Журнал «Вокруг Света» №06 за 1986 год

Приехал мой товарищ Адальберто Фриджерио, банковский служащий. Он взял на работе полугодовой отпуск за свой счет, добрался до здешних мест и снимает аборигенов на кинопленку.

Мы покидаем влажный город Дарвин и едем в Алис-Спрингс. Тысяча шестьсот километров прямой ровной дороги увлекают меня в центр материка.

Двигаясь по этой бесконечной равнине, я воздаю должное альпинизму. Гора представляет собой вполне определенную видимую цель; вершина горы — главная точка отсчета, за которой твой путь вверх прекращается. Гора — идеальный пункт, откуда можно обозреть широкое земное пространство. А в безбрежной пустыне нет никакого целевого рубежа, разве только недостижимый горизонт. Здесь, в огромном, вечно однообразном пространстве, человек абсолютно не ощущает движения и теряется настолько, что начинает чувствовать себя неподвижным и бессильным.

Все вокруг покрыто золотом солнца. Теперь и дорога, по которой мы едем, пролегает по красной земле. Красными становимся и мы, и наш багаж. Повсюду валяются трупы погибших от засухи кенгуру. Проползла крупная змея, мелькнула игуана — доисторическое животное с длинным, свернутым рулетом, раздвоенным языком, которым она то и дело «стреляет» изо рта.

В резервации Папуния проживает около девятисот аборигенов. Чем они занимаются? Большинство приучаются к цивилизованной жизни в обычных домах (что для аборигена чрезвычайно трудно, поскольку он привык спать под открытым небом), обучаются земледелию, скотоводству. Иными словами, резко переходят от кочевой жизни к оседлой.

В Папунии шесть племен: валлбири, луритья, аранда, арунта, амнитьяра и, наконец, недавно присоединившиеся к ним пинтуби, живущие пока что за пределами поселения.

На рассвете я отправляюсь в лагерь пинтуби. Достаточно холодно. Под листвой деревьев, возле еще тлеющих костров, спят вместе с многочисленными собаками обнаженные аборигены, ожидая, когда воздух прогреется солнцем. Голова какого-то старика покоится на теле собаки, которая всю ночь служила ему подушкой. Первыми навстречу выбегают дети.

Никогда не забуду чувство, которое я испытал, впервые увидев пинтуби. Они держат себя совершенно невозмутимо. Ничто из принадлежащих мне вещей — ни автомобиль, ни фотоаппараты, ни одежда — не вызывает у них любопытства. Мои «богатства» их не привлекают... Под их взглядами я чувствую себя мальчиком, играющим во что-то и не подозревающим, сколько событий и впечатлений уготовано ему жизнью. Неужели этим людям ведомы более реальные и существенные ценности, чем наши? Вероятно, их приближенная к природе, созерцательная жизнь обострила в них понимание некоторых «тайн бытия». Иначе как бы они могли воспринимать все происходящее в этом мире без тени отчаяния? Ведь их в полном смысле слова трагическая жизнь висит на волоске...

Дети грязны с ног до головы. Их моют только дожди, проливающиеся здесь не так уж часто. Их покрывает пыль родной земли — земли, которая для них все: и постель и трапезная. Как почва усеяна пучками золотистой, выжженной солнцем травы, так и детские головки покрыты шапками выгоревших светлых волос. Таких же светлых, как и у моих детей.

Брак у пинтуби совершается не по любви. О том, что такое красота и любовь в нашем понимании, здесь не слыхали. Существует лишь семейная солидарность в борьбе за существование. Девушку могут обещать мужчине еще до ее рождения. Женщина рассматривается как реальное достояние, «капитал», регулирующий и сохраняющий связь племени с природой; «капитал», который связывает и роднит мужчин друг с другом, объединяя их в этом загадочном мире, где необходимо продолжать род.

Время здесь измеряется не днями, месяцами и годами, а различными стадиями жизни. Мальчиков, вышедших из детского возраста и вступивших в период созревания, отнимают от матерей и отстраняют от коллективной жизни для посвящения посредством разнообразных, нередко жестоких процедур (обрезание, удаление зуба, нанесение на торс и руки глубокой татуировки). Во время этих болезненных церемоний, сопровождающихся долгими и мучительными воздержаниями от пищи, молодой человек, словно перед сдачей экзамена не зрелость, перенимает у старейшин тайны родовой мифологии...

На заходе солнца я оказался свидетелем «корробори».

Корробори — это одновременно и танец, и музыка, и пение, и священная церемония. Музыку сопровождает танец, изображающий сцены из повседневной жизни, охоты, либо передающий содержание легенд. Многие корробори и по сей день сохраняются в тайне от белых и исполняются лишь в определенные периоды на особых священных участках земли. Их тайна ревностно охраняется старейшинами племени. Поэтому многие обычаи и ритуалы пинтуби обречены на вымирание вместе с их цивилизацией.

Перед началом корробори мужчины и женщины разрисовывают свои тела разноцветными пятнами и полосами. Наиболее характерный музыкальный инструмент — «диджериду»: длинный полый ствол дерева, в который музыкант дует как в рог, извлекая глубокий глухой звук. Другой музыкант при помощи пары чурок задает ритм. Сидящие вокруг женщины хлопают себя ладонями по бедрам в такт музыке. Дети с восторгом следят за танцем или носятся вокруг танцующих, поджигая кучи хвороста.

Я прошу моего гида перевести содержание песен. Вот что поют пинтуби. «Оглянись, отец,— умоляет сын, подползая к старику на коленях.— Я твой сын. Прости меня за непослушание и не отворачивайся от меня»; «Поднимается мужчина на высокую гору, а там — мед; гора ему говорит: «Здесь много меда. Съешь его весь и останься со мной». Но женщины говорят мужчине: «Возьми весь мед и вместе с ним возвращайся домой»; «Каньептар — песчаный берег моря. Гром и молнии испугали детей. Тогда все мужчины собрались вместе и запели, чтобы почувствовать единство».

Вместе с несколькими пинтуби я отправляюсь на поиски пищи.

Разделенные на семейные ячейки, аборигены в поисках пищи преодолевают ежедневно десятки километров. Но земля пустынна. Есть нечего, не хватает воды. Аборигены питаются кореньями, червями, змеями, мышами. Необходимость поиска пищи обостряет в них наблюдательность. Любой след, малейшее пятнышко на песке служат им указующей строкой, в которой они прочитывают, какая будет погода, есть ли поблизости вода, прошел ли тут зверь или человек.

Даже полиция белых австралийцев пользуется «блэк трэкерс» — «черными сыщиками», то есть аборигенами: с их помощью разыскивают скрывающихся преступников, а также путников, заблудившихся в пустыне. Аборигены ориентируются на местности «лучше всякого компаса», сказал мне один полицейский.

Идем к западу. Немилосердно жжет солнце. Пока мы ничего не обнаружили — ни одного кенгуру, ни единой змеи. И все же пинтуби не теряют терпения. Думается, умение терпеть — их главная отличительная особенность.