуску готов, — рапортует штурман.

Ракетные крейсеры отходили от пирса глубокой ночью. Подъем, признаюсь, я проспал. Разбудил меня топот крепких матросских ботинок. Боевая тревога. Наскоро одеваюсь, выскакиваю из каюты. В конце коридора вижу совсем неуставную возню. Матросы в холщовых робах пытаются унять медвежонка. Увести его подальше от глаз начальства. Медвежонок весело сопротивляется, потешно отмахивается лапами. Видно, по душе ему пришелся теплый уголок под трапом. На шум сверху спускается молодой капитан-лейтенант, вахтенный офицер. Он сердито выговаривает морякам, а потом посылает матроса на камбуз за банкой сгущенки. Медвежонок счастлив. Задрав вверх голову, сощурив глаза и выпростав во всю длину розовый язык, упоенно лижет сладкое молоко.

Тут уж и я узнаю нехитрую историю мохнатой гостьи. Машка «приписана» к экипажу соседнего крейсера. Естественно, она любимица своей команды и предмет зависти экипажа нашего корабля. В ночь перед походом, когда корабли стояли борт о борт у пирса. Машка пошла в гости. Пропажу хозяева обнаружили сразу после отхода и трижды запросили наш крейсер по радио. Наконец им был дан ответ: «У нас, у нас ваша Машка. Гостит. После учений вернем».

Море неистовствует, катит волны с двухэтажный дом. Узкое веретено лодки поминутно исчезает в пенном буруне. На мостике рубки качка еще злее. Мы вымокли до нитки. Даже кожаная на овчине канадка не спасает от холода. Цепляясь за обледенелые латунные поручни, думаю с тоской, когда снова уйдем вниз. И вдруг — срочное погружение! Не спрашиваю зачем. Знаю, ответ будет короткий — приказ. Сквозь вертикальную трубку с мостика рубки пулей скатываемся вниз. Задраены люки.

— Глубина девять... пятнадцать... двадцать... — выкрикивает боцман. — Двадцать пять... тридцать...

В лодке снова тихо. Мы легли на боевой курс. Впереди в сутках пути та самая точка, где нам будет приказано нанести ракетный удар.

Жизнь на лодке идет своим чередом. Как будто и нет учений, нет шторма. По флотской традиции день начинается и кончается чаепитием, утренним и вечерним. В свободное от вахты время матросы моются в душе, меняют книги в корабельной библиотечке; забравшись на койки в кубрике, вспоминают приключения героини фильма «Кавказская пленница». А потом наступает время вахты, и они снова становятся к штурвалам механизмов, к приборам, регистрируют малейший шум, доносящийся с поверхности...

Не верьте, если вам расскажут, что к сигналу боевой тревоги можно привыкнуть... Пронзительный голос ревуна враз заполнил всю лодку.

Я прижимаюсь к холодному металлу лодки.

— Товсь!

— Пуск!

Тишина. Где-то вверху ракета уже выпрыгнула из воды, включился маршевый двигатель. Опираясь на столб огня, она помчалась к цели.

— Полный вперед!

Мы уходим. Пусть теперь нас ищут самолеты и корабли противолодочной обороны, ведь и у них сегодня учения.

И. Гричер, фото автора

Пернатые туфли смерти

Авторы очерка — австралийская балерина и искусствовед Бэт Дин и ее муж — режиссер и журналист Виктор Кэрелл. Многие годы они занимаются изучением искусства танца первобытных народов. Дин и Кэрелла волнуют не только танцы, но и повседневная жизнь, обычаи, предания — все то, отражением чего является танец, то, без чего невозможно его понять. Этот общий интерес к жизни аборигенов не мог не вывести авторов на наиболее острые вопросы, на те противоречия, что вносит действительность в быт аборигенов Австралии.

После долгого, трудного дня на охоте Варнагери изрядно устал, потому что был очень стар. Он присел к огню и задумался. Скоро, очень скоро он сможет не ходить больше на охоту и тогда целый день будет сидеть у огня, уносясь в мечтах в незапамятные времена. И самые первые предки его племени, «Люди Времени Снов» будут вставать перед его взором, уже подернувшимся туманной дымкой. Одна из жен подошла к нему и протянула большой ломоть обгорелого мяса кенгуру. Вид мяса вызвал у Варнагери прилив голода. Поднеся ломоть ко рту, он жадно, с нестарческой силой стал рвать его сточенными до десен зубами. Оторвав огромный кусок, Варнагери уже было приготовился вонзить зубы в сочную мякоть, как вдруг застыл неподвижно. Лающие, отрывистые звуки доносились резким стаккато до его слуха. Голоса у костров мгновенно стихли и тут же возобновились. Варнагери тоже продолжил прерванную еду.

Кирили-одноногий приблизился к его костру мелкими прыжками, шапка слипшихся от грязи курчавых его волос тряслась в ритм движению. «Нибули идет», — объявил он. Варнагери кивнул. Так оно и есть, подумал он, потому что Нибули, далеко оторвавшийся от остальных охотников, был единственным мужчиной племени, которого не было у костров.

Пережевывая мясо неутомимыми челюстями, Варнагери стал думать о тех сложностях, которые принес с собой Нибули. Нибули был влюблен и хотел взять в жены Джалму, дочь Кирили, девушку с мягкой коричневой кожей и высокой, полной грудью. Но Джалма была «запретной добычей» для Нибули, и старейшины племени запретили их брак (У австралийских аборигенов сложнейшие правила вступления в брак, основанные на системе родства. Каждое племя делится на группы, внутри которых брак категорически запрещен. (Прим. ред.)) . Взбешенный Нибули высмеял их поверья.

Святотатственное поведение Нибули наполняло печалью Варнагери. Что можно ждать от человека, который несколько лет провел на скотоводческих ранчо, общаясь все время с белыми! Варнагери мало что знал о белых, он старался держать племя подальше от их разлагающего воздействия. Традиция требовала, чтобы племя выходило к тому или иному колодцу в определенное время — оно определялось по созреванию плодов «кунарка», дикого персика. Но если Варнагери заставал у источника белых и их скот, он уводил племя прочь. Ибо больше жажды и голода он страшился незаметных, коварных трещин в вековых традициях. Когда власть над племенем навсегда уйдет из рук старейшин, неминуемо наступят черные времена, тогда племя навсегда останется под пятой белых и будет выпрашивать у них пищу и воду из их колодцев.

...Нибули неслышной тенью метнулся среди костров. Однако Варнагери поймал его взглядом.

Нибули показал рукой на восток.

— Белый человек сидит вон там, — сказал он.

При этой новости Варнагери приоткрыл глаза чуть пошире, но только хмыкнул и продолжал рвать ломоть мяса. Старый Кирили взволнованно расспрашивал Нибули о белом. Его лагерь был в дне ходьбы от стойбища, рассказывал Нибули. Там всего один белый, с ним два чернокожих носильщика из какого-то северного племени и еще пять больших зверей, которые зовутся верблюдами.