Журнал «Вокруг Света» №10 за 1978 год
Шрифт:
«Стоп воздух! Есть «Спрут» подо льдом!» — так или примерно так одновременно с Кадачиговым закричали мы по телефону наверх. Осматриваем тщательно дом снаружи. Все в норме. Оболочка нигде не травит, оттяжки и трубы держат. А как там, внутри? Договорились с Кадачиговым по телефону, что я войду в «Спрут», а он подстрахует меня снаружи.
Подныриваю под входной тубус, влезаю в него — и вот моя голова уже выше уровня воды, в доме, а ласты еще снаружи.
Опираюсь руками в мягкий пол, вползаю в дом и приваливаюсь к стенке. Переключаю клапан аппарата на дыхание атмосферным воздухом. И вот первый вдох подо льдом, сделанный не из акваланга, а из небольшого (всего в несколько кубических метров) пространства, заполненного воздухом и с таким трудом отвоеванного нами у холодных арктических вод. «Володя, где ты? Почему тебя не слышно?» — Шестаков обеспокоен отсутствием в
Через несколько секунд меня окружила полная темнота. Шевельнул ластами, и в воде яркими искорками вспыхнули многочисленные светящиеся организмы. Осенью их всегда много под арктическими льдами. Обычно под водой без движения мы быстро мерзнем, а сейчас мне холодно не было. Это, пожалуй, первая ощутимая польза от нашего, в сущности, простейшего необорудованного подводного дома-убежища.
А воображение уже рисует такую картину: подледный дом — большой, просторный, освещенный, теплый, с удобно расположенной мебелью. Здесь исследователь-подводник может раздеться, обогреться, подкрепиться, отдохнуть, привести в порядок водолазное снаряжение, провести наблюдения — в иллюминаторы видна нижняя поверхность льда и приледный слой воды; сфотографировать организмы, измерить скорость и направление движения воды и дрейфа льда и так далее. А прямо под ногами — люк, в нем океан, так и манящий к себе исследователя — опускай любой прибор. И все это в тепле и тишине. Избыточное давление в таком доме несколько десятых долей атмосферы. Следовательно, люди могут находиться в нем без всякого вреда для своего здоровья многие часы.
В принципе для входа в такую лабораторию может быть использована шахта-шлюз, проходящая с поверхности через лед. В этом случае наблюдатели могут попасть в подледную лабораторию, не одеваясь в водолазное снаряжение и не погружаясь в воду.
А в отдаленных местах подледного исследовательского полигона будут установлены совсем маленькие дома-убежища. Они позволят значительно расширить радиус действия пловцов. Ведь для водолаза, работающего в подледном пространстве, наибольшая опасность заключается в том, что он не может всплыть наверх сразу в том месте, где у него отказал аппарат или кончился воздух. Ему обязательно надо вернуться к лунке, в которую он погружался. А это в лучшем случае составляет несколько десятков метров. Небольшой объем воздуха в доме-убежище позволит подводнику дождаться помощи сверху или самому устранить неисправность дыхательного аппарата. Все эти подледные сооружения, разумеется, будут иметь между собой связь. Так подо льдом, дрейфующим над бездной Северного Ледовитого океана, может быть создан легко разворачиваемый комплекс для безопасной и эффективной работы океанологов-подводников...
Ну я, пожалуй, слегка увлекся, хотя прошло всего несколько минут. Шестаков по телефону говорит мне, что Кадачигов тоже просится в дом. Я включаюсь в аппарат, включаю головной светильник и соскальзываю вниз. Пролезаю без особых затруднений через резиновый тубус, но на всякий случай правая рука внизу — у ножа на ноге. Геннадий недалеко. Я жестом приглашаю его войти в дом, а сам отплываю в сторону.
Видно, как прогибается оболочка внизу дома — это Кадачигов располагается в доме. Вскоре раздается в наушниках его голос: «Ну что ж, вполне прилично, жить можно!» Отплываю метров на двадцать, а вернее, меня просто относит течением. Четыре мощных светильника вырывают из тьмы белое пятно льда, подвешенные и укрепленные прямо на льду приборы — это наш исследовательский полигон. Рядом «Спрут»: выделяется его белая капроновая сетка, от него отходят многочисленные фалы, кабели, шланги и исчезают в овальном отверстии лунки. При взгляде на все возникает ощущение какой-то обжитости подледного пространства, какой-то власти хотя бы над частью его.
