Журнал «Вокруг Света» №05 за 1980 год
Шрифт:
Он не помнил, сколько времени летел в разбитом, почти неуправляемом самолете. Казалось, очень и очень долго. И еще удивлялся: как это работает двигатель, бензонасосы качают из баков горючее, тянет простреленный винт, сотрясая моторную раму?
Садился он на аэродром, не выполняя «коробочки», не выпуская шасси. Только перекрыл бак и выключил зажигание. Ил облегченно ухнул вниз и брюхом пропахал землю...
Значит, и на войне иногда везет. Когда самолет окружили летчики и техники, они насчитали на нем 367 пробоин. Но вот что удивительно! Все было перебито, съедено огнем, рассечено осколками, сломано при посадке, но уцелели фотоаппараты, не засветилась пленка. Ее быстро проявили, дешифровщики положили снимки перед командованием. Сведения оказались настолько ценными, что потребовалось выполнить еще один контрольный полет с более дальним обзором. Командование
— Сможешь слетать еще раз? — спросил командир Ивана, хотя знал, что летчик измотан до предела; но только он, теперь уже знакомый с обстановкой, мог бы провести самолет и более точно выполнить приказ. Драченко посмотрел на стрелка, которому досталось сегодня не меньше. Саша Попудин опустил глаза:
— Не могу, командир. Сердце лопнет...
— Ладно, — понял его Иван.
Когда Иван шел к новому самолету, он чувствовал, как дрожат руки и ноги. Но вот сел в кабину, привычно оглянулся на стрелка — в этот раз на Аркашу Кирильца, запустил мотор, порулил на взлет — и все стало на свои места.
В этот день Иван Драченко заработал Славу третьей степени.
А подбитый в бою Костя Круглов спасся. Через некоторое время он пришел в свой полк.
Вот так и воевали кавалеры ордена Славы и Герои Советского Союза Павел Дубинда, Андрей Алешин, Иван Драченко. В тревожное время родились они. Трудная доля выпала их поколению. Подобно миллионам своих сверстников, они взяли в руки оружие и пошли защищать Родину. После войны Дубинда работал в Херсонском порту, плавал на судах китобойных флотилий «Слава» и «Советская Украина». Андрей Алешин до самой смерти работал бухгалтером в совхозе «Красный плодовод» Калужской области. Иван Драченко был директором школы рабочей молодежи, работал во Дворце культуры в Киеве, сейчас заместитель председателя Совета по изучению производительных сил Академии наук УССР.
Они были простыми воинами и такими же скромными людьми остались в дни мира.
Евгений Федоровский, наш спец. корр.
Аэростат ищет облака
Пелена серых, низко летящих облаков затянула небо. Дождь то неспешно моросил, то, как в летнюю грозу, принимался хлестать косыми струями.
Занепогодило, по всей вероятности, надолго. Во всяком случае, ясно было, что не на один день. Но Владислав Евгеньевич Минервин, заведующий экспериментальной лабораторией ЦАО (ЦАО — Центральная аэрологическая обсерватория. В мае 1980 года исполняется 40 лет ее существования), стоя в дверях вагончика, доверху напичканного всевозможными приборами, с тоской поглядывал на небеса и, качая головой, приговаривал: «Экая погодка пропадает».
— Ветер, говорит, на высоте, — простуженным голосом жаловался он мне на молодого синоптика Люду. — Да разве это ветер! Уж если в такой ветер не летать, то когда же работать? Нет, мало она, видно, с диспетчерами ругалась, хотя и говорит, что работала раньше в аэропортах Сибири. Нам ведь именно такая погода нужна. При ясном небе, — он ткнул пальцем вверх, — нечего там делать...
Минервин известен как ученый, проводивший особо сложные эксперименты по изучению атмосферы. За свою долгую жизнь он немало полетал в облаках на различных типах самолетов и сейчас собирался подниматься в небо на аэростате. Необходимо это было для того, чтобы откалибровать, как говорят специалисты, прибор, который в конечном счете должен был послужить авиации.
Прибор, детище последних достижений науки и техники, мог с точностью до метра в любое время суток определять высоту нижней границы облачности. Его прожектор непрерывно посылал под различными углами к горизонту серию мощных световых импульсов, а приемник улавливал тот, что отражался от облаков, и в ту же секунду на электрическом табло загорались цифры, показывающие высоту кромки. Этот прибор явился бы отличным подспорьем для диспетчеров аэропортов, помог бы сажать самолеты при более низкой облачности, чем принято теперь, но... для этого исследователям требовалось самим побывать на той высоте, которую фиксировал прибор.
— Раньше, лет двадцать назад, — размышлял Минервин, — можно было бы эту работу с опытным пилотом провернуть на самолете, но теперь в авиации порядки стали строже. Вот, смотрите, прибор указывает высоту кромки облачности сто сорок шесть метров. Ну какой диспетчер согласится выпустить при таких условиях самолет? Об
этом нечего и мечтать. И ничего не остается, как воспользоваться для блага же авиации... аэростатом.
