Журнал «Вокруг Света» №06 за 1989 год

Переводя дыхание, они навалились грудью на крышку люка. Рядом выла вытяжная труба вентилятора, но еще истошнее ревел в снастях ветер. И дождь был не дождь, а нечто похожее на то, когда на тебя выливают из ведра воду чохом.

— Во дает! — кричал и смеялся Букин, и смех был какой-то дурацкий.— Я мокрый, как цуцик!

Огляделись. Тьма казалась еще гуще, потому что все вокруг заволокло черными тучами.

Разъяренные волны остервенело били в борт, по палубе к подветренному борту потоками текла вода, бурлила и клокотала в ватервейсах, толстыми кручеными струями вылетала сквозь шпигаты в море.

Вдруг над мостиком один за другим вспыхнули лучи прожекторов. Их яркий свет выхватывал из мрака верхние реи и бьющийся по ветру и хлопающий одним углом грот-брамсель.

— Грот-брам-шкот лопнул, — крикнул Цветков Букину,— надо доложить боцману!

Под марсовой площадкой грот-мачты зажглись фонари интенсивных огней, размазали желтый свет по верхней палубе. Уже выбегали наверх вахтенные парусной вахты. Заслоняя лица от секущего дождя согнутыми локтями, они скользили по палубе, упрямо пробираясь к грот-мачте.

Боцман был уже там. Прижав к губам рупор, он надрывался, стараясь перекрыть рев ветра.

— Слушай сюда! — Было видно, как темнело его лицо, вздувались на шее жилы.— Грот-брамселя шкоты, гитовы и гордени разобрать!

Цветков, вихляясь всем телом и балансируя, как клоун на канате, подбежал к борту, уцепился за скользкий, точно намыленный, трос гитова, с помощью которого поднимают угол паруса. Кореша тоже, сжимая в руках тросы снастей, стояли, расставив ноги, готовые по первой команде боцмана выбирать эти тросы. Все поглядывали наверх, где на тридцатишестиметровой высоте раненой птицей бился по ветру грот-брамсель.

Боцман врос в палубу, поднял рупор:

— Гитовы гордени выбирать. Трави левый брам-шкот!

Правый брам-шкот травить было не нужно — он оборвался. Веревки скользили в ладонях, плохо поддавались усилиям. Парус медленно, словно нехотя, подтягивался к рею, превращаясь из полотнища в пузатую колбасину, но и ее трепал неистовый ветер, грозя сорвать с рея.

— Крепи снасти! — скомандовал боцман.— Надеть страховочные пояса. Становись!

На этот раз его команды выполнялись четко, безукоризненно: обязывала обстановка. Надеть страховочные пояса означало, что предстоит работа наверху, на рее, и Цветков ждал этого, наперед зная, что труднее работу вряд ли придумаешь. Он встал в строй рядом с Букиным.

У Букина вздрагивало лицо не то от холода, не то от волнения. Берет он потерял, короткие волосы прилипли ко лбу и были похожи на размазанные чернильные полосы...

Капитан «Янтаря», глубоко засунув руки в карманы дождевика, тоже смотрел на подтянутый к рею парус. Он, казалось, не обращал внимания на ветер, и дождь, струями пробегающий по резким морщинам вокруг твёрдого рта.

Рядом с капитаном переминался с ноги на ногу помощник по учебной работе, короче — помпоуч, и настороженно переводил взгляд с курсантов на капитана, на парус и снова на курсантов.

— Брамсель надо крепить,— вполголоса сказал капитан, ни к кому не обращаясь,— растреплет парусину.

Однако чувствовалось, что думал он о другом, о том, что, если выдержит ткань, может не выдержать крепление рея и тогда — авария.

Неразговорчивый капитан умел хранить свои мысли надежно, и помпоуч, проплававший с ним около года, никак не мог угадать их, и это вызывало в нем раздражение.

Капитан вытянул руки из карманов дождевика, сверкающего в свете прожекторов клеенчатыми складками, перегнулся через борт мостика, скомандовал рулевым:

— Руль право десять! — И через несколько минут, не отрывая взгляда от «колдунчика», матерчатого конического флюгера на верхушке грот-мачты, сказал: — Одерживай! Так держать!

Судно легло на курс бакштаг левого галса, и при этом всем находившимся на палубе показалось, что ветер стих. Но это было не так. Ветер стал попутным и утратил часть своей разрушительной силы.

— Вы хотите послать наверх курсантов закрепить парус? — обеспокоенно спросил помпоуч.

Капитан мельком взглянул с высоты своего роста на помощника. Он угадал: помпоуч этого не хотел.

Не отвечая, капитан поставил рукоять машинного телеграфа на «готовсь», позвонил в машинное отделение и велел прислать в подготовленный к спуску моторный вельбот вахтенного моториста. Вельбот был готов к спуску всегда на случай спасения упавших за борт. Потом он подозвал вахтенного помощника и сказал ему, чтобы дал телеграфом ход машине, как только из машинного отделения последует сигнал о готовности, и лишь после этого спустился по трапу на палубу. Он не слышал, как раздосадованный и уязвленный молчанием капитана помпоуч пробормотал ему вслед:

— Доиграешься! Нашел время...

Помпоуч с некоторых пор стал испытывать неприязнь к капитану за то, что тот много рисковал. По его мнению, капитан учебного судна не имел права на риск и каждый рискованный шаг должен соизмерять со степенью ответственности за него. Он досадовал на тех, кто при составлении всяких правил и инструкций будто нарочно избегал упоминаний о категорическом запрете риска... И все-таки в своей неприязни помпоуч не мог остановиться, и возмущение действиями капитана не кончалось. Их взгляды на то, что должно лежать в основе проведения морской практики, были различными.

Разумеется, если в результате капитанских «экспериментов» — иначе помпоуч не называл капитанскую методу вдруг произошел бы несчастный случай, помпоуча к ответственности не привлекли бы. Но, безусловно, он не преминул бы первым обвинить капитана в ошибочности «эксперимента». Сам же он во всем был осторожен, старался избегать любого мало-мальски возникающего риска.

Капитан же считал, что риск — самое сильное средство воспитания, он старался подводить курсанта к такой ситуации, в которой риск становился неизбежным, и это давало бы возможность принять курсанту единственно правильное решение...

Капитан остановился перед строем, внимательно вгляделся в лица курсантов. Они стояли, все разом покачиваясь в такт качке.

— Нужно закрепить грот-брамсель,— сказал капитан, и его услышали все, несмотря на шум ветра,— это надо сделать сейчас, иначе... Не хотелось бы терять парус. Как вы считаете?

Курсанты напряженно молчали. И Цветков, и Букин, и все остальные ждали только одного: кого капитан назовет для работы на рее. И лишь один из курсантов украдкой взглядывал наверх, не испытывая желания подниматься. У него была боязнь высоты.