Журнал «Вокруг Света» №11 за 1970 год

Наш плот ткнулся в валун и, жалобно крякнув, безо всяких предисловий ушел под воду, увлекая нас с собой. Так мы пронеслись через этот порог в полном составе и без существенных материальных потерь. Правда, сломалось одно из бревен плота, снесло парусину крыши, а мы украсились радужными синяками.

Сколько «плотокрушений» мы претерпели потом, не могу сказать, но это первое препятствие запомнилось больше всего. Было решено найти крепкую пирогу, более устойчивую на плаву.

В гвинейском городочке Фаране мы увидели первого нигерского перевозчика — Муссу. Его лодка была выдолблена из монументального ствола. Гордый владелец этого плавучего средства вывел на носу свое имя. Однако деревенский писец, которому была заказана работа, не очень хорошо знал грамоту и начертал белой краской: «Муза».

Муссу настолько захватила наша затея,, что он тут же согласился продать свою пирогу. Более того, он вызвался проводить нас до следующей деревни, где, по его словам, можно было купить еще одну лодку. Действительно, долбленый ствол ожидал на берегу возможного покупателя. Из двух этих пирог, скрепив их вместе и соорудив сверху бамбуковый настил, мы составили превосходный плот. .

На этом сооружении разместился весь багаж и весь личный состав экспедиции (благо он не увеличился), а сам плот унаследовал символическое наименование «Муза». С помощью «Музы» мы преодолели двести пятьдесят километров.

На этом сооружении мы совершили свой триумфальный въезд в речной порт Курусу. Это конечный пункт навигации по Нигеру. Подняться выше мешают пороги. Мы же спустились сюда от истоков. Это была сенсация. На «Музе» мы вошли в Бамако.

Как выглядит дальше река, мы не знали. После Бамако встречные жители описывали нам ее то как громадное озеро, то как Ниагарский водопад. Они знали свой участок — до соседней деревни. Каждый раз, как проводник Мамаду переводил наши вопросы рыбакам, те не могли взять в толк, что мы хотим от них. Они отвечали:

— Реку переезжают. По ней не спускаются.

Хотя справедливо ли говорить об одной реке? Скорее о двух. Вторая — Исса бери — подхватывает заблудившуюся в песках Сахары Джолибу. В этом месте Нигер скрывается в лабиринте внутренней дельты, рождая многочисленные озера и старицы. Но воду он им отдает лишь во время разливов. Достаточно того, чтобы в какой-нибудь сезон дождей вода поднялась на тридцать сантиметров ниже обычного, и озеро Фагибин, величиной с Женевское, не получив своей ежегодной порции воды, пересыхает, а тысячи людей, живущих по его берегам, вынуждены отправляться в чужие края искать себе пропитание.

Возле Томбукту река течет посреди пустыни. Кажется нереальностью, миражем в песках эта полоска свежести, возле которой лепятся люди. Еще более невероятно, что свои поселения жители Сахары ставят на сваях, чтобы не стать жертвами внезапного каприза реки, — наводнение в пустыне?

Рыбаки племен сомоно, буэу, сорко охотно сопровождали нас на небольшие расстояния. Иногда мимо шлепали колесные пароходы, исторгая из своего чрева султаны черного дыма. Вечером натруженными от гребли руками мы заполняли карточки «человеческой географии» Нигера.

Что можно рассказать о месяцах бесконечного плавания от Томбую у до Гао? Все было открытием.

Возле Гао Нигер застывает, течение едва-едва заметно. Река не позволяет себе лишнего движения. Струится только песок, с шуршанием сползающий в воду. Думаю, ни одна цветная пленка не может отразить всю гамму красок Нигера в Гао. Лиловые, переходящие в пурпур отмели, песчаные языки, высовывающиеся из воды, и пронзительно ультрамариновая вода. У причала Гао стоит пароход. Закутанные в синие покрывала туареги с большими серебряными кинжалами и их женщины, царственно откинув голову, неотрывно смотрят в реку. Сушь и влага, два непримиримых врага, живут бок о бок в Гао. А туареги, пригнавшие своих верблюдов из безжизненных дюн Сахары, не в силах поверить, что может быть столько воды сразу. И «пьяный корабль», достойный Рембо, послушно готов везти своих пассажиров в ночь. Здесь, в Гао, сталкиваются два мира — Черная и Берберская Африка. Река, корабль, мир пахнут перцем, сандалом, шафраном, мускусом...