Не странно ли, — почти шепотом продолжал он, голос его совсем сел, — лазеры, электроника — и рядом вот эта перкалевая «коломбина». — Он махнул рукой на зеленое поле, где, накрепко привязанный к земле штормовыми поясами, покоился аэростат. — Однако лучшего аппарата для подобного эксперимента, да и для многих других, не придумаешь. Ведь эта «птица» обладает по сравнению с самолетом изумительнейшим качеством: она может стоять в облаках, позволяя делать «площадки» хоть через метр. Беда только, что такие привязные аэростаты больше не выпускают. Забываются секреты сооружения их, и вот на всю страну остался один — у нас в ЦАО...
Понаблюдав за работой прибора и еще раз оценивающе оглядев небеса, Владислав Евгеньевич решил, что тянуть больше нечего и надо идти отстаивать свои права перед синоптиком, иначе разрешения на вылет не дождешься никогда.
— Мало, видно, она с диспетчерами ругалась, — ворчал он шепотом, поднимаясь по крутой деревянной лестнице на берег Сейма, где находился КП Рыльской экспедиции ЦАО.
Дождь прекратился внезапно. Облачность приподняло, небо посветлело, и над рекою тучею закружились сотни галок и ворон. Иван Александрович Шагин, в недалеком прошлом аэронавт, а ныне начальник старта, посмотрев на птичий хоровод, уверенно изрек, что погода разгулялась ненадолго, завтра опять польет дождь. Такого же мнения была и синоптик Люда Шуманова, хотя она и не верила в приметы. Она разложила перед Минервиным синоптические карты, только что принятые по фототелеграфу, и, не робея перед испытателем, спокойно объяснила, что один циклон действительно прошел, но второй на подходе. Затишье ненадолго, и вновь на высоте начнется ветер. Работать на аэростате будет опасно. При значительном давлении ветра, как известно, обтекаемая оболочка аэростата может вогнуться, получится так называемая «ложка», и тогда аэростат превратится в огромный парус, который никакому тросу уже не удержать.
— Но до сильного ветра, — убеждал Минервин, — по меньшей мере несколько часов, а возможно, и целые сутки...
Пилот-воздухоплаватель, Виктор Васильевич Трофимов, большелобый, удивительно спокойный человек, внимательно вглядываясь в карту, сказал, что, пожалуй, при такой обстановке осуществить подъем аэростата на несколько часов будет возможно. И, к нескрываемой радости Минервина, Люда на это согласилась.
Выпуск аэростата не такое простое, как казалось бы, дело. Прежде чем дать аппарату, наполненному газом, который легче воздуха, подняться, его надо попридержать. И для этого по инструкции требуется уйма народа, а Шагин располагал лишь двумя десятками человек — всей экспедицией ЦАО в Рыльске, включая научный состав. И он отправил гонцов во все уголки Рыльска.
— Тихоновна, — обратился Шагин к седоволосой женщине в солдатской зеленой куртке и сапогах, — пока мы тут людей собираем, спускайтесь на поле да осмотрите, все ли там в порядке.
Пожилая женщина согласно кивнула, потуже затянула концы красного платка и по деревянной лестнице, кратчайшей дорогой, направилась к аэростату. Я пошел вместе с ней.
Ксения Тихоновна Кондрашева была мастером-такелажником. Почти полстолетия проработала она с аэронавтами, участвуя в запуске многих воздушных кораблей. В тридцать восьмом году проводила дирижабль В-6, на котором в последний полет ушел ее муж — бортмеханик Николай Кондрашев. Дирижабль летел снимать со льдины отважную четверку папанинцев, но над Кольским полуостровом взорвался, столкнувшись с высокой вершиной горы Небло. Тяжело было горе тогда еще молодой женщины, но духом она не пала, не ушла из аэронавтики, продолжала готовить к запуску все новые летательные аппараты. По возрасту Ксения Тихоновна давно могла бы уйти на пенсию, но сидеть дома не желает и по-прежнему продолжает оставаться верной помощницей, правой рукой начальника стартовой команды.
Подойдя к аэростату, она обошла его, оглядела придирчиво со всех сторон. На серебристом боку его еще можно было разглядеть след пятиконечной звезды.
— Звезду он носил, — сказала Тихоновна об аэростате как о живом человеке. — Во время войны, когда корректировщиком был. В основном-то аэростаты как заградительные использовались. Их поднимали, чтобы фашистские самолеты не могли прорваться к городам, а этот с людьми поднимали, чтобы засекать вражеские батареи. Немало он на пользу людям тогда послужил. А после войны звезду сняли, на «гражданку» перевели, науке помогать стал...