Журнал «Вокруг Света» №08 за 1984 год

— А как же ночью или когда тучи?

— Для этого у подножия башни установят тепловые аккумуляторы. Горячая вода будет находиться в резервуарах под давлением. В ночное время и пасмурные дни аккумуляторы поддержат работу станции...

Володя говорил неторопливо, поглаживал бороду и все время посматривал на меня, будто следил за тем, как я усваиваю сказанное. Я чувствовал себя учеником.

Говорил он и о том, что научная экспедиция Энергетического института имени Г. М. Кржижановского работает здесь второе лето. На них и лежит «вся наука по солнечной». Каждый участник экспедиции должен быть мастером на все руки — это непременное условие Трепутнева. Все они — специалисты-инженеры, но, если понадобится, становятся токарями, слесарями, пищу готовить тоже умеет каждый, и зеркала моют по очереди. Выяснилось, что мытье зеркал — целая проблема. Жесткая пресная вода, например колодезная, оставляет на зеркалах следы соли. Дождь мешает — появляются грязепотеки. Пришли к выводу, что мыть можно только мягкой водой, а потом насухо протирать. Трепутнев даже изобрел специальную швабру для мытья опытных гелиостатов, тех, что я видел на полигоне. К швабре подводится шланг, подключенный к насосу, и вода автоматически поступает на зеркальную поверхность. В дальнейшем же среди гелиостатов солнечной станции установят специальные моечные агрегаты — они и будут обслуживать зеркальную чашу.

— И каждый день спорим,— сказал Володя. — Собираемся после работы и спорим — так ли мы все делаем. А с Трепутневым спорить интересно, заводной он.

Ветер задувал сильнее. Солнце гасло, набирая густой красный цвет, и, будто подгоняемое ветром, сползало в далекую облачную полоску. Я взглянул на полигон, там уже никого не было, и только черный кот, непонятно откуда появившийся, лениво и медленно брел к гелиостатам, уже развернутым горизонтально земле.

Когда утром я приехал на полигон, сразу увидел Трепутнева. Он стоял перед гелиостатом в закатанных до коленей джинсах, туфлях на босу ногу и сосредоточенно водил шваброй по зеркальной поверхности. Швабра была та самая — «автоматизированная». Зеркало сверкало мокрым серебром. Где-то у дома потрескивал насос.

Я стал рассматривать Трепутнева.

Он был высокого роста, худой. Лоб покрыт глубокими морщинами, а резко очерченный рот придавал лицу аскетическое, замкнутое выражение, которое смягчали лишь глубоко посаженные глаза, внимательные и быстрые, как ртуть.

— И долго вы меня разглядывать собираетесь? — негромко произнес Трепутнев. Я понял, что отражаюсь в зеркале.

— Погода сегодня отличная,— попытался я поддержать разговор.

— Отличная?! — Он оглянулся и даже забыл о швабре, оторвав ее от зеркала. На землю полилась вода. — Отличная только для вас! — воскликнул Трепутнев. — Для меня — нуль! Мне нужно абсолютно чистое небо! Будь они прокляты, эти облака! — И он, подняв голову, свирепо посмотрел вверх. Солнце на наших глазах уползло за тучи и засочилось сквозь серое мягкое пятно.

Трепутнев коротко вздохнул, выключил швабру и присел на подставку гелиостата:

— Сегодня все равно не будет работы. Небо за вас, спрашивайте. — И тут же, не дожидаясь вопросов, продолжил:— Сначала чуть-чуть истории...

От него я услышал, что одну из первых солнечных установок, которая могла выполнять полезную работу, продемонстрировал на Всемирной парижской выставке француз Мушо. Установка представляла собой зеркальный концентратор диаметром пять метров, в фокусе которого находился паровой котел. Пар приводил в действие печатный станок, а станок выдавал свежие номера газеты. Потом Трепутнев говорил о том, что впервые идея использования солнца для выработки энергии в промышленных масштабах родилась в стенах энергетического института. Было это уже в 50-е годы нашего столетия, и новое направление в отечественной энергетике возглавил Валентин Алексеевич Баум — в то время заведующий лабораторией института, а ныне академик. Кржижановский поддержал идею создания солнечной электростанции. Но реализовать ее в те годы так и не удалось; казалось, что надолго хватит угля, нефти, газа. Все горело, все сжигалось.

