Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год
Шрифт:
У костра он сбросил тушу наземь. Лагерь был наполнен шумом и щебетом женщин, которые готовили пищу, собранную этим утром.
— Где хворост, чтобы поджарить мясо? — зарычал на них Варнагери. — Перестаньте молоть чепуху. Идите и наберите побольше хвороста. Мужчины скоро будут в лагере.
Как только они ушли, Варнагери поспешил к стоянке Нибули — связанным полукругом невысоким кустам, выгнутым против ветра. Варнагери пошарил в ветвях и нащупал два свертка, обернутых в кору. В первом были личные ритуальные принадлежности — украшения из перламутра, несколько браслетов из шерсти крошечных обезьян-ревунов... Во втором он обнаружил большой пучок перьев эму, перевязанный волосяной веревкой... Развязав его, Варнагери распустил перья, и они раскрылись
Теперь надо было срочно отыскать масло для волос. На стоянке Нибули его не было. Спеша и волнуясь, Варнагери побежал к собственному костру и из потайного укрытия вынул пару туфель. Они были сплетены из перьев эму, скрепленных древесной смолой. Это были наводящие ужас, обладающие магической силой туфли Курдайча. Много-много лун прошло с тех пор, как он вынимал их в последний раз из потайного хранилища.
Тщательно завернув туфли в кору, Варнагери двинулся в сторону от основного лагеря, к месту ночлега незамужних девушек. Он обыскал все вокруг, обшарил каждый куст. Безуспешно. Вдруг он наткнулся на питчи с кореньями, оставленное впопыхах на земле, когда он погнал женщин за хворостом. Там-то, под кучей корней, он и увидел бутылку с маслом. Варнагери вдохнул опьяняюще сладкий аромат, который вызвал у него тошноту. Питчи, отметил он, принадлежало Джалме. Итак, страшное подозрение обернулось явью. С нарастающим ужасом в душе он поспешил к заветной площадке, где хранились чуринги.
Он постоял перед большой нависающей скалой, сложил руки лодочкой, поднес их ко рту и издал пронзительный, дрожащий крик. Затем сделал несколько шагов вперед, тихо напевая мелодию. Потом взошел на скалу и сдвинул тяжелый валун, который закрывал вход в хранилище. Тихо и благоговейно Варнагери извлек чуринги. Бережно разложил их на травяной подстилке и стал считать их, называя каждую ее собственным именем. Имя за именем скатывалось у него с языка; но, когда чуринг уже не осталось, одно имя так и не было произнесено... Унабарили... Значит, этой чуринги нет!
Грусть и печаль, невыразимая печаль, охватили Варнагери. Только теперь он почувствовал, как он стар, изможден, немощен. И он закричал, давая выход своей боли. Его крики забились среди камней и затем спустились на землю одним бесконечным, надрывающим сердце рыданием.
Затихнув и чуть успокоившись, он взял оставшиеся камни и разложил их на коленях. Раскачиваясь из стороны в сторону, он любовно гладил, ласкал каждый из них. Для него они были незримой цепью, протянувшейся от людей его племени к «Людям Снов», ручейком бьющейся, живой мысли, которая была, есть и будет всем его миром, самой его жизнью. Одинокая слеза упала на камни. Прошло много времени, прежде чем у Варнагери хватило сил подняться. Он встал и положил чуринги в хранилище.
Двигаясь через степь наперерез, чтобы отрезать белому возможный путь отхода, он заметил угасающий дымок тлеющей травы. Пройдя по ее опаленному краю, он нашел наконец то, что искал, — следы огромных верблюдов, еще недавно лежавших здесь. И он неутомимо помчался вперед. Гнев удесятерял его силы, стоило ему подумать о белых. Когда он был мальчишкой, никто в его племени и слыхом не слыхал о них. А теперь на протяжении всего лишь одного поколения белые отняли у них охотничьи угодья и заразили его народ всеразъедающим ядом гниения, который подтачивал вневременные устои их жизни.
