Журнал «Вокруг Света» №10 за 1971 год

Старик говорил на языке навахо, а парень переводил.

— Мы заблудились.

— Не все духи сводят человека с пути, некоторые и помогают ему, — медленно выговорил старик. — Я могу вам посодействовать в том, чтобы к вам обратили свой взгляд добрые духи. Я исцелитель и, рисуя на песке, общаюсь с ними.

— Нельзя ли нам взглянуть на ваши рисунки?

— Сегодня я еще ничего не рисовал — никому не нужна была моя помощь.

— Пусть ваши рисунки помогут нам выбраться на правильную дорогу.

— Идем, — бросил старик, и мы послушно зашагали за ним.

Мы вышли на ровную площадку, где, прикрытые обломками досок и разной ветошью, виднелись кучки разноцветного песка. Старый индеец сел на корточки и взял в руки по горсти песку из двух кучек.

— Сейчас светит солнце, потому я буду делать дневной рисунок, — пояснил он, и струйки цветного песка потекли между его пальцев.

Он работал сосредоточенно, словно бы ничего не видя и не слыша вокруг себя.

— Есть два рода рисунков, — пояснил молодой индеец. — Одни делают на восходе солнца и уничтожают к закату. Другие создают в те часы, когда солнце прячется за горизонт, и они живут до зари. Глядя на рисунок — в лучах солнца или в свете луны, — врач предсказывает людям будущее, дает добрые советы, лечит от болезней.

Постепенно под руками художника возникло солнце, какая-то странная птица и длинная волнистая линия. Окончив работу, старик взглянул на нас.

— Такова ваша судьба, — объявил он многозначительно.

Картина выглядела как ковер, вышитый пестрыми нитками.

— Вы найдете дорогу, если поедете в ту сторону, куда сейчас падают ваши тени, и если уплатите за рисунок, который я для вас сделал, — объявил нам художник.

Петляя среди невысоких холмов и не упуская из поля зрения серую скалу, мы ехали в ту сторону, куда падали наши тени, и скоро выбрались на автомагистраль.

...Когда намечались границы четырех штатов — Аризоны, Нью-Мексико, Юты и Колорадо, администраторы в столице США взяли линейку и прочертили их на карте двумя перпендикулярными линиями. Точка пересечения линий, перенесенная с карты на местность, стала своего рода географической достопримечательностью. Это единственное место во всей стране, где под прямым углом граничат четыре штата.

Возле бетонного параллелепипеда — монумента на стыке границ — фотографировалась какая-то американская семья. Аппарат переходил из рук в руки, но на каждом снимке кто-нибудь из членов семьи отсутствовал — ведь кто-то должен был снимать!

— Сам бог послал вас сюда! — обрадовался вспотевший владелец аппарата. — Надеюсь, вы не откажетесь помочь нам увековечить семью в полном составе?

— Как приятно встретить белых людей на «Диком Западе», — любезно продолжила разговор его супруга.

Мы отщелкали несколько кадров; хозяин аппарата в знак благодарности снял на фоне монумента нас. Потом достал из багажника несколько банок пива. Впечатления, видать, переполняли его.

— Ну как вам здесь? — спросил он нас и, не дожидаясь ответа, заговорил сам: — Будь я индейцем, я поставил бы здесь, где мы сейчас стоим, ресторан с окнами на все четыре стороны, сделал бы четыре двери — и все выходили бы в разные штаты. Кто не захотел бы отобедать в таком ресторане? Белые оставляли бы здесь свои доллары, а индейцы делались бы Рокфеллерами и Морганами. Но попробуйте это им объяснить — как об стенку горох! Ужасно непрактичны!

— Если все так просто, отчего б тебе самому не заняться этим бизнесом? — поинтересовалась жена.

— Здесь резервация племени навахо, она захватывает часть земли нескольких штатов. Это же государство в государстве! Здесь только индейцы имеют все права. Белые здесь подвергаются дискриминации. Знаете, здесь такое отношение к белым... — Он махнул рукой.

