Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Журнал «Вокруг Света» №04 за 1972 год

Вокруг Света

Шрифт:

Через несколько дней, когда унялась пурга и снег чуть смерзся, мы увидели, как со стороны Большой земли, с перевала Ой-Каин, стали спускаться люди. Их было четверо, но они оставляли один ровный лыжный след. Это была оперативная группа Киргизской метеослужбы. Она пришла, чтоб искусственно обрушить лавины и освободить дорогу от снега. Началась работа. Люди копались в снегу, писали колонки цифр, на карте дороги рисовали длиннохвостых головастиков — предполагаемые лавины— и сожалели о том, что «сюда нельзя притащить минометы». Взрывчатку пришлось подвозить «воздухом». На вертолете прилетели

и взрывники. Вот тогда и появилась долгожданная возможность нам улететь. Но мы раздумали.

— Эй, корреспонденты! — кричит крепкий парень с густой цыганской бородой. Он сбросил тулуп, остался в одном свитере, на спине у него бумажный мешок со взрывчаткой.

— Погрейтесь малость. Дела хватит на всех, и острых ощущений тоже.

Сорок килограммов аммонала на горбу, шаг, еще шаг. Лестница, выбитая ногами на верх гребня, стала скользкой. Ноги трясутся, руки немеют, щеки мерзнут, на лбу пот. Качнуло раз, еще... Чернобородый подставил плечо и помог снять мешок.

Потом взрыв, пошла лавина, оголился склон. У костра из нескольких поленьев и солярки греем руки и банку тушенки. Закопченная от солярки банка ходит по кругу. Смотрю на этих «снежных людей», вспоминаю, кто из них кто... Вот этот, с седой бородкой, очень серьезный и деловой, с револьвером на боку, в куртке и в капюшоне из лохматого собачьего меха, — Николай Васильевич Максимов, хозяин всего снега и льда Киргизии, начальник снегомерной гидрографической партии. А этот — с таким же клинышком бороды, только еще не седым, и не такой серьезный, и без револьвера — Володя Зябкий. Бородач, что пригласил нас таскать мешки, — Юра Баранов. У них с Зябкиным на счету по нескольку сот обрушенных лавин на дороге Фрунзе —Ош и на иныльчекской трассе. А этот четвертый и единственный безбородый — Виктор Фатеев, такой худой, что ему не в горы ходить, а на равнине стоять и от ветра качаться. А он так мешки таскал, что за ним не поспеешь... Фатеев — инженер-гляциолог, на его душу приходится 6578 ледяных квадратных километров.

Дорогу скоро освободили от снега, и пошли по ней караваны машин с Большой земли, груженные мукой, сахаром, кормом для скота. И не было большего праздника у людей чабанского края Тогуз-Тороо, уставших от трудной зимы. Говорят, что там было много съедено и выпито, но ни лавинщиков, ни нас на том празднике не было. Мы вместе с ними уехали освобождать от лавин иныльчекскую дорогу.

...И вот опять раздутые до предела рюкзаки катаются по полу вертолета. Опять Максимов не снимает с головы лохматый капюшон, Баранов придерживает связку лыж, чтобы она не трахнула его и меня по голове. Зябкий просматривает записи. Фатеев клюет носом; для него нет лучшего снотворного, чем дрожь вертолета. Георгий прижимает к груди кофр с аппаратурой, чтоб «не перетрясло оптику». Мы летим по снежным делам в бассейн реки Исфайрамсай...

Вертолет поднял лопастями пургу, чуть прикоснулся к снегу колесами и завис. Садиться ему нельзя — завязнет в снегу. Командир МИ-4 Лева Вересов смеется из кабины:

— Был бы у меня отпуск, остался бы с вами в этом Крыму.

Он всегда шутит. Вышвыриваем из вертолета весь походный скарб, выпрыгиваем сами и отбегаем в сторону, пригибаясь от лопастей. Лева отрывает от снега вертолет, делает прощальный круг и уходит вниз, к теплой долине. Славный парень этот Лева! Через любой перевал машину проведет, почти на любом месте вертолет посадит, на всякий «SOS» прилетит. Лавинщики называют его «штатным» — значит, своим.

