Журнал «Вокруг Света» №08 за 2007 год

Нырнул в коридор — древний, с черными балками по потолку и старой нежно-голубой плиткой в трещинах, — будто перенесся на столетие назад. В зале было уже темно, рука билетера махнула мне снопом света от фонарика — проходить внутрь. Сквозь отсветы, идущие от полотна, различимы были колонны, подпирающие бельэтаж, и тени от вращающихся лопастей — весь потолок усеивали вентиляторы, как будто мы собирались взлетать и только поджидали последних транзитных пассажиров. Я сел с краю. Вдруг кадр с рекламой сменился, на экране возник струящийся голубой индийский стяг. Народ, уже было заложивший ноги на спинки кресел, начал бодро вскакивать со своих мест. Встал и я, слушая гимн. Слово «Ганга» несколько раз повторилось в нем. Струящийся флаг сменился стоячим изображением сертификата на фильм — что было немного смешно, как если бы в баре, прежде чем налить выпивки, бармен заставлял гостя ознакомиться с акцизной маркой.

Но фильм начался. Гордая седая женщина принимает в своей резиденции группу журналистов. Ее официальный статус подчеркивается фотографом — как суетливо он снимает присутствующих! Но вот, бросив отчетливую реплику, государственная дама задумывается… Ее лицо будто растворяется под нежный звон, издаваемый дверцей машины времени. И вот перед нами юная и запуганная девушка: это ясно из ее косичек и прижатых к груди рук. Девушки домогается рослый ухарь, колотящий в дверь и громко грозящий. Ухаря сопровождает деревенский дурачок, комический персонаж. Мать девочки, вместо того чтобы не отпирать болванам, распахивает дверь и картинно пугается в проеме. Девушка тоже пугается за спиной матери. Болван повесив голову идет печалиться к друзьям, в повстанческий лагерь. Лагерь состоит из одной новенькой палатки. Повстанцы носят на головах красные разбойничьи повязки и по-воровски пьют ром из запрокинутой бутылки — дергая кадыками и щедро обливаясь. Бандерша шайки решает выкрасть упрямицу… Между репликами, и так ясными из ситуации, вклинивалось трезвучие синтезатора, подсказывающее намерение персонажа: в драматические моменты герой едва успевал быстро вворачивать свое слово между непрестанными ударами колокола. Бытовая история превращалась в государственный миф. Особенно ясно предписывалось понимать поведение злодеев. Полицейскому поручили раскрыть похищение, но пук ассигнаций заставил оборотня в погонах убавить рвение. Его рука незаметно сталкивает пачку рупий в ящик стола — но это вовремя видит звукорежиссер, подающий на этом месте гонг закемарившему зрителю. Вдруг звонок: начальник края! И в особом пузыре появляется толстенький товарищ в рубашке и роговых очках. Звуковая канонада пробудила бы и мертвого. Полицейский, завращав глазами, вытягивается во фрунт с телефонной трубкой в руке (у меня телефон в таких случаях сваливается со стола, и разговор разъединяется). Преступника хватает кондрашка, обалдевшего шута пронзает током. Изверг вырывает из нагрудного кармана и сует в лапу полицейскому еще один пук, скорее, тюк, — выдирает монеты у своего прихвостня, бросает на стол, замирает с вывернутыми карманами штанов и рубашки… Тем временем на берегах абстрактной реки девушка отказывается от лепешек и не глядит на винтовку — но вот уже удивительно метко стреляет, забывая порой передернуть затвор. Товарищ валит героиню на сеновал, камера целомудренно отъезжает от поцелуя и показывает руку, гуляющую по ноге. К полицейскому участку подъезжает джип, из дверей последовательно вылезают два солдата, арестованные родители девушки, еще трое солдат, шеф, доносчик, остальные одиннадцать конвоиров. Федералы преследуют повстанцев — по пятнадцать человек в каждой армии, обе умещаются в один кадр — совершенная драка в деревне…

Вдруг поверх кадра зажглась надпись: «Перерыв», за ней другая — «Не плевать»; минуло полтора часа.

Зрители — дружелюбные смуглые молодые ребята — поднимаются, снимают ноги со спинок, разминают кости… Я вышел на улицу, не в силах избавиться от ощущения, что выхожу не из дверей кинотеатра, к дороге, полной гудящих черно-желтых такси — маленьких «Чаек» размером с «Запорожец», — а из машины времени, побывав в 50-х годах прошлого столетия, в золотом веке индийского кино.

Вместо бетеля, книг и газет

…Вспышка индийского кинематографа произошла в 1930-е, когда Калькутта, Бомбей и Мадрас наполнились молодыми рабочими, приехавшими на заработки. Они оказались оторваны от прежнего сельского досуга — кроме хлеба им нужны были и зрелища. Они и стали потребителями комедий и мифологических постановок тех лет. Строились кинотеатры — пролетариат понес свои медяки в кассы, как прежде — уличным торговцам бетеля. К середине десятилетия кинематограф превратился в самое массовое и любимое времяпрепровождение миллионов индийцев. Джавахарлал Неру говорил: «В Индии влияние кино во много раз сильнее, чем влияние книг и газет, вместе взятых».

Но в новом искусстве было не только развлечение — к нему оказалась подмешана и доля нравоучения и проповеди. Народный театр, в который уходят корни киноискусства, всегда был в Индии способом поучать, развлекая. Еще Брахма говорил, что театральные представления необходимы для того, чтобы наставлять простолюдинов на путь истинный. Не зря, не зря развевается флаг перед началом сеанса. Он показывает всю важность государственного дела воспитания, скрытого за развлекательным жанром.

подпись

Неудивительно, что расцвет индийского кино совпал с обретением Индией независимости в 1947 году. Объединительная функция кино — не в политическом смысле, а в смысле общих чувств, общих фантазий, упакованных в целлулоид. Если в первые десятилетия кинематографа в Индию поступали фильмы из Англии и Франции — а смотрели их исключительно белые, если лучшие фильмы 1930-х были сняты об Индии и для Индии приезжими европейцами, то после 1947 года стало очевидно и продюсерам, и зрителям, что настала пора самостоятельности: мы можем снимать свое кино, по собственным правилам и по вкусу зрителей.

1950-е стали золотой эрой индийского кинематографа. Те ленты, в основном мелодрамы, которые представляет себе каждый житель России, услышав «индийское кино», восходят именно к тому периоду. Уже появилась цветная пленка, которая смогла отразить буйство красок — главное качество индийских лент. Это кино снималось кустарно, спешно, почти стихийно — режиссеры и актеры, «снявшие кассу», немедленно вкладывали выручку в производство новых лент, основывали свои собственные студии. Прочие спешно искали деньги, чтобы поспеть в соревновании за зрительские симпатии — навстречу им в кинематограф спешили инвестировать все, кому не лень, в том числе деньги неясного происхождения, заключая договоры неформально, рукопожатием. В Бомбее царила атмосфера Клондайка — все спешили занять свое место под солнцем.

Гуру Датт и Радж Капур первыми сосредоточили производство фильмов в одних руках. На этих кинематографических мануфактурах все делалось своими силами — продюсер был не только сам себе режиссер, но и актер. В работу вовлекались дети, братья, племянники — возникал клан. Кинопроизводство Индии, самозародившись, стало слепком ее кастового общества. Фильмы также оказались подчиненными жестким жанровым законам. Этот канон начал складываться еще в 1930-е: трехчасовая мелодрама, с интервалом посредине и музыкальными танцевальными номерами примерно на треть хронометража, с простым сюжетом о любви или мести — в 1950-е он стал законом индийского кино. В то «золотое» десятилетие в Бомбее и Индии кино бурлило как сказочный котелок, производящий золотые монеты, и поскольку именно тогда эти ленты прорвались и к нам, в СССР, то именно по ним мы и представляем себе до сих пор индийское кино, думая, что оно осталось таким и поныне.

Монтажная студия, одна из тысяч в Болливуде. Интересно, что здесь все такие студии принадлежат государству, и компании платят аренду за их использование

Студия, музей или мавзолей?

С этим представлением я еду на RK-Studio. Эти инициалы в Индии знает каждый: «Радж Капур». Длинное шоссе на ближней окраине города, череда ворот с уличными торговцами, ларьками, отдыхающими перед ними на тротуаре людьми — все, как везде в Бомбее. Однако студию не сразу удалось найти, местные жители кивают и машут все дальше. Наконец — скромные ворота со скромной эмблемой. Охранник заверяет меня, что на студии совсем-совсем никого, и с великим трудом мне удается уговорить его сделать звонок в бюро…

Когда через четверть часа я касаюсь рукой истерзанного костюма Бродяги из знаменитого фильма Раджа Капура, то не в силах поверить в реальность происходящего. Костюмерная — склад железных ящиков посреди комнаты, окруженной застекленными шкафами 1950-х по периметру. На всем лежит плотная пыль. Кажется, что за полвека я здесь первый посетитель. Костюм — художественно, но очень натурально заплатанный пиджак с карманами — держит в руках Мамаджи, благообразный седовласый старец, старший из клана, похожий на почетного профессора западного университета. Он рассказывает о тех киносъемках, о тех временах, и на всей его фигуре лежит отсвет тех «золотых» лет. «А вот те башмаки, о которых он пел, что «башмаки японские, голова русская», помните? Вот эта шапка». Мы перемещаемся по гулкому, совершенно пустому зданию, одному из нескольких совершенно пустых зданий на гектаре земли. Нас сопровождает завхоз, молчаливый и смуглый до черноты индус в белом френче. Спускаемся в подвал. «Здесь все наше светооборудование» — долгие металлические стеллажи, уставленные пыльными древними прожекторами. «Раньше все это вывозилось на нескольких грузовиках, — говорит Мамаджи, — теперь все это никому не нужно». — «Почему?» — «Сейчас маленькие, дедолайты, техника уже другая. Все стало другим — другие камеры, другие студии, все это никому не нужно». Мы переходим в монтажную. «Вот здесь монтировались все фильмы Капура», — рука указывает на монтажный стол, вот пульт звукозаписи. «Никому не нужно».

Нита Лулла может быть названа «закадровой звездой». Это она считается ведущим модельером и знатоком фирменного стиля в Болливуде. Естественно, Айшвария Рай одевается у нее

Ангар, главный съемочный зал, абсолютно пуст. Стены затянуты холстом, по полу просыпаны ручьи синьки. «Здесь мы строили многоэтажный дом, вот этот, — Мамаджи показывает фотографию из альбома о Радже Капуре, — три тысячи рабочих строили его». — «А сейчас тут что-нибудь снимается?» — «Сдаем для съемок».