Впереди себя он расслышал голоса. Тогда он стал продвигаться медленнее, тщательно выбирая дорогу. Через просветы в листве он внимательно следил за белым и двумя его темнокожими помощниками, которые разбивали лагерь на ночь. Варнагери залег в кустах, дожидаясь своего часа. И когда черная ночь окутала все вокруг своим непроницаемым покровом, Варнагери, удостоверившись в том, что все в лагере заснули, вынул туфли Курдайча из коры,
в которую они были обернуты, и надел их на ноги.Безмолвной тенью он обошел спящих чернокожих носильщиков и приблизился к белой палатке. Вслушался, едва дыша. Из палатки доносился размеренный храп. Беззвучно Варнагери двинулся из непроглядной темноты ночи в еще более непроглядную темноту внутри палатки. Там он подождал чуть-чуть, чтобы дать привыкнуть глазам. Его взгляд быстро заскользил по наваленным на полу вещам, пока он не наткнулся вдруг на какой-то предмет, который выделялся среди остальных даже в ночи — так он был темен. Это была чуринга, лежавшая у самого ложа белого, на ящике.
Сердце Варнагери едва не разорвалось от волнения, когда он, исполненный счастья, схватил священный камень. Одной рукой прижимая к груди камень, он положил другой бутылку с маслом для волос точно на то место, где до этого лежала чуринга. Но когда он опустил туда же и нож, тот выскочил из дрожащих от волнения старческих рук и с шумом ударился о ящик. Варнагери быстро согнулся вдвое, чтобы поднять его.
Но белый уже проснулся и вскочил на ноги. Две огромные руки сомкнулись на хрупкой шее Варнагери. Старик боролся отчаянно, но сил у белого было больше чем достаточно...
И тогда Варнагери в отчаянии ударил в неимоверную массу, нависшую над ним, ударил белого его же ножом, глубоко, в самое сердце. И почувствовал, как тот охнул, как медленно-медленно стальное объятие расслабилось и огромное тело рухнуло наземь.
Ему пришлось опереться о ящик, чтобы не упасть на распростертое на полу тело. Окаменевшие пальцы левой руки сжимали священную чурингу.
Крепко прижимая ее к телу, Варнагери выскочил из палатки. Туфли Курдайча он снял, чтобы свободно двигаться в темноте.
Уже занимался рассвет, когда Варнагери вернулся в лагерь. Старик шатался от усталости. Однако оставалось еще одно неотложное дело, его долг, не исполнив который он не мог дать отдыха своему обессиленному телу. Виновный должен быть наказан — таков закон.
Вновь надев на разбитые ноги туфли Курдайча, он подошел к дереву, в дупле которого хранилась охра для раскрашивания. Со всей тщательностью он нанес на тело черные магические символы и обвел их красным, символы, которые должны будут помочь ему умертвить медленной, мучительной смертью человека. Потом он тихо запел тайные заклинания: жуткий, клокочущий гортанный звук, злобный, безжалостный. В нем не осталось и следа от обычно мягкого Варнагери. Он стал непреклонным, налился несгибаемой волей, исходящей из сознания его священной цели. Разрушительная сила, высвобождаясь внутри его, заставляла все тело дрожать от напряжения.
Он встал на колени и, положив в рот маленькую деревянную чурингу, взял свое копье и щит. Пригибаясь низко к земле, он принялся красться... ближе... ближе к костру Нибули, изредка взмахивая щитом, чтобы удержать равновесие. Упрямым, гибким шагом он дважды обошел спящего, каждый раз твердо ставя ногу на землю, чтобы отпечатать следы туфель. Губы его непрерывно шевелились, беззвучно повторяя заклинания...
Выполнив свой долг, старик стер рисунки с тела и вернулся к костру. Там он снова бережно завернул туфли и спрятал их назад в укрытие. Священную чурингу он положил под куст, у самой своей головы. Ее он вернет духам завтра.
Наутро взволнованные крики донеслись с той стороны, где жили молодые охотники. Те, кто побежал посмотреть, рассказывали, что следы Курдайча ясно виднелись на песке повсюду вокруг Нибули. Сам он лежал, корчась от боли; его лицо, изуродованное гримасой агонии, было покрыто большими каплями пота, который рождался на лбу и скатывался вниз.
Стеная, он твердил что-то о ноже внутри него, который вспарывает ему живот и поднимается все ближе к сердцу. Те, кто осмелился приблизиться, могли расслышать его бред: «Нож... исчез... он... режет... режет». Он метался весь день, то и дело вскрикивая от боли. Вид его извивающегося тела и вылезших из орбит глаз наполнял ужасом всех в лагере. В ту же ночь Нибули умер.