Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год

Сейчас дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки — на места будущих плотин приезжают комиссии, ведутся обследования. Жители дола, правда, резонно замечают, что разговор о плотинах возник в связи с планом постройки серии атомных станций на Луаре: реакторам в большом количестве нужна вода-теплоноситель. Проблемы, проблемы...

Да, облик Луарского дола меняется. Замки, естественно, остаются на своих местах, но их окружение становится иным. Превращаются в шумные промышленные центры описанные Бальзаком маленькие городки, еще недавно застойные мирки французского провинциального буржуа. Это относится и к Шинону, где происходит действие романа «Сельский врач», и к Сомюру, где писатель поселил свою Евгению Гранде, и к Туру, где он родился сам.

Промышленная зона плотно опоясала Тур. Только старинный центр, зажатый в треугольнике между Луарой и Шером, сохранился в прежнем виде.

Частокол башен — таким выглядит Тур сверху (название города в переводе значит «Башни»). Эту точку зрения город, да и все замки Луарского дола «обрели» недавно, когда кинооператор Ламорис начал снимать памятники с вертолета, открывая то, что виделось совсем неявно с земли, снизу. Его фильмы поразительны. Впервые за многовековую историю стало возможным рассматривать фигуры, фризы, окна и шпили так, как их видели только строители.

А орудия мастеров былых времен выставлены в экспозиции турского Музея ремесел. Это редкое собрание средневековых инструментов, знаков различий, гербов цехов, гильдий и прочего, что обставляло труд символикой причастности к делу созидания красоты. Французские изделия всегда были отмечены изяществом, «необщим выражением», и эта традиция наглядным образом передавалась из века в век.

В музее среди прочего мы находим снаряжение верхолазов, ремонтирующих (и поныне!) галльских петушков, сидящих на шпилях соборов и замков.

На видном месте выставлен садовый секатор. С помощью этого инструмента созданы образцы парковой архитектуры, которые можно увидеть в замке Вилландри. Буковые и тисовые поросли, цветники и кусты создают цветовую мозаику — разную в зависимости от сезона. Многие растения были завезены в эпоху Возрождения из Италии.

Партер перед Вилландри покрыт сложнейшим геометрическим рисунком. Растительные аллегории в XVI веке были понятны. Сейчас их, пожалуй, требуется расшифровать. Вот выполненные в живых символах темы знаменитого «Романа о Розе», сказания о короле Рене Анжуйском и принцессе Клевской. Веера и бабочки означают счастливую любовь. Рядом вечнозеленое сердце, чуть дальше ветвистые рога (этот символ не нуждается в расшифровке). Неизбежное последствие — скрестившиеся мечи и щиты рыцарского поединка. И все это соединено в изощренном хитросплетении.

В 1952 году красота Луарского дола обрела новое звучание. Я не оговорился — именно звучание. К этому времени десятилетиями не реставрируемые замки пришли в катастрофический упадок. Частные владельцы не могли, да и не желали отпускать деньги на их содержание. Соответствующая статья государственного бюджета была мизерной. И тогда архитектору Роберу Удену, хранителю памятников департамента Луар и Шер, пришла в голову идея спектакля «Звук и свет».

Замок Шамбор по вечерам осветили искусно расположенными прожекторами, а из громкоговорителей полились музыка и стихи. Родилось целое представление, новый жанр, завоевавший живейший интерес публики. Вскоре спектакли «Звук и свет» были поставлены в Блуа, Монбазоне, Анже, Амбуазе, Шеверни, Шенонсо. Поэтические подборки вылились в целые представления. Деньги, полученные от сборов, позволили привести замки в порядок, вернули их к жизни.

Шамбор стоит на левом берегу Луары, в густом парке, окруженном ажурной решеткой длиной восемь лье.

В «охотничьем домике» Шамбор (по крайней мере, таково было его первоначальное предназначение) 440 комнат, а над крышей застывшим фейерверком взметнулись 365 печных труб — по числу дней в году. Целый лес луковиц, шлемов, башенок, звонниц без колоколов, шпилей и коньков. В дни охоты сюда съезжалось до двух тысяч гостей. Фасад обегает галерея — своего рода трибуна для дам, наблюдавших за верховой свитой и доезжачими.

Шамбор не предназначался для жилья, короли бывали здесь один-два раза за время царствования. Людовик XIV решил переделать кордегардию Шамбора в театр. Велел привезти из Парижа труппу и поставить здесь комедию-балет, которую должен был написать Жан-Батист Мольер.

Автор провел два месяца в холодном гулком замке (никому в голову не пришло топить королевские печи ради какого-то комедианта). К концу назначенного срока комедия была готова. Называлась она «Господин де Пурсоньяк». Королю пьеса не понравилась. Он отбыл из Шамбора, не заплатив Мольеру обещанный гонорар.

Шли столетия. Замок пустовал. Обваливалась черепица, на галерее поселились голуби. Во время оккупации Франции усадьбу занял гитлеровский генерал. В 1944-м, убегая, он в качестве «отвлекающего маневра» поджег Шамбор.

Замок спасли партизаны-маки. Здесь, в долине Луары, воевал и один из старейших коммунистов Франции уроженец Турени писатель Гастон Монмуссо. Герою его романа принадлежат следующие слова:

«Вот замок капиталистов. Капиталисты выводили меня из себя всю жизнь, как и вас всех. Я должен был бы ненавидеть этот замок с его башенками, парадными лестницами, роскошной обивкой стен. Но нет, наоборот, я его люблю, есть в нем что-то мое, вот в чем дело...»

«Мое» — это труд поколений мастеров, каменщиков, резчиков, плотников, художников, кузнецов. Тех, кто создал красоту и очарование, без которых немыслим Луарский дол.

М. Беленький

Речные доктора

«— Я пришел проститься, капитан. Я намерен высадиться в Наполеоне.

— Где?

— В Наполеоне...

— Черт возьми, да неужели вы не знаете? Никакого Наполеона больше нет... Река Арканзас прорвалась через него, разбила все на куски и унесла в Миссисипи. — Унесла целый город? Банки; церкви, тюрьмы, редакции газет, театр, пожарное депо, здание суда, извозчичий двор — все?

— Все. За каких-нибудь четверть часа — не больше. Не осталось ни клочка, ни тряпки, только обломки лачуги да кирпичная труба. Наш пароход проходит сейчас как раз там, где был центр города; вот там кирпичная труба — это все, что осталось от Наполеона. Тот густой лес, справа, был когда-то за милю от города. Посмотрите-ка назад, вверх по реке. Ну что, теперь начинаете узнавать местность, а?

— Да, теперь узнаю. Первый раз слышу такую историю! В жизни не слыхал ничего более удивительного — и неожиданного!

...Город, бывший центром обширной и значительной области; город с большим флотским госпиталем; город бесчисленных драк — каждый день шло следствие; город, где я знавал когда-то прелестную девушку... Города больше нет: он проглочен, исчез, пошел в пищу рыбам...»

Так Марк Твен рассказал об уничтожении рекой города Наполеона. Так в XIX веке мог исчезнуть целый город...