— Активно заговорили о солнце вновь спустя четверть века, когда стала ощутимой нехватка органического топлива,— увлекшись, рассказывал Трепутнев. — Во многих странах мира начали строить солнечные станции различных типов.

По его словам, выработка энергии для строящейся станции — не главное. Цель ее сооружения — создание оптимальных устройств концентрации солнечной энергии, разработка систем управления гелиостатами, проверка оборудования.

— А почему станция — первая в стране — называется экспериментальной? Разве подобных больше нет?

— Есть различные солнечные установки, не станции, а установки,— отчеканил Трепутнев. — С помощью ученых нашего института в стране созданы центры, изучающие возможности использования солнечной энергии. Они есть в Ташкенте, Ашхабаде ( Об одном из таких центров, созданном в поселке Бекрова неподалеку от Ашхабада, рассказывалось в материале «Щедрость отраженного Луча», «Вокруг света» № 8 за 1979 год.), Баку, Алма-Ате, Тбилиси, на Крымском полуострове... Все они служат в основном для решения народнохозяйственных, бытовых проблем. Например, исследуются возможности создания высоких температур для плавки металлов, с помощью гелиоустановок облучают семена хлопчатника, проверяют влияние солнца на его урожайность.

— Какая мощность была у первой атомной электростанции, Обнинской?— спросил вдруг Трепутнев.

— Пять тысяч киловатт, а что?

— Правильно! — Он тряхнул головой. — Вот и я говорю, пять тысяч! Всего пять тысяч киловатт! И ведь были скептики, которые не верили в ее будущее! Было время, когда и к нам относились, мягко говоря, снисходительно. Считали, что мы солнечных зайчиков ловим. Теперь не то! Лед тронулся! Растопило наше солнышко лед! Да и смешно говорить, что мы обойдемся без солнечной энергии. А она вот, пожалуйста, над головой висит! — Он вскинул руку и снова взглянул на небо. Оно было сплошь покрыто тучами. Начинал накрапывать дождь.

— Пойдемте ко мне в кабинет,— сказал Трепутнев после долгой паузы. — Там продолжим разговор...

И встал.

Кабинет с табличкой «Экспедиция Энергетического института» находился на втором этаже белого дома. В кабинете стоял огромный стол, покрытый зеленым сукном, рядом — холодильник. За столом поменьше сидел пожилой мужчина и что-то сосредоточенно паял.

— Борис Георгиевич Базанин,— представил Трепутнев. — Славен отличными кулинарными способностями и изобретением устройства для актинометра, благодаря которому прибор автоматически следит за солнцем.

Борис Георгиевич поднял голову, кисло улыбнулся и снова склонился над паяльником.

— Борис Георгиевич — человек молчаливый,— продолжал Трепутнев, усаживаясь за стол. — А кстати, знаете, чей это стол?

— Нет, конечно...

— Самого! — произнес он торжественным голосом. — Самого Глеба Максимилиановича Кржижановского! Стол у него в кабинете стоял...

— Вдохновляет,— тихо вставил Борис Георгиевич и хмыкнул. Трепутнев удивленно посмотрел в его сторону:

— Отчасти вдохновляет, Борис Георгиевич, но главное, удобен для работы. Лет сто еще простоит...

— Если ты спать на нем перестанешь,— не унимался тихий Базанин и повернулся ко мне: — Он так на столе и спит, когда заработается или если непогода, ветер...

И я услышал, как года два назад, в сентябре, отработав день на полигоне, они специально оставили гелиостаты в рабочем, вертикальном положении. Погода стояла тихая и солнечная, и на следующий день решили с утра продолжить эксперименты. В то лето жили они неподалеку от полигона, в общежитии. Сели в машину и уехали.

Трепутнев проснулся в два часа ночи от свиста ветра и грохота ливня. Сразу подумал о гелиостатах — они рассчитаны на силу ветра не более сорока метров в секунду. Трепутнев кинулся будить ребят. Сели в машину и помчались на полигон. А когда добрались и подбежали к гелиостатам, поняли, что опустить их не удастся — бушевал настоящий ураган. Так и просидели всю ночь на полигоне в ожидании аварии, и ничего не могли поделать, только зубами скрипели от бессилия. К счастью, все обошлось. Утром ветер утихомирился. После этих событий Трепутнев, случается, и ночует на полигоне...