Журнал «Вокруг Света» №04 за 1975 год
Шрифт:
В карнавальной толпе Ласло учил меня распознавать «микелей» — юных телохранителей «бушо». У «янкелей» нет денег на деревянные маски, да и силенок не хватит волочить эту тяжесть, и они, покрыв лица сажей или напялив на головы чулок, облачаются в пеструю рвань, подвешивают к поясу колокольца-ботала, которые крестьяне набрасывают на шею одиноко пасущейся коровы. Вооружившись мешками с сажей, опилками или соломой, «янкели» держатся чуть поодаль от избранного ими повелителя — неповоротливого «бушо», но в любой момент готовы принять его сторону.
Выяснилось, что «бушо» отнюдь не бесцельно слоняются по городу, двадцатитысячное население которого в этот день обычно удваивается. «Бушо» — герои дня. У каждого есть свой замысел, и надо внимательно следить за уличными пантомимами.
— Красивая выдумка, — подытожил Ласло. — Доподлинно известно, что Мохач был освобожден в 1687 году гайдуками Дьёрдя Сёбени. Первый раз про «бушо» упомянуто было в 1772 году. В записках одного епископа отмечено, что по городу с песнями и криками бродят ряженые. В 1845-м некий этнограф сообщил, что на масленицу надевают маски здешние немецкие поселенцы-швабы, но самые страшные маски у шокацев. Но, хотя потом историей «бушо» занимались десятки ученых, ясности нет. Сегодня мы уверены, что обычай занесен с Балкан, однако маски, в общем-то, североальпийского стиля. Как это получилось? Пока не знаем.
Чем больше маленьких тайн открывал Ласло, тем сильнее меня одолевало желание схватить за рога первую встречную маску и посмотреть, кто прячется под нею. Но, кто знает, может, «бушо» огрел бы меня булавой, да еще какой-нибудь «янкель» прихлопнул бы мешком с сажей.
...Мастер народного творчества Дьёрдь Кёшич сразу вызвал симпатию. Он уселся на пенек среди дворика и за час вырубил из ивового чурбака классическую маску. Ласло тем временем рассказывал, что несколько лет назад он уговорил Кешича отказаться от выдумок и работать так, как учил его дед. Кешич послушался и быстро снискал признание ценителей подлинно традиционного искусства. Его маски хранятся теперь в музеях Печа, Будапешта, Украины и Эстонии. Уговаривали Кешича продать в музей и топорик, которым пользовался мастер: на инструменте стояло старинное цеховое клеймо. «Нет, — сказал Кешич. — Продам все, что хотите, только не это».
А вообще-то резчики масок и прочие «бушо» — крестьяне из двух расположенных в Мохаче сельскохозяйственных кооперативов. Там-то я разузнал досконально про этих людей. Нынешние «бушо», оказывается, трудолюбивы, педантичны, дисциплинированны, обладают хозяйственной сметкой и осуществляют на деле далеко идущие коллективные проекты.
В кооперативе «Новая борозда» их сплотил Иштван Йожа, низкорослый грузный сталевар из далекого по венгерским расстояниям города Шалготарьян. Член партии с 1944 года, в сорок девятом, с началом коллективизации, он был направлен на курсы руководителей машинно-тракторных станций, потом возглавил крупнейшую в стране МТС; после 1956 года стал секретарём обкома партии в Пече. В 1961-м в области Не оказалось более трудного дела, нежели руководить крупнейшим кооперативом, в который только что объединилось несколько маленьких, Йожа взял это бремя на себя.
Теперешний средний дневной доход крестьянина возрос с тех пор в 16 раз. Ни одного крестьянина силой не выгонишь из кооператива; старички ахают, как это здорово все получается в «Новой борозде» — и 44 центнера пшеницы с гектара, и 59 центнеров
кукурузного зерна с такой же площади. Почему, спрашивают, коллективизация не началась в ту пору, когда они были молоды?Я не донимал Йожу подробными расспросами о хозяйственных методах, да и председатель считал это не самым интересным. Здесь редко ставят агротехнику или другие приемы хозяйствования одного кооператива в пример прочим, потому что понимают: нет на земле двух одинаковых полей и под каждым холмиком свой микроклимат. Важнее другое: кооперативом управляет молодое поколение. Со смешанным чувством — мудро, но и с грустью — Йожа говорил, что в свои пятьдесят четыре года он в правлении старейший.
...Вот вам и диковатые «бушо», развлекающие себя и туристов таинственными легендами и вроде бы необузданными выходками!
Нам хотелось еще посмотреть Мохачский остров посреди Дуная, где испокон веков мужчины втайне от жен и соседей изготовляли маски. Приближалась кульминация праздника, паром с того берега пришел, забитый ряжеными. А с нами пассажиров было мало, мы вдосталь налюбовались стремительной рекой и, ступив на остров, попали во владения кооператива «Дунайская волна».
Предки председателя кооператива Яноша Паппа были в числе бедняков, которым правительство в прошлом веке безвозмездно выделило на острове наделы илистой землицы. Поселенцы строили хутора, тонувшие в болотных травах, и в меру разумения дренировали почвы. За сто лет они отвоевали у реки 5700 гектаров, но периодически все построенное и накопленное на земле смывалось вешними водами.
Любой, наверное, разговор начинается с погоды. Разговор с крестьянином особенно. Меня не удивило, что Папп судит о погоде не так, как мы. Плохая или хорошая — для него понятия расплывчатые. Он в точности знает, что нормальное годовое количество осадков должно быть в пределах 600 миллиметров, а вот в семьдесят втором только с 12 мая по 15 августа выпало 400 миллиметров!
Тем не менее и тот год принес достойный урожай. Папп приписывает этот успех механизации и умению организовать коллективный труд. «Все барьеры мы перешагнули, взявшись за руки». Можно представить себе глубину смысла этого признания: ведь речь шла о хуторянах, для которых разобщенность только и была естественным состоянием...
...А потом опять была площадь Кошута в центре Мохача, совсем уж разгулявшаяся толпа, разбушевавшиеся дети, не очень уверенно пляшущие крестьяне, в бутылях которых плескалось разве что на самых донышках.
Но теперь под масками «бушо» я угадывал знакомых и знал, что нет иной цели в нынешнем их хождении по Мохачу, кроме желания слиться с земляками, чувствовать себя в общем движении, обновлять радость в душе своей и оглушительно приветствовать новый день.
А. Каверзнев
Рассказ без последней точки
Ночью каменоломни казались такими, какими они были до взрывов... После того как стихали голоса в палатках и над зубцом ближайшей к нашему лагерю скалы всплывала яркая звезда, ребята из одесской бригады уходили в «разведку» и «свободный поиск».
Ночью совсем не то, что днем, когда на поверхности и жара, и шум автобусов, и дотошные экскурсанты, и солнечный свет сверху, как в рваную штору, в любую дырку-воронку...
Ночью над черными провалами старых обрушенных каменоломен светили «звездные часы» Большой Медведицы. И ни одного лишнего звука, ни одного лишнего и подчас так путающего нас днем полусвета у завалов. Только плавающие, как в бездонном колодце, звезды над воронками.
Ночью каменоломни почти такие, какими они были до взрывов.
...Мы жили с военным историком Всеволодом Абрамовым в армейской палатке, заставленной телефонами, миноискателями, катушками с проводом, чемоданами и находками. Днем Всеволод работал с капитаном Н. В. Ермошиным и его отделением саперов. И только когда лагерь затихал, мы наконец не торопясь могли поговорить друг с другом.