Журнал «Вокруг Света» №02 за 1979 год
Шрифт:
В «Китовой аллее» мы насчитали более пятидесяти китовых черепов. Конечно, там, где есть челюсти, почему бы не быть и черепам, тем более что они тоже всегда использовались в строительстве. Но расположены черепа совершенно необычно: аккуратными, попарно выровненными группами по четыре, по два, причем вкопаны в галечный грунт своими узкими, носовыми частями, а широкие и массивные затылочные части высоко поднимались над землей. При этом примечательно и то обстоятельство, что эти челюсти и черепа (напомним, не менее как от 50 крупных китов!) были привезены откуда-то издалека. Китов явно били и разделывали не в бухте, так как иначе весь берег был бы забит ребрами и позвонками, как это и бывает всюду, где разделывают китов, а между тем здесь их практически вовсе нет. Кроме того, в черепах тоже просверлены дыры, очевидно, для транспортировки: значит,
Задние столбы Китовой аллеи, стоящие самой многочисленной, как бы тесно столпившейся группой, находятся у подножия каменистой сопки. На ее склоне были обнаружены сооружения, не столь бросающиеся в глаза, но не менее любопытные.
Прежде всего, оказалось, что весь склон, по существу, одна огромная кладовая мяса. Мясные ямы для хранения запасов продовольствия для людей и корма для собак — непременная принадлежность любого эскимосского поселка. Обычно ям в старину бывало примерно столько же, сколько и жилищ, то есть, как правило, не более 10—15. Здесь же, тесно прижавшись одна к другой, находилось около полутораста мясных ям! Поселок, который нуждался бы в таких запасах и был бы в состоянии их сделать, представить просто невозможно. Да здесь и не было в те времена поселка: самые старые землянки в Сиклюке на несколько сот лет моложе Китовой аллеи — это было видно хотя бы из того, что кости из развалин этих землянок выглядели несравненно свежее. Никакого другого поселка поблизости быть не могло, ему и негде было быть: и справа и слева вдоль берега тянутся одни только отвесные скалы.
Но ведь все это — теперь уже с несомненностью — означает, что Китовая аллея действительно неизвестное доселе в эскимосской культуре явление: сооружение, которое не связано ни с каким конкретным поселком и, судя по его масштабам, воздвигнуто совместными усилиями нескольких поселков. Сооружалось оно, несомненно, в культовых целях, как межпоселковое, межродовое, возможно и межплеменное святилище. Обряды, совершающиеся возле таких столбов с отверстиями, в общих чертах известны: сам столб считался вместилищем духа, ему совершали жертвоприношения — куски мяса на деревянных блюдцах. И совершались они еще сравнительно недавно: на другом берегу острова среди руин оплывших землянок древнего поселка и каменных колец, оставшихся от яранг более позднего времени, мы нашли одинокий столб с лежащими у его подножия выбеленными дождями и солнцем блюдами. По наблюдениям этнографов конца XIX — начала XX века, в отверстия таких столбов подвязывались ремни, на которых висели богато изукрашенные изображения культовых птиц и животных. Вполне возможно, что отдельные столбы и группы столбов, разбросанные по Китовой аллее, принадлежат остальным родам или поселкам. Но в самой структуре аллеи как бы записан «социальный код» того межпоселкового объединения, олицетворением которого она являлась.
Среди мясных ям по склону каменной осыпи идет вымощенная камнем довольно гладкая и прямая дорога — само сооружение ее, безусловно, потребовало коллективного труда. Она начинается от центрального густого скопления столбов и кончается у довольно широкой круглой площадки, окруженной кольцом из больших каменных глыб. В одном краю кольца вделан камень ярко-белого цвета, а под ним прослеживается пятно золы от очага. Очевидно, здесь было центральное святилище всего объединения, где отправлялись общие обряды представителями всех входивших в объединение поселков. Если посмотреть на план аллеи, то это святилище находится как бы на вершине пирамиды, и оно действительно является самой высокой точкой всего комплекса. А основание пирамиды — это группы китовых черепов, протянувшихся вдоль линии берега: таких групп, достаточно стандартных, как бы повторяющих друг друга, около 15. Наверно, они и представляют те полтора десятка поселков, которые входили в местный племенной союз. Более того, возможно, что этот союз был открыт для присоединения к нему в будущем и других поселков.
И теперь ту картину, что рисовалась в нашем воображении, мы можем уже назвать не догадкой, а научной реконструкцией.