В Гао на берегу Нигера задумчиво смотрит в вечность розовая пирамида. Она сложена из глины, а ее деревянная «арматура» высовывается наружу, отчего пирамида становится похожей на спину дикобраза. Эта глиняная усыпальница сонгайских королей была построена в 1328 году, в эпоху расцвета сонгайской цивилизации. Через узенький вход мы поднимаемся на балкон, нависший над Сахарой, чтобы посмотреть закат. Солнце катится по небосводу с необыкновенной скоростью, словно торопясь охладиться в водах Нигера. В три часа ночи мы останавливаемся в Дире. Луна делает еще более нереальными постройки из хрупкой глины, эти невероятные дома, приплывшие из вечности. Арабо-андалузский летописец Эль-Бекри описывал шумевший здесь рынок, оливковые рощи и финиковые пальмы. Сейчас пески поглотили зелень. Остались от того времени причудливые дома.

Глиняная цивилизация южной кромки Сахары еще не стала местом паломничества туристов, хотя она вполне может претендовать на титул одного из чудес света. Это тоже творение Нигера: причудливые сооружения, хранящие прохладу, делают из его клейкого ила. Каждый сезон их подновляют, нанося новые и новые слои этого дарового стройматериала. Но архитектурное решение остается без малейших изменений уже тысячелетие.

Луна заливает белесым своим светом глиняный лес, сработанный человечьими руками, он удаляется с каждым взмахом весел и наконец исчезает.

Поднялся ветер, секущий лицо песком. Волны начали раскачивать суденышко. Вода свивалась жгутами. Река волновалась, как перед давно ожидаемым свиданием. Здесь восточная ветвь Нигера «улавливала» западную ветвь. Юный полноводный Нигер номер два подхватывает слабеющий Нигер номер один, внося в него молодой задор. В те времена, когда Сахара была зеленой, это были две самостоятельные реки...

Сюда воды Нигера докатываются из такого далека — за две с половиной тысячи километров, что им требуется почти полгода, чтобы проделать этот путь. И разлив в этих местах оказывается совершенно несообразным с временем года: в сезон дождей уровень реки падает, а в самый разгар сухого сезона здесь начинается разлив. После Дире на прибрежных дюнах деревни стали походить на стада божьих коровок — хижины из плетеной соломы готовы отползти, следуя метр за метром за подъемом реки. Здесь на каждом островке обитают сонгайские духи. А островков этих не сосчитать. Они меняют очертания, исчезают и возникают. Вот на этом предок всех рыбаков Нигера Фаран Мака затеял мериться силой со своим соперником Фоно и одолел того. Вот здесь Фаран загарпунил самого старого бегемота, того самого, что целые сто лет переворачивал рыбачьи пироги. Мамаду, рассказывавший нам эти истории, потрясал воображаемым гарпуном, угрожал страшному зверю и заново переживал перипетии древней битвы. Который раз уже мы просим Мамаду повторить этот рассказ, и каждый раз он находит все новые подробности.

На этом островке, таком низеньком и хрупком, что, похоже, он вот-вот должен сорваться и пойти вниз по течению, стоит камень Фарана. Поколения и поколения рыбаков точили на нем свои гарпуны и остроги. Они приходили сюда столько раз и столько раз терли железом мягкий песчаник, что в нем образовались сквозные дыры.

В другом месте из воды выступает камень в форме носа суденышка: это пирога Фарана, превращенная в камень заклятием злого духа Зинкибару, с которым тот некстати разругался. (Еще одна история, которую мы слушаем затаив дыхание.)

Кончается государство Нигер, и великая река вступает в свой последний этап.

Река гонит тугую волну, по-хозяйски расталкивая берега Нигерии. Здесь справа и слева в Нигер впадают многочисленные притоки. После того как по берегам их открыли нефть, воды Нигера пахнут ею, а вокруг морского порта Буруту цветут радужные пятна. Ритм Нигера здесь насыщен: торопятся вверх и вниз пароходы, катера, на палубе блеет скот, который доставляют в многолюдные провинции нигерийского юга. Близко уже море, но открытия на реке не кончаются.