Журнал «Вокруг Света» №03 за 1982 год

— В общем, да.

— А вы хоть раз выезжали для непосредственного надзора на место, где ведутся работы?

— Нет.

— Отчего же?

— Некогда было. И кроме того, это входит в обязанности бригадира.

— Но разве бригадир не ответствен перед вами за свои действия?

— В известном смысле да.

— А между тем вы, в сущности, даже не знаете, чем он там занимается?

— Я знаю, что он занимается расчисткой строительной площадки — для того его нанимали. И знаю, что это первоклассный работник.

Немного помолчав, Лайкс продолжал:

— Скажите, мистер Симмонз, не пробудилось в вас сознание вины, когда бригадир Лоутон отравил ручей и вызвал мор аллигаторов и других животных? Вас это не обеспокоило?

— Не вижу причин отвечать на такой вопрос.

— А если бы вместо животных речь шла о человеческой жизни — тогда бы видели?

— Конечно. Это совсем другой разговор.

— Разве один из ваших ночных сторожей не застрелил там, на болотах, человека?

— Довольно! — жестко произнес судья.— Свидетель, вы свободны. В подобном духе допрос продолжаться не может.— Он взглянул на Лайкса из-под бровей.— Скоро двенадцать часов, а защита еще не вызвала ни одного настоящего свидетеля по делу, и суду неясно, каким образом адвокат намерен защищать своего клиента. Суд объявляет перерыв до четырнадцати часов и предупреждает адвоката: либо он без дальнейших проволочек переходит к защите, либо отказывается от ведения дела.

Когда заседание суда возобновилось, Лоутона уже не было видно среди публики, но Райлз и Симмонз вернулись в зал посмотреть, чем завершится дело. Задние ряды заняли после перерыва друзья и знакомые Прыгуна из резервации, которые гуртом приехали в Нейплс, опоздав к началу суда. Вернулся на свое место и Фред Гендерсон, хотя его присутствие больше не требовалось.

Поднялся Лайкс.

— Ваша честь, защита просит разрешения предъявить суду одно вещественное доказательство.

— Хорошо, господин адвокат,— недоверчиво сказал судья, еще тая на Лайкса досаду за то, что происходило утром.

Два судейских пристава внесли в зал шкуру исполинского аллигатора и положили на пол у скамьи присяжных. Несколько минут присяжные и судья молча разглядывали ее, пораженные небывалыми размерами.

Затем Лайкс вызвал на свидетельское место Чарли.

— Мистер Прыгун,— начал он,— сколько вам лет?

Чарли отвечал медлительно, оробев от чуждой обстановки, от присутствия стольких незнакомых лиц, руки у него дрожали.

— В точности не знаю, но поручусь за восемьдесят шесть.

— Сколько из них вы прожили на Больших Кипарисовых болотах и низменности Эверглейдс?

— Все до единого.

Лайкс кивком показал на шкуру.

— Вы этого аллигатора застрелили?

— Да, этого.

— Почему вы так уверены? На болотах много аллигаторов, и одна шкура похожа на другую.

— Потому что у него шрам на голове. Это Фитюлька Джордж.

— Фитюлька Джордж?

— Аллигатор,— сказал Чарли, указывая на шкуру.— Это его так зовут.

— Ваша честь,— сказал, вставая, обвинитель.— Вопросы защиты неуместны и бесцельны, они уводят нас от существа разбираемого дела. Суду неважно, какая у аллигатора была кличка.

Судью, однако, уже одолевало любопытство: впервые в его практике защита подсудимого зиждилась, если так можно выразиться, на шкуре аллигатора, и ему было интересно узнать, что будет дальше.

— Можете продолжать, господин адвокат,— сказал он.

Лайкс склонил голову.

— Мистер Прыгун, давно ли вам знаком этот аллигатор?

— Лет шестьдесят, а то и больше. Старый он был, Фитюлька Джордж.

— Будьте добры, расскажите суду, откуда у аллигатора этот шрам на голове.

По-прежнему медлительно, как бы извлекая каждое слово из глубин памяти и взвешивая его, Чарли отвечал:

— Я нашел этого аллигатора на болотах, когда он был длиной в полруки, принес в селение и держал у себя. Один раз к нам забрел белый мальчик, и Фитюлька подвернулся ему под ноги. Мальчик вытащил из костра головешку и приложил аллигатору к темени. Фитюлька Джордж кричал, плакал, как ребенок, а этот мальчик еще крепче прижимал головешку и выжег у детеныша глаз. Когда я вышиб у него из рук головешку, Фитюлька Джордж был наполовину мертвый. Я приготовил снадобье из трав и корней, замесил на болотном иле, замазал обожженное место и много недель не снимал. Выжил Фитюлька Джордж. А когда он подрос, я его свез на болотный затон и выпустил на волю.

— Случалось вам его видеть с тех пор, как вы его выпустили на затон, и до того дня, как застрелили?

— Да. Я каждую неделю его подкармливал. Чаще рыбы ему привезешь, но бывало, что и кролика. Другой раз курицу скормишь, когда заведется лишняя.

— Иными словами, каждую неделю на протяжении шестидесяти лет вы ездили кормить аллигатора?

— Он был мой друг, а с одним глазом много не наохотишься.

— Мистер Прыгун, почему вы вдруг задумали убить аллигатора?

— Из-за Гамбо.

— А кто такой Гамбо?

— Это енотик, он жил у меня на становище.

— Какая связь между енотом по кличке Гамбо и убитым аллигатором?

— Когда рабочие, которые расчищают болота, отравили ручей, они переморили в нем рыбу, черепах, аллигаторов. Гамбо съел рыбу из ручья и издох. Но перед смертью он сильно мучился от боли, и я не хотел, чтобы Фитюлька Джордж принял такие же мучения, как Гамбо.

— У защиты вопросов больше нет,— сказал Лайкс.

До сих пор обвинитель не предполагал устраивать подсудимому перекрестный допрос, но теперь изменил решение, чтобы вернуть присяжных к тому, что подсудимый нарушил закон. Он сделал несколько шагов к свидетельскому месту.

— Мистер Прыгун, что, по-вашему, предпочел бы сам аллигатор, которого вы называете другом,— жить или получить от вас пулю в лоб?

— Фитюлька Джордж, я думаю, хотел бы спокойно дожить до конца своих дней на болоте, но оказалось — не судьба.

— Вам было доподлинно известно, что яд проникнет дальше на болота и отравит аллигатора?

— Нет, это мне было неизвестно.

— Тогда, выходит, вы, может быть, застрелили его зря. Разве не так, мистер Прыгун?

— Если бы он не отравился, его убили бы машинами.

— Полноте, мистер Прыгун, не все аллигаторы поголовно гибнут при расчистке земель! Многие, наверно, выживают.

— Какие-то спасутся — это правда, но Фитюлька Джордж был больно старый, и видел он хуже других. Он всю жизнь прожил на затоне и других мест не знал — он никуда не ушел бы от машин. Его раздавило бы бульдозером, или он раньше погиб бы от яда, а я не желал ему такой смерти. Он был мой друг.

Обвинитель видел, что бесхитростные, прямые речи Чарли действуют на присяжных даже сильнее, чем его ответы Лайксу.