Журнал «Вокруг Света» №06 за 1986 год

Захватывая чужие земли, европейские завоеватели, люди с белой кожей, сплошь и рядом уничтожали представителей других рас (вспомним Тасманию, Огненную Землю, определенные территории в обеих Америках), а остатки туземного населения принудительно заключали в рамки своей цивилизации.

Требуются основательные сдвиги в самых глубоких недрах человеческого сознания, чтобы понять: существуют отдельные люди и людские сообщества, которые, будучи лишены материальных благ, отнюдь не уступают нам в разуме, мужестве и доброте (а тем, кто разглагольствует о врожденной жестокости «дикарей» Новой Гвинеи, я хочу напомнить о зверствах, совершенных нашей в высшей степени цивилизованной и изысканной Европой во времена военных конфликтов).

Горы научили меня стойко переносить любые лишения: холод, жажду, голод, и это дает мне хотя бы частичное понимание тех народов, которые практически без всяких средств ежедневно, причем не интереса ради, а в силу жизненной необходимости, испытывают лишения на пределе человеческих возможностей. Каждое мгновение их существования, протекающего в постоянной борьбе за жизнь в естественных условиях, можно отнести к «высшей категории трудности». Нечто подобное я испытывал на вертикальных стенах высоких гор.

История свидетельствует, что белый человек, прибывший в Австралию, травил аборигенов, словно кенгуру, подсовывал им ядовитую пищу, приучал к алкоголю, науськивал племена друг на друга.

Австралийские аборигены (сегодня их насчитывается пятьдесят тысяч) — вечные кочевники. Это — собиратели. Они не сеют, не занимаются животноводством, а собирают то, что дает им природа, и тем самым находятся в пассивной зависимости от нее. Они не желают верить, что растения вырастают из семян и что именно от мужчины и женщины зависит рождение детей. Для аборигена все сущее есть творение самой природы, все кругом — чудо, волшебство.

Я на берегу реки Дейли, в Северной Австралии. Отправляюсь на охоту с Патриком и Джинджером, аборигенами племени малак-малак.

Перед началом охоты Патрик и Джинджер разрисовывают свои тела глиной. Этот ритуал — часть их культа природы: покрывая себя глиной, они уподобляются природе и тем самым как бы испрашивают у нее средства на пропитание.

Сегодня каждое племя (их насчитывается несколько сотен, всякое — со своим языком и наречиями) обладает определенной территорией, где добывает пищу — коренья, змей, мышей, червей, кенгуру, опоссумов, наконец, семена, которые молотят камнями на ветру, чтобы уносилась прочь мякина. Хлеб выпекают над костром, разложенным из эвкалиптовых дров.

Территории для поиска пищи обширны. Одни чрезвычайно благоприятны для охоты и рыболовства, другие — наоборот. Необходимость искать пищу заставляет каждую семью перемещаться в день на два-три десятка километров.

Впрочем, аборигены кочуют не только в поисках пропитания. Они вновь и вновь проходят путями своих предков и устраивают таинственные церемонии. В определенное время аборигены покидают пределы поселения, где им предложено жить, и возвращаются к исконной жизни, на свои священные места. Белые называют эти вылазки «walkabout» — хождение по кругу.

Для охоты и рыболовства аборигены племени малак-малак пользуются копьями. Копье метают при помощи «вумерры» — копьеметалки, которая сообщает снаряду необходимую скорость и точное направление. Тончайшая техника изготовления многих видов оружия и необычайное искусство его отделки свидетельствуют о высочайшем уровне ремесла у аборигенов.

Австралийский континент — это остров, удаленный от прочих материков, и посему данная человеческая раса не испытывала нашествий. Вплоть до недавнего времени, когда белый человек все-таки подмял ее под себя, она оставалась чистой и нетронутой.

Среди аборигенов я испытывал ощущение, будто нахожусь среди моих предков, я словно осязал нить, связующую меня с давно прошедшими веками. Австралийский абориген более, чем представители прочих рас, вызвал в моем сознании образ древнего европейца, древнего белого человека.

...Уже несколько часов мы шагаем по светлому эвкалиптовому лесу в поисках кенгуру, игуан и змей. Поскольку время зимнее, змеи сидят в норах. С моими спутниками Патриком и Джинджером я изъясняюсь на языке жестов, а также при помощи нескольких английских слов. Они разводят костер из сухой травы, причем так, что уже через несколько мгновений разгорается внушительное пламя. От жары и дыма в страхе разбегаются страусы эму и валлаби — самые маленькие из кенгуру. Не знающее промаха копье Джинджера настигает одного из валлаби. Мы подбегаем к добыче и видим, что это самка: из ее сумки вылезает малыш, который еще и на ногах-то стоять как следует не умеет. Осиротевший трогательный звереныш вызывает у меня чувство жалости, но Патрик с Джинджером спокойно убивают его, радуясь не как варвары-убийцы, а как люди, добывшие себе пропитание.

Вскоре мы приступаем к трапезе. Вначале я недоверчиво отношусь к изжаренному на костре мясу, но оно оказывается очень вкусным. В качестве гарнира Патрик и Джинджер предлагают мне стебли водяных цветов, собранных в ближайшем озерце.

Я прошу моих новых товарищей подарить мне несколько бумерангов, но те объясняют, что их племя бумерангами не пользуется. Это беспокоит меня: все-таки моя цель — ознакомиться с обществом, в чьей культуре бумеранг занимает прочное место. А я уже встречался здесь с племенами, которым он вообще неизвестен. Что же я буду потом рассказывать, если не найду туземцев, пользующихся бумерангом? Подумать только: в Сиднее бумеранги выставлены чуть ли не в каждой витрине!

Приезжаю в Порт-Китс с его католической миссией, объединяющей ряд племен: мурин-бата, мурин-нгарр, муин-ябин, нгармор. До миссии можно добраться самолетом или же, как поступил я, проделав захватывающее путешествие на грузовичке.

Мы на полуострове Арнемленд. Здесь чрезвычайно развито художественное творчество. Красками, полученными в результате растирания цветных камней, аборигены изображают на коре эвкалипта сцены из своей жизни.

Уже более пятнадцати дней я пытаюсь попасть к племени пинтуби, в самый центр пустыни. Патрик и Джинджер покидают меня, так как земля пинтуби — не их земля. Заметно волнуясь, они признаются:

— Нам с тобой было хорошо. У нас с тобой все было общее. Мы пили из одного стакана, курили одну сигарету, спали в одной палатке. Другие белые люди так с нами не обращались. Они нам платили, одевали нас, но близко к себе не подпускали.

Я оставляю обоим несколько долларов в надежде, что эта сумма не будет истрачена на алкоголь. Они послушно обещают не пить, хотя неподалеку от миссии, как всегда, пригрелся магазинчик: хозяину, правда, запрещено спаивать аборигенов, но ради прибыли он не останавливается перед нарушением закона.

Кстати, в Дарвине достаточно «цивилизованных» аборигенов. Они посиживают на камушках возле дверей какой-нибудь пивной. Как-то я подошел поближе, чтобы сфотографировать их, но меня с угрозами отогнали. Для этих несчастных мужчин и женщин, лишенных традиционного культурного наследия, как и вообще для многих людей, утративших цель и смысл существования, алкоголь служит наркотиком, дающим обманчивую иллюзию жизни. Алкоголь — яд, который наша «цивилизация» дотащила даже сюда,— вызывает сомнительную радость, очень скоро сменяющуюся опустошенностью, озлоблением, разложением.