Журнал «Вокруг Света» №05 за 1972 год
Шрифт:
Джина оборачивается к Рональду:
— Я не могу больше его выносить. Ему место в сумасшедшем доме. — Она в сердцах швыряет на стол рядом с тарелкой Рональда несколько мокрых пеленок. — Мне не под силу везти этот воз, все на мне — этот старый дурак, ребятишки, лавка. А ты только и знаешь бегать весь день по стадионам...
Позднее, когда, уложив своих отпрысков спать, Рональд и Джина коротают вечер у телевизора, она говорит неожиданно:
— А знаешь, все-таки это странно.
— Что странно? спрашивает Рональд.
— Не думала, что ты можешь так увлечься футболом.
— Сегодня была очень интересная игра, — и Рональд принимается бойко излагать газетный отчет о футбольном матче.
Он оглядывает неприбранную комнату, бросает украдкой взгляд на Джину, толстую, раздражительную, и вспоминает шумный лондонский
«Я ничего не могу с собой поделать, — думает он. — Я одержимый, одержимый» .
Его охватывает панический страх — а что, если жена узнает?
«Господи, только бы она не догадалась! Только бы не узнала... Только не это...»
Эпилог
Министр внутренних дел —
Премьер-министру
Как Вы справедливо заметили, возникла нас
Большая поправка к лоции
«Завершить сооружение первой очереди глубоководного порта на Дальнем Востоке, в районе Находки...»
Из Директив XXIV съезда КПСС
В заливе Петра Великого было неспокойно. От самого Владивостока «Норильск» зарывался носом в тяжелую зыбь, дрожал всем корпусом. Неожиданно судно стало выравниваться, палуба показалась устойчивой, и в ногах не стало того напряжения, какое бывает при качке. Капитан, выходя на открытый мостик, отворил дверь в темноту, и вместо рева ветра и стона волн в рубку вошла тишина, будто приоткрыли дверь в соседнюю комнату. Ветер все еще был крепок наверху, в снастях, но перед нами открывалась спокойная вода, резко сменившая штормовую зыбь, словно мы находились все время под перекрестным огнем, но пробились наконец в мертвую зону. В ходовой рубке снова слышно привычное жужжание приборов, щелчки руля за светящейся шкалой гирокомпаса и где-то внизу стук двигателей.
— Залив Америка, — входя, коротко сказал капитан.
Судно сбавило ход...
В океане невидимые глазу границы морей, заливов имеют свои долготы и широты, и определяют их штурмана счислением на ходовых картах. Границей же между заливами Петра Великого и Америка сейчас была тишина.
Судно медленно разворачивалось, оставляя справа темные дальние берега с открывшейся бухтой Врангеля и несколькими тусклыми огнями в ней. Четыре огня были сосредоточены вместе. Два средних чуть выше двух крайних. Я попробовал зрительно соединить эти огни, и у меня получился контур двухмачтового судна. «Норильск» медленно продвигался вперед, продолжая разворачиваться на северо-запад. Прямо по курсу — желтое, рассеянное туманом зарево. По мере приближения это зарево исчезает, словно найдена точка фокусировки, и впереди открывается панорама кораблей, которые расцвечены, как новогодние елки. Их отражение, подвижное от легкой ряби, мерцало в голубовато-зеленой воде и освещало корпуса кораблей, которых было такое множество у причалов, вдоль прибрежной полосы, на рейде и в самой бухте, что казалось, «Норильску» не пробраться до своего пассажирского причала. Было понятно, что Находке уже тесно в этой удобной бухте. И потому-то сейчас начато строительство самого глубоководного в стране порта. Они будут рядом в заливе Америка: Находка и будущий порт в бухте Врангеля.
«Где мы?»
«1859 год. ...15 июня, наконец, и мы на пароходе-корвете «Америка» простились с Хакодате. Все предсказания — и моряков, и японцев, и облаков, и барометра — на этот раз не сбылись: ночью и на другой день был совершенный штиль, и мы, несмотря на плохой хакодатский уголь, плавно и покойно пересекали Японское море от Сангарского пролива по курсу на Поворотный мыс русского берега.
...Счисление показывало, что мы находимся недалеко от берега. Становилось к вечеру, ветер свежел, барометр падал, туман продолжался; надобно было или отходить на ночь в море, или засветло отыскать в тумане берег. В кают-компании пошли толки о том, что лучше делать; вдруг сверху прокричали: «Виден берег!» Все выскочили на палубу и действительно увидали клочок гористого берега, совершенно вовремя показавшийся из-за разорвавшегося тумана.