Воздух в баллонах аквалангов кончается, и мы с Кадачиговым выходим наверх, изрядно устав, озябнув и проголодавшись. Настроение у всех приподнятое — эксперимент удачно завершен. Длительного пребывания акванавтов в «Спруте» мы и не планировали. Для этого необходимо более основательное техническое и медико-физиологическое обеспечение. А сейчас мы были просто рады: удался первый опыт, который показал,
что и подо льдом возможно установить подводные лаборатории. Это было 8 сентября 1977 года. Льдина станции «Северный полюс-23» находилась в этот день на 82°58" северной широты и 154°53" восточной долготы.«Спрут» был демонтирован и поднят на поверхность только в начале октября. Сделано это было просто и без всяких затруднений. Двое пошли под воду, дернули за фал запасного выпускного клапана, воздух из «Спрута» вышел в считанные минуты. Зацепили карабином за петлю в куполе, обрезали страхующие концы, отдали оттяжки. Команда «Наверх» — и сжавшееся тело «Спрута» медленно вползло в лунку. В тесной палатке «Спрут» не помещался, и его вытащили наружу. Там он сразу замерз, и негнущуюся оболочку отнесли в станционную баню, чтобы она оттаяла и просохла.
Вскоре лишь два темных чехла, в которые был уложен приготовленный к отправке на материк «Спрут», напоминали нам о необычном эксперименте.
Владимир Грищенко
Запах родной земли
Поезд долго не появлялся. Водители автомобилей и возницы многочисленных повозок, скопившихся в этот ранний час у перекрытого шлагбаума, начали проявлять заметное нетерпение. Одни отчаянно давили на клаксоны, оглашая окрестность невообразимой какофонией, другие костили запропастившегося машиниста. Лишь трудяги ослики, запряженные в нагруженные свежими овощами тележки, закрыв глаза и низко опустив длинноухие головы, наслаждались неожиданно выпавшими минутами отдыха. Наконец показался поезд. Подобно огромной гусенице, он медленно полз, изредка подавая гудки. И вот уже мимо потянулась вереница грязно-серых вагонов, выжженных безжалостным африканским солнцем и исхлестанных горячими ветрами — хамсинами.
Миновав железнодорожный переезд, по указанию моего спутника, инженера Абделя Фаттаха сворачиваю с шоссе на узенькую проселочную дорогу.
— Еще десять километров, и мы на месте. Давно не был дома. Родители обижаются, говорят: «Позабыл нас совсем, стал горожанином».
Абдель достал сигарету, долго мял ее пальцами, затем, закурив, пояснил:
— После того как я закончил школу, отец сам настоял, чтобы поехал в Каир учиться дальше. И вот, — с чуть насмешливой торжественностью продолжал он, — сын, внук и правнук феллахов из провинции Бухейра, не знавших ничего, кроме своего клочка земли, стал инженером и обосновался в столице. Хотя, — Абдель тяжело вздохнул и, невесело усмехнувшись своим мыслям, неожиданно заявил, — иногда так хочется бросить все и вернуться в деревню...
Он опустил стекло и стал всматриваться в выстроившиеся вдоль обочины дурманяще пахнущие эвкалипты. В просветах между деревьями мелькал серебристый сонный Нил, зеленели поля, чернела свежевспаханная, напоенная нильской водой земля. — Ты знаешь, — вновь заговорил Абдель, — можно долго прожить в Египте и все-таки до конца его не понять. Чтобы разобраться в наших проблемах, надо познакомиться с египетской деревней, с жизнью феллахов. Впрочем, что я тебя убеждаю, ты сам немало поездил по провинции. Теперь посмотришь мою родную деревню Ком-Шурейк.
Под крики и визг мальчишек мы въехали на деревенскую площадь. В центре возвышался выложенный из камня колодец, вокруг которого толпились женщины. Одни пришли за водой, другие прополоскать белье, а третьи просто поболтать, обменяться новостями. Поодаль копошились в пыли куры, горделиво вышагивали красавцы петухи, переваливаясь с боку на бок, степенно шествовали к огромной луже гуси. Из окон на нас смотрели десятки любопытных глаз: горожане — редкие гости в деревне.
Едва мы вышли из машины, как к нам со всех сторон стали подходить жители Ком-Шурейка. После традиционного «Ахлян васахлян!» — «Добро пожаловать!» — они обнимали Абделя Фаттаха, пожимали руку мне, справлялись о здоровье, делах и, поминутно поминая аллаха, желали мира и счастья, благополучия и процветания. Толпа, собравшаяся вокруг нас, состояла из одних мужчин и загоревших почти дочерна мальчишек. Суровые законы корана издревле запрещают женщине-мусульманке находиться в мужской компании. По пыльным узким улочкам не более полутора-двух метров шириной мы направились к дому Абделя Фаттаха. Жилища феллахов теснятся так неспроста: чем меньше земли занято постройками, тем больше остается для посевов.