...Последней прибывает байдара из Киги. В этом году старейшины Киги получили право быть хозяевами общего праздника, они запасли с весенней охоты мясо, построив для него три новые большие ямы. И сейчас они ведут за своей байдарой на поплавках большой китовый череп. В память об этом дне они вкопают его в причальном месте байдары Киги, где уже высится пять таких же
черепов, поставленных в прошлые годы.Будет пир, будут танцы, состязания в ловкости и силе. Пестрыми фигурками из дерева и перьев на поводках из китового уса украсятся столбы. Но среди веселья вожди найдут время поговорить о делах серьезных и совсем невеселых: в последние годы и китов удается добыть все меньше, и все чаще приходится отражать набеги сивуканцев, племени некогда дружественного, а сейчас в скудеющем добычей море ставшего враждебным... А самые старые и опытные, может быть, чувствуют уже наступление и таких времен, когда распадется островной союз, некому будет закладывать мясо в хранилища на Сиклюке; и обряды, и смысл святилища, и само его имя будут забыты...
С тех пор прошло более полутысячи лет, но столбы-вехи, указывающие путь к Китовой аллее, по-прежнему высятся на мысах Аракамчечена. Кое-где рядом с ними встали автоматические ацетиленовые маяки, по которым современные моряки держат курс уже в другие места и совсем с другими целями. Но кости Китовой аллеи не могут оставить нас равнодушными. Они говорят о сложной и богатой истории каждого, даже самого далекого уголка нашей Родины, они говорят о действии всеобщих исторических закономерностей, проявляющихся на любой почве, как только производительные силы общества достигают определенного уровня.
С. Арутюнов, доктор исторических наук;
И. Крупник, М. Членов, кандидаты исторических наук
«Конь — моя забава молодецкая»
Летом прошлого года сотрудники Историко-художественного музея-заповедника в Загорске и Музея игрушки, обследуя дома, предназначенные на снос, обнаружили гипсовые заготовки для игрушек. Найдены эти формы были случайно и в самом подходящем для открытия месте — на чердаке. О них специалистам по игрушке было ранее известно все, кроме одной «мелочи»: их реального существования. Среди обнаруженных заготовок большинство оказалось формами для лошадок, которые когда-то делали из папье-маше мастера Сергиева посада.
Безусловно, это не «находка века». Игрушка — вещь настолько обыденно-привычная, что понятие сенсации к ней вряд ли подходит. Но она всегда вызывает детское и бескорыстное любопытство: как и из чего сделана? Безобидная жажда оторвать лошадке мочальный хвост и засунуть нос в образовавшееся отверстие не проходит бесследно. В зрелом возрасте многих людей, не говоря уже о специалистах, начинает интересовать — откуда появилась на свет одна из самых популярных игрушек детей многих поколений? Русская литература второй половины XIX — начала XX века полна упоминаний об этом прирученном «существе». Именно «существе», потому что человеческой памяти свойственно одушевлять любимое. А эту игрушку любили все.
Она производится и сейчас, но, конечно, другими, более совершенными средствами. В формах, найденных в Загорске, в первую очередь ощущается прикосновение человеческих рук. Формы небольшие, сероватые, с нечетким силуэтом, с углублениями разной величины... Из этих углублений затем появлялись кони... Когда мы выставили формы на солнце, они внезапно заполнились жизнью: светлое мерцающее пятно гипса растворялось на наших глазах в полутенях зыбких, словно удаляющихся коней. Коней-марев, коней-намеков... Мы знали, что это был намек на сотворение игрушки, и знали, как создавалась игрушка. Но ощущение причастности к первоосновам творчества не проходило. Тень, легшая в глубину гипса, была тенью наскальных фресок и тенью Сивки-бурки, всемогущего уродца.
Мы рассматриваем находки, понимая, что они — исток и завершение одновременно. Исток облика, по-своему совершенного, памятного для нас всех, в который годы не принесли изменений. И в то же время гипсовые формы были своеобразным итоговым моментом в развитии игрушечного промысла в Сергиевом посаде. Со времени их появления рынок сбыта Сергиевской игрушки необычайно разросся. Партиями привозили перекупщики этот веселый товар на сибирские ярмарки, семиреченские базары, рынки Закавказья. Сергиевские лошадки были поистине народной игрушкой. Они стояли и в крестьянских избах, и в городских квартирах, крутились в разноцветных каруселях. Именно благодаря изобретению гипсовых форм, сделавших это производство массовым, сохранялась веками добрая память о них.