Вскоре берег стал открываться влево все более и более, пока не окончился невысоким скалистым мысом, увенчанным приметным кекуром в виде башни и понижающимся заметной седловиной к стороне материка. Все единогласно решили, что это и должен был быть мыс Поворотный, который со дня выхода из Хакодате сделался предметом наших желаний и помышлений.Обогнув мыс, пароход «Америка» поворотил к северу вдоль восточного берега открывшегося залива, придерживаясь к нему весьма близко. Лот проносило на 8 саженях, и в сумерках мы заметили два довольно больших углубления, вдавшихся в этот берег, из которых второе показалось нам в особенности длинным. (Это был, как впоследствии оказалось, рейд Врангеля.)
Глубину этих боковых бухт мы не имели времени исследовать, потому что наступившая темнота заставила нас поспешить к северной оконечности залива, где перед нами открылось устье широкой реки, омывающей подошву высокой и крутой сопки, могущей служить весьма приметным пунктом для входа в реку с моря. Далее, вверх по реке, виднелись еще две подобные же утесистые сопки. Мы были довольно близко у берега, на лоте прокричали 5 сажен, наверху скомандовали «Отдай якорь», цепь загремела — и пароход очутился в совершенно тихой воде, несмотря на то, что свист в верхних снастях давал знать, что ветер все усиливался. Но от него мы были закрыты берегом, и только порывы, изредка налетавшие из разлога реки, нагоняли легкую зыбь, будучи не в состоянии развести большого волнения на малом пространстве, оставшемся между нашим пароходом и берегом.
«Где мы?..» — спрашивают все друг у друга. Никто не знает. Нет двух человек, которые говорили бы одно и то же! Один указывает на один залив, другой на иной и т. д. Но где же мы в самом деле? Курс был взят прямо на мыс Поворотный, счисление оказалось верно, мы обогнули этот мыс, а следовательно, находились в одной из бухт залива Петра Великого.
Залив, в который мы вошли на ночлег, был очертан на карте только приблизительно, пунктиром, из чего ясно, что сюда не проникало ни одно судно. Поэтому мы назвали это углубление по имени обследовавшего его в первый раз нашего парохода — залив Америка.
...Следующий день, 18 июня, предполагалось посвятить подробному обзору и исследованию всех частей залива Петра Великого. Снявшись с якоря, мы пошли вдоль западного берега укрывшего нас залива и в недальнем расстоянии от места нашей стоянки усмотрели углубление, вдавшееся в берег в юго-западном направлении. Мы обошли кругом вдоль берегов этого новооткрытого залива и везде нашли глубину не менее 4 сажен (6-футовых). Он оказался совершенно закрытым холмистыми берегами, покрытыми густою травою и дубовым лесом. В одном из разлогов мы приметили несколько домиков, у берега большую лодку и несколько жителей, смотревших на первое зашедшее в эти воды европейское судно. Открытый залив не был означен ни на одной иностранной карте (на английской вся эта часть берега означена точками), и потому ему было дано название гавань Находка. Залив этот может служить спокойной и закрытой стоянкой для судов даже и больших размеров; в нем удобно и близко запасаться дровами, а присутствие жителей показывает, что здесь есть пресная вода.
Выйдя из гавани Находка, мы поворотили на юг...»
Из дневника Д. Романова, участника плавания, доверенного лица генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева-Амурского.
Через год, в 1860 году, бухта Врангеля была описана и нанесена на карту экспедицией подполковника корпуса флотских штурманов В. Бабкина и названа в честь русского мореплавателя директора Гидрографического департамента морского министерства адмирала Фердинанда Врангеля.
С корабля на корабль
День я встретил на пристани в Находке, ожидая катер в бухту Врангеля. Облокотившись о контейнер, лицом к заливу стоял паренек. Едва ли он видел, как выходят и заходят суда. Он просто смотрел на воду. Для холодного декабрьского ветра парень был одет очень легко: техасские брюки, удлиненное пальто, похожее на шинель, но из тонкого сукна, из-под вельветовой кепки выглядывали длинные светлые волосы. Коричневый портфель зажат коричневыми ботинками. В его облике и позе была нерешительность молодого человека, который прогуливает лекции и не знает, куда податься. Когда я поинтересовался, ждет ли он катер или стоит просто так, парень как-то вяло обернулся, разглядел меня и, безразлично отвернувшись, сказал: