Журнал «Вокруг Света» №09 за 1989 год
Шрифт:
Вот они куда-то удаляются, но ненадолго, всем своим видом вновь демонстрируя самые мирные намерения. Но все это, конечно, притворство чистой воды. И этой откровенной показухи оказывается вполне достаточно, чтобы тюлени, забыв свои невзгоды, вновь стали плескаться в непосредственной близости от нацелившихся на них охотников. Мало того — они испытывают к ним все то же наивное любопытство.
Очередная атака была предпринята в самый разгар бесшабашных купаний. Теперь разбойники орудуют на пару, ловко координируя свои действия. До того ловко, что складывается впечатление, что они все между собой обсудили. Мощными ударами хвостов косатки пытаются оглушить добычу, но охота опять не складывается, будто что-то им в последний момент путает карты. Надо признаться,
Но и тут ухитряются ускользнуть от смерти, опять впустую щелкнувшей мощными челюстями. В одно мгновение возникает какой-то чудовищный калейдоскоп мелькающих в огромном водовороте тел, откуда доносятся приглушенные крики.
Косатки, кажется, совсем взбеленились. Атаки их участились: им нужно спешить — до отлива осталось совсем немного. Теперь они бросаются едва не на самый берег, и все чаще и чаще застревают на отмели, покинуть которую тоже стоит больших усилий, а ведь даже у этих могучих животных запас сил отнюдь не беспределен. Пытаясь уйти на глубину, косатки отчаянно колотят по воде хвостами, и издалека кажется, что тела их содрогаются в яростных, гневных рыданиях — от обиды, от сознания собственной беспомощности.
Самка оказывается отважнее самца и раз за разом с непостижимой ловкостью проскальзывает туда, куда он пройти уже не решается — в самый опасный лабиринт острых замшелых рифов. Она легче, изящнее своего напарника и прекрасно пользуется этими преимуществами. Вот она-то в одном из отчаянных, свирепых своих бросков настигает наконец жертву и убивает ее. Об этом нам дают знать утробное бульканье, с которым косатка погружается в воду, и повисшая над водой тягостная тишина — тюлени смолкли все разом. Теперь слышны яростные вопли самцов, тех самых «стариканов», что из безопасной дали окликают беспечных детенышей и самок, да еще издалека доносится гомон тюленей, которые и не подозревают о разыгравшейся здесь трагедии.
Огромное бурое пятно крови медленно растекается по улегшимся уже волнам. Косатки уходят со своей ношей все дальше и дальше от берега, провожаемые взглядами тюленей, наконец-то сообразивших о грозящей им опасности и собравшихся в некое подобие способного защитить себя коллектива. Надолго ли? Косатки уходят легко и останавливаются на привал лишь в нескольких сотнях метрах от берега. Через несколько минут над ними с криками начинают кружить чайки: хищники отобедали, объедки достанутся птицам.
Воцарившееся было молчание нарушает некое подобие лая — и тотчас же на него откликается целый хор голосов. Как ни в чем не бывало ластоногие вновь беззаботно направляются к воде. Шум, плеск, веселое отфыркивание. Прочь печаль, да здравствует радость жизни!
Нам здесь делать больше нечего, мы покидаем свое импровизированное убежище и уже совсем было собираемся в обратный путь, как кто-то вдруг замечает, что охота не закончена — косатки вновь крейсируют вдоль побережья. Взад-вперед, туда-обратно. И с каждым разом все ближе к рифам, к скоплению резвящихся неподалеку тюленей...
Косатки моногамы: пара остается неразлучной до самой смерти одного из «супругов», и вдовец или вдова коротают остаток дней своих в безутешном одиночестве. Так утверждают ученые, и у нас нет никаких оснований опровергать эти сведения. Да и, честно говоря, времени для наблюдений было в обрез, сказывались и пробелы в профессиональной подготовке. Зафиксировать на пленку охоту на тюленей — вот, пожалуй, и вершина наших наблюдений за косатками. Словно легендарные морские монстры, они каждый день подплывают к берегу, явившись из самых затерянных уголков океана, и, насытившись, исчезают за горизонтом. Заливы, бухты, лагуны, каналы, проливы — все эти места китовых становищ привлекают косаток лишь как охотничьи
угодья, но сами они там никогда не располагаются — ни на отдых, ни на трудную пору вскармливания детенышей. Океан—вот дом косаток, волны — их ложе.Несколько дней мы наблюдаем за ними в бинокли и уже научились различать отдельные пары, которые в определенное время подходят к берегу — чаще всего в часы прилива: он им помогает вести охоту на большом пространстве побережья. С началом отлива косатки уходят в открытый океан. Самца проще всего распознать по громадному спинному плавнику, достигающему порой двухметровой высоты. Плавник этот буквально испещрен глубокими шрамами — следами нещадных баталий. Такие схватки — обязательный ритуал для каждого самца, отбивающего у соперников свою возлюбленную. Вся поверхность огромного черного треугольника «расписана» шрамами так подробно, что вполне может сойти за визитную карточку владельца. Словом, самцов мы научились распознавать безошибочно и даже нарекли каждого своим именем.
Некоторые пары уже обзавелись детенышем, и он плывет, стараясь держаться между мамой и папой, демонстрируя при этом тот же элегантный стиль, ту же отвагу и решительность. Вот все трое приближаются к колонии тюленей и, дефилируя вдоль берега, раз за разом демонстрируют все те же ухватки, те же маневры, что так пугают или, напротив, возбуждают роковое любопытство ластоногих. Вдруг самка, оставив детеныша на попечение супруга, направляется к берегу — дескать, что там у нас сегодня для дома, для семьи? Двое членов семейства, как бы в застенчивости, держатся поодаль —как мама решит, так тому и быть.
А самка откровенно направляется к берегу, отбросив всякое притворство. И сама эта нынешняя ее манера держаться говорит о том, что она явилась сюда не убивать — у нее на уме нечто другое. Но что именно? Ждать остается недолго, и то, что происходит в следующие мгновения, ошеломляет нас, пожалуй, ничуть не меньше, чем бесконечно всему на свете удивляющихся тюленей.
Молниеносным броском косатка достает-таки одного из них — поменьше, но не убивает добычу: на воде нет и малейшего пятнышка крови. Деликатно зажав зубами вопящего от смертного ужаса тюленя, провожаемого скорбными криками соплеменников, косатка пускается в обратный путь. И когда эта троица воссоединяется вновь, мы становимся свидетелями игры, напоминающей водное поло, где роль мяча принадлежит несчастному тюленю. Его помещают в самый центр воображаемого треугольника, «вершинами» которого становятся все трое из семейства косаток. И, разумеется, он тут же пытается вырваться на волю. При этом преследовать его пытается только малыш, пробуя один за другим все мыслимые варианты погони. И тюлень ушел бы от него тысячу раз, если бы не бдительность взрослых «игроков». Каждый раз, когда кажется, что жертва наконец улизнула, кто-нибудь из этих двоих, словно фокусник, извлекает тюленя на поверхность, легким толчком плавника подтолкнув в центр.
И мы наконец начинаем понимать, что это не игра вовсе, маленькую косатку просто натаскивают, вырабатывая в ней навыки, необходимые для охоты. Ведь, возможно, уже недалек тот день, когда родители — таков закон жизни — уйдут, предоставив ему полную самостоятельность. Урок затягивается надолго — может быть, до момента, когда ученик уже изрядно подустанет или одному из родителей просто надоест эта игра в кошки-мышки, и тогда достаточно удара хвоста или одного укуса страшных зубов — и жертва станет просто призовой закуской утомившихся игроков.
Но чаще все-таки нам доводилось наблюдать, как тюлень, порядком, конечно, настрадавшийся, живой и в общем-то невредимый, возвращался в свое становище, к равнодушным своим сородичам, уже успевшим забыть о нем. Может быть, ему даровали жизнь за то, что он весьма наглядно сумел послужить учебным пособием? Может быть... Во всяком случае, интересоваться у него самого было бы бесполезно: тюлень и думать об этом забыл.
Перевел с испанского Н. Лопатенко
Роберто Мерло, аргентинский кинооператор