— Ты напрасно ругаешь индейцев, — вмешался в разговор третий член семьи — сын, юноша лет семнадцати.

— А кто их ругает? Разве я сказал, что они плохие люди? — так и подскочил отец. — Просто они слишком упрямы и чересчур вцепились в свои обветшалые традиции.

— А какими они должны были бы быть, по твоему мнению?

— Более лояльными по отношению к белым и постараться приноровиться к действительности.

— Что значит «более лояльными»? Значит, в старину, когда белые высадились на континенте, индейцам следовало добровольно пойти в рабство и работать на сахарных и хлопковых плантациях?

— И это было бы счастьем и для них и для Америки, — отозвался отец. — Прежде всего не нужно было бы привозить на эту землю рабов из Африки. Так что не было бы у нас сегодня негритянской проблемы. И кроме того, поработав некоторое время под .руководством белых, индейцы научились бы вести хозяйство, а позже стали бы полноправными гражданами Америки.

— Но ведь это мы у индейцев, а не они у нас научились выращивать картошку, помидоры, табак.

— Одной картошкой да табаком цивилизации не создашь, а поработав с белыми, через некоторое время они и сами стали бы приличными фермерами, — упорствовал отец, — и вдобавок настоящими американцами.

— Вы имеете в виду ассимиляцию? — спросил я.

— Да. Американский народ — продукт ассимиляции многих народов. Индейцы не пожелали примириться с логикой истории. Они пожалели, если так можно выразиться, свою кровь, чтобы создать человека, которого мы теперь называем американцем. Они хотели остаться неприкосновенными — за это история теперь и наказывает их.

Такая точка зрения на индейцев распространена в Штатах весьма широко.

Путешествуя по США, я видел массу памятников белым, погибшим от рук индейцев во время освоения «Дикого Запада». Но я не нашел ни одного памятника индейцам, защищавшим свою свободу и землю.

Крылатая поговорка о том, что история помнит только победителей, в США подтверждается безупречно. Но индейцы перестали терпеть такую трактовку прошлого и то положение, которое существует сегодня.

Белые утверждают, что язык индейцев примитивен. Навахо называют сахар «сладкой солью», а для обозначения дней недели у них есть только одно слово — «воскресенье». Понедельник называется «днем после воскресенья», суббота — «днем перед ним». Примерно по этому же принципу именуются и другие дни. В языке навахо нет и бранных слов. Зато в их языке только для обозначения оттенков красного цвета — сто двадцать два слова! Навахо обходятся без заимствований, говоря на своем языке не только об автомобилях, но и о кибернетике.

Белые утверждают, что индейцы не хотят жить «как все», даже будь у них деньги.

На второй день пути по резервации навахо мне довелось побывать в гостях у одного индейца. Хозяин — довольно зажиточный человек, он живет в обыкновенном современном доме. Тем не менее рядом с коттеджем он построил хоган и летние месяцы проводит в нем. Он показал мне коллекцию старинных денег. На многих старинных банкнотах и монетах США изображен индеец с томагавком или стрелами — дикий, враждебный.

— Видите, — усмехнулся хозяин, — мало кто из белых представляет себе индейца иначе.

В гостях мы задержались, и наступил вечер. На горизонте садилось солнце, вдали темнела какая-то мрачная крепость. Равнина вокруг поросла жесткой, высохшей травой.

— Завтра будет ветрено, — сказал хозяин, глядя на багряное небо, — не понимаю, зачем овец гонят в горы.

Мы посмотрели в ту сторону, куда глядел хозяин, но не увидели ни овец, ни людей, которые гнали их.

— Где же овцы? — поинтересовались мы.

— У белых зрение не так остро, слух и обоняние еще слабее, а все-таки индейцам даже и в голову не приходит считать белых низшей расой,— усмехнулся хозяин.