Журнал «Вокруг Света» №07 за 1982 год

— Но человечество обживает и исследует сотни планет. Вы же понимаете, что сразу всюду создать полноценные научные центры невозможно.

— Объективно мне это ясно. Но на практике получается, что, пока колония на планете не станет достаточно развитой и автономной, экология вынуждена тянуться позади экономики. Первобытные люди брали от природы все, что могли, чтобы выжить, приспособиться. Мы тоже сейчас на положении первобытных, мы тоже первые, и, чтобы приспособиться, нам тоже надо брать у природы. Однако между нами есть существенная разница: те первобытные были слабее природы, они отщипывали от нее по крохам, пока не осмелели; мы же — смелые, вооружены опытом и знаниями тысяч поколений и можем сделать с анторгской природой все, что угодно. Да, я понимаю, чем скорей будет создана на Анторге экономическая база, тем больше средств и сил колония позволит отдать экологическим исследованиям. Но поймите, каково мне сейчас: вырубают дерево, а я не знаю, какие птицы и насекомые питаются его плодами или листьями; выкорчевывается кустарник, а я не знаю, какие животные лишились укрытия; бульдозер срезает слой почвы, а я не знаю, чьи норы заваливает его нож...

— Стас, будьте справедливы.— Грауфф успокаивающе хлопнул Стаса по колену.— Работы ведутся на ничтожной площади. Живую природу не изгоняют, а только просят слегка потесниться.

— Вот она и «потесняется». Раньше, говорят, пятнистые лоси выходили прямо к строительным площадкам, обезьяны брали корм из рук. А теперь? Даже утки, завидев человека, облетают его стороной.

— Ох, и дались вам эти утки. Ну, скажите, вот убили мы четыре утки, я две и Виктор две, если он, конечно, не мазал все утро...

— И не надейтесь, он не мазал! — с торжественным возгласом появился из-за кустов Бурлака. В одной руке он держал за ложу ружье и роскошную анторгскую утку. Другой рукой, поднятой с усилием на уровень розовых, расплывшихся в улыбке щек, Бурлака сжимал задние лапы похожего на выдру речного зверька. Упругий жесткий мех еще поблескивал непросохшими капельками воды и крови, маленькие глазки тускло застыли за полупрозрачной пленкой век.

— Вот как надо охотиться! — радостно повторил Бурлака и осекся, увидев выражение лица эколога. Улыбка медленно сползла с его губ. Он перевел взгляд на Грауффа, но и у того лицо точно окаменело.

— Что это, Виктор? — глухим голосом спросил доктор.

— Да черт ее знает, тварь какая-то. Уток... Она у меня уток таскала... Прямо из-под носа... Вы что, ребята?

Стас поднялся с земли, медленно отряхнул комбинезон и сделал шаг в сторону Бурлаки. Тот невольно попятился.

— Стас, поверьте, он сам лез... Утку сбитую утащил...

— Кто вам позволил? — раздельно, почти по слогам, произнес Стас.

Бурлака уже справился с первым замешательством и попытался перехватить инициативу.

— Да что вы, в самом-то деле,— деланно оскорбился он.— Что ж мне, по-вашему, смотреть, как моих уток жрет какая-то крыса? И потом, она вам может пригодиться, возьмите ее в лабораторию, сами говорили, образцов не хватает...

— Отдайте ружье,— тихо потребовал Стас.

Бурлака изумленно вытаращил глаза.

— Вы в своем уме, юноша? Вы понимаете, что говорите?

— Стас, может быть, так не надо? — попробовал вмешаться Грауфф.— Конечно, Виктор виноват, когда мы вернемся, я с ним поговорю. Обещаю...

Стас резко повернулся лицом к доктору.

— Обещаете?! Я наслушался ваших обещаний: «по правилам», «не больше нормы», «только уток»... С меня хватит. Вы были штурманом в свое время, Бурлака. Надеюсь, еще не совсем забыли, что такое дисциплина. Как главный эколог Анторга приказываю отдать оружие.

Нехотя, со скорбно-мученическим видом Бурлака протянул двухстволку.

Стас переломил стволы, убедился, что патронники пустые, и, закинув ружье за плечо, быстро зашагал в сторону лагеря.

У самой палатки его нагнал Грауфф. Вдвоем они быстро выдавили из полостей газ, сложили ткань в аккуратный прямоугольный тючок, упаковали рюкзаки. У Бурлаки рюкзак получился самым объемистым, ему пришлось запихнуть туда и контейнер с убитым зверем. Почти не разговаривая, сели поесть перед дорогой. На душе у всех троих было тягостно.

