Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год
Шрифт:
Через несколько минут мы оставляем семейство в покое. Полдела позади: веревка укреплена и сброшена на лед. Остальная работа ждет нас внизу, на припае.
Когда мы спускались, произошел маленький инцидент, крайне характерный для моего спутника. Василий развернул и протянул мне плитку шоколада — подкрепиться. И тут, пока я отламывал кусок, внезапный порыв ветра вырвал обертку из рук, бумажка, кружась, улетела на несколько метров вниз и застряла между камнями. Василий не поленился, спустился за ней и, вернувшись, вздохнул:
— Не люблю, когда бросают... Здесь должно быть чисто.
Начинается восхождение. Метр за метром, подтягиваясь на руках и переставляя карабин, Василий «шагает» вверх, сначала сравнительно легко, потом все медленней и медленней... И мне держать «ступеньку» становится тяжело, ноги скользят, разъезжаются — хорошо, подвернулся рядом каменный выступ, цепляю за него свою веревку, эта опора помогает устоять. И вот Василий зависает против желанного гнезда. Сняв с пояса приготовленную заранее палку, он, раскачиваясь как маятник, пытается извлечь птицу на свет. Не тут-то было: и палкой в гнездо не сразу попадешь, и птица, как выяснилось, застряла в щели с оттопыренным крылом. Не потому ли она и погибла?
Это неожиданное препятствие чуть не сорвало всю нашу операцию. Однако Василий не хочет отступать, изловчившись, он все же сумел достать птицу. Теперь ипатка в наших руках!
Вечерняя радиосвязь снова собрала «чибисов» и «пум» вместе и принесла новые известия.
Придатко: «Похвастаюсь — у нас настоящая ипатка. Можно даже сделать чучело для музея».
Орнитолог Стишов (коса Муштакова): «Видел американских веретенников и десять дутышей. У камнешарки вывелось потомство».
Помощник лесничего Марюхнич (река Насхок): «У меня погода портится, ползет густой туман. Пока осмотрел десять песцовых нор, из них две обитаемых. Ночью сидел на норе, наблюдал».
Териолог Овсянников (низовье реки Тундровой): «Имей в виду, Паша, щенки наиболее активны в теплое время и ночью. Взрослые приходят редко, часов через восемь.
Щенки подают голос — урхают... Гуси с птенцами к нам, в Тундру Академии, еще не приходили».
Орнитолог Литвин (верховье реки Тундровой): «Скоро будут. Гнездовье опустело, остались лишь отдельные выводки. Ждите, они уже в пути!»
Как люди попадают в Арктику?
Кто-то оказывается здесь в силу профессиональной необходимости, кто-то случайно, по воле судьбы, сделавшей выбор за него, а кто-то рвется сознательно, неудержимо, преодолевая все преграды и барьеры, как будто на Севере и впрямь свет клином сошелся....
Василий Придатко окончил биофак Киевского университета. На распределении его спросили: «Куда хотите поехать?» — «На Север». Киев в Арктику не распределял, и Придатко получил хорошее место в Институте зоологии Академии наук Украины. Однако Север продолжал мучить и звать. Однажды Василию попала в руки книга известного нашего зоолога и полярника Саввы Михайловича Успенского «Родина белых медведей», в которой тот приглашал молодых специалистов поработать на острове Врангеля. Василий послал автору письмо: приглашаете — я готов! Успенский
посодействовал, связал с Главохотой — управлением, которому подчинялся заповедник. Пришлось поломать голову, как убедить главк, и, вконец измучившись сомнением, Василий взял да и перекатал на бумагу строки из письма Георгия Алексеевича Ушакова, в котором знаменитый открыватель нехоженых земель более полувека назад тоже убеждал начальство послать его на остров Врангеля...И добился-таки своего! В августе 1978 года он попал на остров.
Можно сказать, Василия здесь преследовали удачи. Начались они встречей на мысе Блоссом с невероятной по числу стаей розовых чаек — Василий с товарищами насчитали тогда близ мыса около шести тысяч этих птиц, кормящихся в прибрежной шуге (вся мировая популяция розовых чаек — это каких-нибудь двадцать тысяч птиц, даже встреча с одной из них — счастливый случай...). Должно быть, такое скопление было связано с ледовой обстановкой, вызвавшей массовую миграцию чаек по полярному бассейну. Что-то необычное творилось с этими птицами в ту осень — через месяц в США, в штате Иллинойс, тоже наблюдали фантастическое скопление розовых чаек (об этом сообщали газеты), так что невольно приходило на ум: уж не стая ли с острова Врангеля достигла Америки?
Несколько лет подряд Придатко обследовал совершенно не изученные еще птичьи базары западного берега.
«Бессилен одним взмахом авторучки показать западное побережье,— писал мне Василий.— Жил в одиночку на скале, в палатке, целых два с половиной месяца. Днем — на базаре, вечером писал этюды, акварели, размышлял о смысле жизни у бивня мамонта, выбеленного полярным солнцем, ветрами и дождями. Все, что созрело в голове, наверно, оформится рукописью «Мой дом на скалах»... Хлопотливой была и осень, ибо случилось приключение, а их следует избегать в наших широтах. Зажало льдами на озере, катер пришлось вытащить на берег, море стало. Продукты на исходе, по рации нас плохо слышат. Выбрались чудом...»
В другом письме: «Судьба дала мне возможность взять в руки экземпляр чрезвычайно редкой птицы (была найдена мертвой в бухте Сомнительной) — миртового певуна, представителя американской залетной фауны. В отечественную фауну был внесен ровно сто лет назад по единственному образцу, добытому экспедицией Норденшельда, и с тех пор не встречался. Сие сообщение войдет в одно из фаунистических обобщений».
Закончив обследование западного побережья острова, Придатко переместился на восточное, на мыс Уэринг, и даже дальше — провел первое подробное орнитологическое обследование Геральда — небольшого необитаемого островка в сорока милях от Врангеля.
Удачи... Нет, труд, труд, да такой, что и жизни на него не хватит, столько задумано. Потому и не хочется ставить точку в диссертации. Ну и остров, конечно, виноват — дает возможность и сегодня быть пионером науки, первооткрывателем.
Сидим с Василием на вершине Уэринга. Только что мы обнаружили на подтаявших, осевших снежниках остатки двух родовых медвежьих берлог, не замеченных при весеннем учете. Там же подобрали ветхий медвежий череп с дыркой от пули.
Василий внимательно рассматривает его.
— Наследие прошлого. Теперь на острове совсем другая эпоха...
И оглядевшись, добавляет:
— Ощущаешь величие? Плейстоценовый пейзаж! Какие толщи!
— Неужели не привык? — спрашиваю я.
— Не привык. Самому не верится — я здесь...
Невозмутимо сияет полночное солнце. Снизу накатывает неумолчным прибоем птичий гомон. На горизонте, за ледяным проливом, отчетливо проступает черный гранитный массив острова Геральд. Тоже часть заповедной земли — зона абсолютного покоя.