Журнал «Вокруг Света» №06 за 1972 год

Это огромная сумма, но она примерно втрое меньше общих затрат на ведение агрессивной войны во Вьетнаме. Но если научно-техническая мысль в состоянии справиться с грозной проблемой, то воплощению самой программы действий мешают социально-экономические особенности капитализма. Политики произнесли немало тирад о необходимости общенациональных усилий в борьбе с загрязнением, даны всевозможные заверения. Но в 1968 году вместо обещанных 1,2 миллиарда долларов на борьбу с загрязнением было выделено 547 миллионов долларов, а в 1969 году — всего 408 миллионов. Сами монополии вкладывают средства в «непроизводительное оборудование» с заметной неохотой.

Ведь, помимо всего прочего, разные отрасли промышленности в разной степени способствуют загрязнению. Лидируют здесь химическая, металлургическая и бумажная промышленность; доля же электронной промышленности, к примеру, невелика. Полное соблюдение мер против загрязнения коснется их неодинаково: одни отрасли будут вынуждены вложить лишь считанные проценты производственных средств, тогда как у других это составит чуть ли не треть всех расходов. А переброска средств из отрасли в отрасль в условиях капитализма дело почти безнадежное.

Было бы, однако, ошибкой думать, что пороки капиталистической системы начисто исключают возможность каких бы то ни было улучшений. Это, конечно, не так. В последние годы резко возросла кратность использования воды в черной металлургии и нефтехимической промышленности. Разработана новая технология производства бумажной массы, которая более чем на девять десятых сократила потребление воды. Все больше автомобилей снабжается фильтрами выхлопных газов. Однако американские специалисты справедливо указывают, что все такого рода действия носят частный характер и могут лишь затормозить, но не остановить кризис природной среды.

Нельзя, однако, недоучитывать ряда существенных факторов. Вся история развития капитализма показывает, что монополиям решительным образом наплевать на все, что не стимулирует прибыли, будь то даже здоровье и жизнь сограждан. Но, во-первых, загрязнение среды порой уже начинает, бить по самим прибылям. Во-вторых, оно обостряет и без того опасные социальные конфликты, раздирающие США. Хозяева Америки не могут также не учитывать и международный резонанс.

Америка оказалась первой страной, которая испытала на себе террацид. И справиться с положением дел ей мешает сейчас не бедность, не слабость науки, не отсутствие научно-технических решений, а тот строй социальных и экономических отношений, который она готова насаждать во всем мире.

Григорий Хозин, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института США АН СССР

Этот древний Кара-Мазар

— В глубине-то? — равнодушно ухмыльнулся Турлычкин. — Темнотища, понятно. Ползешь, а змеи с потолка сыплются.

— Что?!

— Кобры, эфы... Бог миловал. Они в темноте, говорят, не злые.

Вспрыгнул на валун. Привычно семеня легкими ногами, перепорхнул через осыпь. Исчез за скалой. Он искал пещеру, пробитую по серебряной жиле; вход в нее был замыт весенними потоками.

Я остался один. Как было удержаться? Подо мною — отверстый лаз с каменными приступочками для спуска; на дне его, сверху невидимый, уходил в сторону горизонтальный штрек, выход из которого на поверхность темнел метрах в двадцати отсюда по склону. Я подобрал полы брезентового плаща...

Удушливая тишина охватила меня; я брел согнувшись к оконцу света, почти недосягаемо далекому и слепящему; пахло паутиной и каменной сухостью и еще чем-то мышиным; брезент зловеще шуршал о выступы стен; местами кучи острых камней почти преграждали проход. Неужели всего минута миновала, как я видел небо, затянутое облаками, и вьющихся в нем стрижей? На выжженной земле качались эриморусы и дзенькали стрекозы...

Такое же ли чувство, думалось мне, владело и теми, кто впервые заглянул в этот мир пустот, снедаемый недоумением: откуда сии чудеса?

Турлычкин, увидев меня, вылезающего, издали крикнул, разведя руками:

— Вот вам и древний рудокоп!..

Я подбежал к нему, увязая сапогами в осыпи.

Он отыскал замытый вход. Оказалось, козырек из глыб, защищавший его от лавин и потоков, рухнул. «Все-то у них продумано, — хвастал Виктор Михайлович, словно удачей своей. — Простое укрытие, а восемь веков продержалось».

Мы стояли на водоразделе. Перед нами враспашку стлалась долина. Бугорки ее и впадины отливали чернью.

— Это же шлаки, — удивился моей озадаченности Турлычкин. — Вокруг плавили руду. Тут три с половиной миллиона кубов шлаков.

Перед нами лежала долина шлаков: легендарный рудник Канджол.

3 500 000 — цифра и поныне впечатляющая. А ведь мы привыкли к землеройным чудовищам. Раздробить же каменными кайлами — да породы-то много больше, чем шлаков! — голыми руками выгрести и в бурдюках наверх вытащить — богатырская работа!

Мысль моя вновь обратилась к первым путешественникам по этим местам. Нетрудно представить их изумление, когда заглянули они в подземелья, что, подобно кротовым ходам, ветвятся под хребтами.

1

В 70-х годах прошлого столетия Туркестан пересек И. В. Мушкетов, до него европейские ученые сюда не заглядывали. Он-то и приметил шлаки, отвалы, лазы. Позже стали их зарисовывать и отмечать на карте.

К чести ученых надо сказать, они сразу догадались о древнем происхождении находок.

Оказалось, Средняя Азия от великих пустынь до тянь-шаньских и памирских пиков была когда-то исхожена безвестными и пытливыми землепроходцами. Они искали вначале — а начало теряется в невообразимой дали времен, в палеолите, сорок тысяч лет назад — кремень, из которого вытачивали ножи, скребки, наконечники стрел, после медь, бирюзу, потом железо. Особенно рьяно, умело — и повсеместно — добыча велась в раннем средневековье.

Самое необычное и, пожалуй, занятное выяснилось, когда уже в наше время на среднеазиатских просторах развернулись планомерные геологические поиски. Где бы ни находили скопление руд, натыкались на древние выработки. Нет ни одного сколько-нибудь крупного месторождения, о котором не знали бы древние рудознатцы и которое не разрабатывали бы.

Рассказывают, однажды на заоблачное плато отправился отряд. Все были уверены, что туда не ступала нога человека, на карте объект был помечен белой краской. К концу лета удалось напасть на рудопроявление. И что же? Рядом — и это было воспринято как нечто почти фатальное — заброшенная шахта.

Из темноты веков дошли легенды о богатствах Самарканда, Бухары, Хорезма. Теперь не вызывало сомнения, что слухи не преувеличены — богатства не завезены. Размах же добычи и искусство старинных мастеров не имели себе равных в мире.