— Послушайте, друзья,— сказал Грауфф,— неужели мы вот так закончим нашу охоту? Из-за одного-единственного зверька...

— Да поймите вы, наконец,— взорвался Стас,— что он, может, и вправду был один-единственный. Я никогда не встречал таких, не слышал о них. Об этом животном я ничего — вы слышите,— ни-че-го не знаю. Зато знаю, что никто не знает, как часто и каким образом анторгские животные размножаются. Мы восемнадцать лет на этой планете, и никто еще ни разу не видел беременной самки, и самки вообще, поскольку у них нет самок и самцов, а есть одинаковые стерильные взрослые особи, и никто не видел новорожденных детенышей, или птенцов, или яиц, или куколок, а это значит, они размножаются очень редко, и потому не исключено, что целый вид может состоять всего из нескольких особей, а может только из одной, и что, если именно такую особь вы сегодня, развлекаясь, убили?

Стас перевел дух после своей тирады, обвел взглядом притихших охотников.

— Все, двинулись,— скомандовал он и взялся за лямку рюкзака.

Некоторое время они шли молча, держась друг от друга на расстоянии, и только треск ветвей позади говорил Стасу, что его «экскурсанты» не отстали.

Злость в нем уже поостыла, и теперь, отмеряя шаг за шагом по зеленому редколесью, Стас размышлял, как быть дальше с Бурлакой. Конечно, писать жалобу в Общество охотников он не станет, но припугнуть его будет не лишним. А за компанию с ним и Ларго. Чтобы раз и навсегда покончить со «спецпрогулками»...

Ход его мыслей прервал возглас Бурлаки, в котором явственно слышалось смешанное с ужасом изумление.

— Стас, Глен! Что это? Быстрее сюда!

Когда Стас подбежал, Бурлака и Грауфф плечо к плечу стояли на небольшой травянистой поляне и, застыв на месте, смотрели на что-то, скрытое их спинами. Стас нетерпеливо протиснулся между ними и замер, пораженный увиденным.

На поляне, поперек высокого корневища, словно переломившись о него, мордой вверх лежал большой, той же породы, что и Ксют, шимпанзе. Грудь его от диафрагмы до горла была вскрыта, будто ее пропахал какой-то плуг. Из раны торчали белесые концы ребер, трава вокруг была забрызгана уже запекшейся кровью. Над мертвым животным озабоченно гудел рой крупных, как пчелы, мух.

Окончание следует

Семь цветов над головой

Мое знакомство с Абдурауфом Аминджановым началось со старой фотографии, она висела на самом видном месте во Дворце культуры. Дворец этот в колхозе имени С. Урунходжаева под Ленинабадом знаменит тем, что здесь в пятидесятые годы трудами местных мастеров возродилось древнее таджикское национальное искусство росписи потолков. На той фотографии пять лиц: художник, по-местному «наккош»,— Максуд Солиев; резчики по дереву — кандакоры — Рахмишех Раджабов и Очил Фаязов; резчик по ганчу — ганчкор — Зокир Нодиров и пятый — совсем молодой еще Абдурауф Аминджанов, ученик Солиева. Здравствует ныне лишь Абдурауф, он и продолжил дело учителей, избрав одно из самых почитаемых здесь во все времена ремесел.

...В тени виноградных лоз, укрывающих от зноя небольшой квадрат его сада, Абдурауф рассказывал мне о своей жизни, о своем ремесле. Семилетний труд под руководством Максуда Солиева в колхозном дворце навсегда определил его судьбу. Прекрасной школой стала и работа по копированию старинных узоров с известных в республике памятников, которая велась по инициативе архитектора X. Юлдашева. Много месяцев ездил тогда Абдурауф по своей земле, побывал в Ура-Тюбе, старом Ходженте, Исфаре, Зеравшане, в отдаленных кишлаках северного Таджикистана. Археологические раскопки в древнем Пенджикенте и других местах говорят о том, что история искусства наккошей меряется многими веками. Возраст города Ура-Тюбе, например, расположенного в зеленых предгорьях Туркестанского хребта, составляет около двух с половиной тысяч лет. Именно в этом городе я впервые познакомился со старинной росписью потолков. В лабиринте кривых улочек с прилепленными друг к другу серыми, словно запыленными, домами из необожженной лессовой глины я нашел дом, по