Журнал «Вокруг Света» №03 за 1990 год
Шрифт:
Зябликов с Измайловым спрятались в казенку за дверью. В тот же миг упала выломанная бунтарями дверь в сенях. Оттолкнув караульного, заговорщики прошли в спальню к Нилову. Вскоре оттуда донеслись шум, сдавленный крик, матерщина, удары... Потом Беньевский, Винбланд, Чурин, Панов — Измайлов узнал их по голосам — ушли.
Измайлов и Зябликов попытались незаметно ускользнуть, но караульные промышленники схватили Филиппа Зябликова, а Измайлову удалось незаметно выбраться из канцелярии, однако возле дома сотника Черных, где шла перестрелка, его обстреляли.
Вернувшись к себе на квартиру, Измайлов тотчас собрал людей, чтобы пойти с ними против бунтовщиков, но они настроены были нерешительно.
На площади присягали царевичу Павлу. Измайлов и Зябликов отказались от присяги, и их обоих посадили в башню большерецкой канцелярии, а потом вместе с другими арестантами — в числе которых был и Спиридон Судейкин — вывезли в Чекавинскую гавань и держали в трюме галиота «Святая Екатерина» под караулом, пока готовили к отплытию «Святой Петр».
Нужно сказать, что Беньевскому удалось все же сломить того и другого — под «Объявлением» стоят подписи обоих. Может быть, для отвода глаз — оба собирались бежать с галиота на байдаре матроса Львова, которого обещали отпустить перед самым выходом «Петра» в море, но ничего не получилось. Львов ушел один, и бросаться за ним вплавь было слишком рискованно — по реке шла шуга.
Зябликов ушел с Беньевским и умер в Макао, а Измайлов остался на необитаемом острове вместе с Паранчиными. Это случилось 29 мая 1771 года.
Им было оставлено три сумы провианта, ружье «винтовантое», у которого была сломана ложа; пороха и свинца фунта с полтора; топор, фунтов десять прядева, четыре флага, пять рубашек (одна холщовая, три дабяных), два полотенца, одеяло, собачья парка, камлея, фуфайка со штанами...
2 августа на трех байдарах пришли на Симушир промышленники во главе с купцом Никоновым. Измайлов потребовал, чтобы его немедленно доставили в Большерецк. Вместо этого Никонов забрал Паранчиных и отправился с ними и своими людьми дальше — на восемнадцатый остров Уруп — промышлять морского зверя.
«Питаясь морскими ракушками, капустою и прочим», обменяв с никоновскими зверобоями всю теплую одежду, которую оставил ему Беньевский, на продукты, остался Измайлов на острове один-одинешенек, как Робинзон Крузо. Потом, правда, прибыли на остров промышленники купца Протодьяконова — с ними и прожил Измайлов тот год, а в июле 1772 года Никонов доставил его на Камчатку. В Большерецке Измайлова и Паранчина арестовали и отправили под караулом в Иркутск.
Дмитрий Бочаров, обогнув Азию и Европу, прожив больше года во Франции, отправлен был из Петербурга на место своего нового жительства — в Иркутск 5 октября 1773 года.
Герасим Измайлов в награду за свое радение перед матушкой-царицей получил высочайшее повеление о своем освобождении из-под стражи 31 марта 1774 года. А еще через два года он, как и Бочаров, поведет на Алеутские острова промысловый бот Ивана Саввича Лапина и на Уналашке в 1778 году встретится с Джеймсом Куком, который с большой симпатией отзовется потом об этом русском мореходе в своем путевом дневнике.
В 1781 году Герасим Алексеевич вернется в Охотск, и здесь он будет приглашен на службу к Григорию Ивановичу Шелихову и поведет на Кадьяк галиот «Три святителя». С 30 апреля по 15 июля 1788 года Герасим Алексеевич Измайлов и Дмитрий Иванович Бочаров опишут на нем побережье Русской Америки от Кенайского полуострова до бухты
Льтуа, открыв при этом заливы Якутаг и Нучек. Там, где побывали русские землепроходцы и мореходы, они «зарывали в землю медные доски с российскими гербами и надписью: «Земля Российского владения»...На этом я хочу закончить свой рассказ о членах экипажа галиота «Святой Петр». Известно о них не так уж и много. Но и в этих неполных заметках видны их нелегкие и вместе с тем созвучные веку судьбы незаметных людей, усилиями которых вершилась история Российской империи.
Сергей Вахрин
Правило четырех «НЕ»
У балийских рыбаков существует поверье — в первый день Нового года улов самый счастливый
Стоял март, население Бали готовилось к празднованию Нового года. По улицам важно расхаживали парикмахеры со своим нехитрым инструментом и непременным зеркалом, которое клиенту приходилось держать в руках, если он хотел следить за работой.
Сновали уличные торговцы, таская в огромных застекленных ящиках, висящих на коромыслах, разнообразную снедь и закуски. Спешили из школы дети. Во влажном горячем воздухе, наполненном ароматами, витала предпраздничная суета.
Но вот что удивительно — накануне Нового года весь остров погрузится в тишину. И тогда будет не узнать шумных, веселых улиц Денпасара. Наступит черед «ньепи» — «дня тишины».
О «ньепи» существует легенда, ее мне рассказала знакомая балийская художница Ока Картини:
...Это было во времена, когда тигры еще не были кровожадными и не пожирали ни людей, ни животных. Кормились они только мухами да кузнечиками, а по вечерам грызли своих блох. Людей на Земле было немного, и жили они безбедно. Питались плодами, что росли на деревьях, работать не хотели, да и не могли. Однажды, играя в лесу, люди наткнулись на хижину, в которой жил отшельник.
— Одумайтесь, — сказал он,— нельзя все время рассчитывать на милость богов, полностью вверяя им свои судьбы. Вы должны сами уметь создавать все необходимое для жизни.
Но люди не послушались мудреца и продолжали лишь петь и танцевать.
Слова отшельника оказались пророческими. Настал день, когда боги ушли в дальний поход против злых демонов и им стало некогда заниматься людьми. Лесные плоды быстро кончились, и на земле начался голод. Когда боги вернулись из похода, многие люди уже умерли. Те же, кто остался в живых, дали зарок: раз в году, в день, когда они не послушались отшельника, задуматься над тем, правильно ли они живут, вспомнить о бедах, которые пережили в наказание за собственную леность и глупость.
С тех пор балийцы твердо следуют завету предков, соблюдая во время «ньепи» правило четырех «не»: не открывать окна, не зажигать огня, не выходить на улицу, не радоваться мирской жизни.
Безмолвие, плотно закупоренные окна и двери. Денпасар, который накануне сверкал огнями рекламы, гудел разноголосьем улиц и базаров, созерцает себя изнутри. Ночью он не зажжет ни одного огонька, отчего россыпи звезд покажутся еще ярче.
С первыми лучами солнца город оживает. После ритуала молчания люди спешат выплеснуть накопившуюся энергию. Процессии с гирляндами цветов и жертвоприношениями многоцветными лентами тянутся к берегу, чтобы отдать дань богам, вспомнить не вернувшихся из моря рыбаков, а заодно полюбоваться картиной восхода.