В этом маршруте я все-таки решил проявить упорство и сделать хотя бы несколько записей в дневнике. И вот теперь лежит передо мной блокнот с истертой, помятой обложкой. Страницы в чернильных разводах. Отдельные строки трудно разобрать

оттого, что они написаны окоченевшей рукой.

«День второй. Всю ночь желали друг другу спокойной ночи. На новом месте всегда плохо спится, особенно когда под боком хрустит снег. Фатеев всю ночь тряс палатку, чтоб ее не завалило снегом. Ему веселей, он выспался в вертолете.

В четвертом часу ночи выходим к перевалу Тенгизбай. Максимов так и не дал поесть манной каши — торопил. Путь к перевалу ищем по звуку лавин. Лыжи побросали, они тонут в мучнистом снегу. Пласты снега садятся с шумом спугнутой стаи горных куропаток — кекликов. Подъем крут, идем тихо, крадучись — след в след. Каждый знает, что одно вслух сказанное слово, один неверный шаг может вызвать лавину. Высота под четыре километра, Фатеев дышит словно кузнечными мехами. Зябкий шепчет ему, что надо было бы поменьше праздновать отбытие в командировку.

До перевала рядом, рукой подать. Это если идти прямо. Правда, на крутом боку гребня лежит огромная снежная «подушка». Может, если осторожно, потихонечку, пройдем все же? Если идти в обход — несколько лишних часов работы...

Зябкий идет впереди, обернулся. Максимов ему кивает головой: «Поворачивай». Зябкий продолжает идти прямо. Даже смотря на его спину, представляю, как он в этот момент клянет «перестраховщика Макса». Прошел несколько шагов и все-таки свернул. Значит, к стоянке вернемся только ночью.

На спуске с перевала Тенгизбай мы увидели снежное месиво. Сошла без нашей помощи «подушка»... Максимов остался доволен. Зябкий сделал вид, будто ничего не произошло. Мы промолчали.

День пятый. Вчера записи не делал. Не было сил искать свечу в рюкзаке, как добрался до палатки — сразу рухнул, уснул. Сегодня опять весь день в снегомерном маршруте. Сколько можно копаться в этом снегу и оставлять кожу с пальцев на плотномере!.. Можно, кажется, сапогом разгрести снег и на глаз безошибочно определять и водность и плотность. Но Макс голову оторвет за такую фальсификацию. Вот Николай Васильевич сидит в палатке и толкует о том, как важно знать точно, сколько воды придет на поля Ферганской долины... Как будто мы не знаем, как нужна эта точность.

День седьмой. Мы пришли к Тегермачскому озеру. Максимов толкает меня в бок:

— Посмотри, какое чудо! А? Не зря живем. Стоит из-за таких мест неделю снег месить. А?

Все случилось нежданно. Солнце, янтарное от мороза, выглянуло из-за скал, по которым водопадами струился снег. Нам под ноги упали мазки света, чудом пробравшиеся сквозь частокол ельника. А когда солнце во весь рост оперлось на скалы, сразу началась в лесу игра света с тенью...

Мы все смотрели за этой игрой, кроме Юры Аранова. Он сжег на снегу глаза и теперь отмачивал их чайной заваркой.

День тринадцатый. Стол накрыт, сервирован на шесть персон. Шесть ровных кучек сухарей и шесть кружек. Спирт из НЗ. Николаю Васильевичу — 50 лет. Глоток за виновника, глоток за горы. В палатке тесно, тепло и темно. Максимов хрипло запевает свою традиционную: «Каюр погоняет собак, как тысячу лет назад...»

Завтра за нами должен прилететь вертолет. Лева Вересов не подведет, прилетит. Вот если только погода... Опять начался буран».

Москвич из Сары-Челека

Сары-Челек — одно из немногих мест, куда не следует добираться воздухом.

Знаешь, порой закрою глаза, и ведет меня малая кривая улочка к старым московским дворикам. Особенно хороши они, когда присыплет их первым снежком. Можно часами бродить... — говорил Титов, придерживая руками очки, чтобы их не сорвало лохматыми ветвями орешин,, и низко, к самой гриве лошади, клонил голову, чтоб сберечь лицо от колючего кустарника.

Поделиться с друзьями: