Журнал «Вокруг Света» №09 за 1973 год
Шрифт:
Кто может поручиться, что через 10—20 лет рыба не исчезнет из прибрежных вод Гренландии? Что произойдет с гренландцами, если климат станет холоднее и моря вокруг них опустеют? Есть ли на острове какие-нибудь естественные богатства? Удастся ли в будущем эксплуатировать их, обеспечат ли они существование людей, которые могут рассчитывать только на самих себя?
Единственным богатством скованной вечной мерзлотой земли является редкий минерал — криолит. Когда-то им пользовались для эмалировки кухонной посуды, ныне же он приобрел огромное значение как плавкий элемент при производстве алюминия.
Участники полярных экспедиций время от времени сообщали об открытых ими в разных местах месторождениях мрамора, графита, меди, железа и других руд. Но все это не имело большого практического значения.
Геологическая карта Гренландии, еще недавно усеянная белыми пятнами, стала покрываться множеством значков и мало-помалу оживать. Тут и там началась эксплуатация отдельных месторождений, все еще в очень скромных масштабах, так как стоимость транспортировки оборудования на вертолетах и вывозки этим же способом добытой руды слишком высока.
Гренландцам не дает покоя мысль о черном золоте — нефти. Она наверняка находится где-то здесь, на их острове, в этом нет сомнения, но где именно? В Советской Арктике в аналогичных геологических условиях уже добывают нефть, и притом в крупных масштабах. Канадцы также открыли месторождение нефти на Земле Элсмира, всего в нескольких сотнях километров от берегов Гренландии.
Но неизвестно, станет ли она благодеянием или проклятием для обширных территорий острова...
На Крайнем Севере глубина вечномерзлого грунта достигает многих сотен метров, а оттаивает лишь тонкий слой в 20—30 сантиметров. Сдирая его, бульдозер обнажает поверхность, твердую, как бетонная плита, но отнюдь не столь же устойчивую. Шины больших автомашин, оставляя глубокие колеи, ранят землю Арктики, не давая ей зарубцеваться в течение десятилетий. Изувеченная, она не в состоянии поглотить огромного количества отходов и мусора, которые остаются на нефтепромысле. Что же говорить о разлитой повсюду нефти, которая через десятки, сотни каналов и ручьев проникает на далекие расстояния? На такой почве ничто не вырастет, даже непритязательные цепкие арктические растения. Не убьет ли нефть самую жизнь в Арктике? — вопрошают сейчас встревоженные жители Канадского арктического архипелага.
Месторождения нефти у берегов моря Бофорта неимоверно богаты — они могут давать полмиллиона баррелей нефти в сутки, а шесть баррелей — это почти тонна. Но как транспортировать ее?
У всех еще на памяти катастрофа танкера «Торрц каньон» близ Атлантического побережья Англии. Нефть, бившая безудержной струей из танкера и уносимая океанской волной, разливалась смертоносным слоем все дальше и дальше, покрывая огромные участки воды. Погибал планктон, целыми косяками мерли рыбы, на берегах Франции и Англии валялось множество морских птиц.
Так было в водах Атлантики. А что может произойти в Арктике? В Баффиновом заливе или проливе Дейвиса стальной корпус корабля могут легко распороть подводные рифы. Ста тысяч тонн нефти, которые помещаются в чреве современного танкера, вполне достаточно, чтобы уничтожить в прибрежных водах всякую жизнь, полностью и навсегда истребить всех рыб, тюленей и моржей.
— Что тогда станется с нами? — вопрошают встревоженные жители Гренландии.
Мечты — мечтами, страхи — страхами, однако нужно было считаться с действительностью.
В 1967 году среди деревянных одноэтажных домиков появился первый пятиэтажный жилой корпус — гордость Готхоба. Своим длинным фасадом, сооруженным сплошь из стекла и бетона, он резко выделяется на фоне арктических скал и виднеющегося вдали ледника. Все материалы для этого ультрасовременного здания, кроме песка, воды и камня, нужно было доставлять морским путем из Европы. Немало трудностей приходилось преодолевать здесь датским инженерам и архитекторам, несмотря на то, что в области строительства в полярных условиях они отнюдь не были пионерами. На вечномерзлом грунте северных районов Советского Союза уже издавна возникают города с многотысячным населением, порты и промышленные предприятия.
Пятнадцать километров главных улиц Готхоба снабжены твердым покрытием. Зимой, кроме традиционных, во многих случаях незаменимых санных собачьих упряжек, по ним курсируют десяток-два такси, оснащенных радиотелефонами. Гренландец ведет машину уверенно, на большой скорости, с сознанием своей ответственности, как некогда его прадед управлял собачьей упряжкой.
Привитое веками состояние напряженного внимания, неустанной бдительности ко всему, что происходит вокруг, к малейшему, даже самому слабому звуку в сочетании с каким-то молниеносным рефлексом самозащиты — все это делает сына и внука охотников отличным водителем. В Готхобе не имеют понятия об ограничении скорости, гололед там — почти повседневное явление, движение на улицах оживленное — и тем не менее в течение последних восьми лет там не произошло ни одного несчастного случая! Большинство легковых автомашин на улицах — «Москвичи», которые, по мнению гренландцев, наиболее пригодны в полярных условиях.
Деньги для покупок охотник не добывает, как еще недавно, исключительно продажей мехов голубых песцов, шкур тюленей или белых медведей. В то время он никогда не мог быть уверен, с чем ему суждено вернуться в иглу. Сложный механизм ценообразования, резкие колебания цен, совершенно ему непонятные, возмущали охотника и наполняли его горечью. Порой за тщательно выделанный пушистый мех голубого песца торговец датской фактории записывал на его счет двести крон, а уже на следующий год за такой же или, может быть, даже еще более красивый мех — едва пятьдесят. И долго, замысловато объяснял, почему не может дать больше: мол, на пушных аукционах в Лондоне, Копенгагене, Париже или Амстердаме резко упали цены, голубые песцы вышли из моды, и элегантные женщины уже не хотят их носить.
Пораженный эскимос не мог понять, какое отношение к нему имеют элегантные женщины. Он привез отличные меха, скупщик сам признал, что редко можно встретить лучшие — густые, пушистые, — а платит за них четвертую часть прошлогодней цены! Где же тут справедливость? Не раз разгневанный эскимос вырывал из рук датчанина связку песцовых шкурок, бросал их в мешок из тюленьей кожи, восклицая: «Пригодятся дома на пеленки!» и клялся не охотиться больше для глупых «каблуна», которые не знают сами, что хотят. Но через год вновь возвращался в факторию. Другого выхода не было...
Гренландцы издавна испытывали глубокую привязанность к месту рождения. И поныне самая суровая кара, назначаемая датским судьей за мелкие преступления, — высылка виновного из его родного дома в другой населенный пункт на срок в несколько недель или месяцев. Это испытанный, надежный способ. Редко когда провинившегося приходится наказывать вторично.
Гренландские судьи, кстати сказать, не могут пожаловаться на обилие работы. Семейных конфликтов здесь не бывает, соседские распри довольно редки, и уж вовсе тщетно было бы искать среди жителей острова закоренелых преступников. Шесть камер единственной тюрьмы на территории острова, превышающей два миллиона квадратных километров, обычно пустуют, а когда они бывают заняты, то заключенными оказываются чаще всего матросы-иностранцы.
Белые пришельцы причинили немало бед гренландцам. Вслед за благами цивилизации они занесли в свое время на остров неизвестные здесь болезни. В студеном, кристаллически чистом воздухе Крайнего Севера, свободном от каких бы то ни было микробов, человеческий организм, не обладающий иммунитетом к инфекциям, легко падал жертвой последних; простой насморк перерастал в смертельную болезнь. Во время эпидемии кори, занесенной с восточного побережья Гренландии экипажем какого-то корабля в 1957 году, заболело одиннадцать тысяч эскимосов, причем несколько сот из них умерло. Еще более тяжелые потери, как это предвидел в свое время Фритьоф Нансен, нанес туберкулез. Словно средневековая чума, обрушился он на западное побережье, кося население, наводя ужас. Чахотка безжалостно истребила целые населенные пункты. В Готхобе тогда была создана первая на острове больница на двести коек.